– Я констебль Хеннесси, мисс Уильямс. – И почему мне нельзя выйти в собственный двор, констебль Хеннесси? Он переносит вес с одной ноги на другую. – Мне не сказали. Было только приказано, чтобы я больше не пускал волонтеров этим путем. – Но волонтеры не стали бы проходить через дом, правда же? – Мне это точно не известно… – И я не волонтер. Он скрещивает руки на груди, и его лицо приобретает еще более густой оттенок красного. Я вздыхаю. – Не могли бы вы позвать сюда Кейт, пожалуйста? Он колеблется. – Кейт… Кейт Брэкен, офицер по связям с семьями. Я хочу поговорить с ней. – Хорошо, – соглашается он и шагает, то и дело переходя на бег, к Кейт, которая стоит у моста. Почему меня не выпускают на территорию? Холодный пот начинает покалывать мою грудь. Они нашли бункер? Нашли ее? Я щелкаю костяшками пальцев, пока Кейт приближается к дому, и считаю каждый хруст. Сосредоточься на цифрах. Не паникуй. – Наоми, все в порядке? – спрашивает она, заходя на веранду. Жду, пока Кейт дойдет до двери, затем прислоняюсь к косяку. – Тот констебль, Хеннесси, сказал, что мне не разрешено выходить из дома, но не смог объяснить почему. Он что-то упомянул о волонтерах. – Ох уж этот Хеннесси. – Кейт улыбается мне, как будто посвящает в секрет. – Я объяснила ему причину, но он новичок и никогда раньше не работал над делами такого рода. Он очень нервничает. Это ваша собственность, вы можете выйти наружу, если хотите, но мы бы предпочли, чтобы пока никто не появлялся на территории, кроме полицейских. Здесь побывало много людей, а мы хотели еще раз прочесать участок между домом и лесом. – Вы уверены? – спрашиваю я. – Что вы имеете в виду? – Я имею в виду… Вы точно ничего не нашли? Кейт тянется, чтобы взять меня за руку. – Мы просто оцепили территорию на те несколько часов, которые у нас остались на сегодня. Я вглядываюсь в ее лицо. Если Кейт лжет, то делает это мастерски. – Ладно, – соглашаюсь я, отступая на несколько шагов назад на кухню. – Но вы сразу же сообщите мне, если что-нибудь найдете, да? – Да, конечно, – отвечает она. – Я буду наверху, если вдруг понадоблюсь вам. Кейт поворачивается и уходит, а я провожаю ее взглядом. Увидев, что она вошла в сад, я выбегаю в прихожую и взлетаю по лестнице, слегка поскользнувшись наверху, но не замедлив бег, – очень тороплюсь добраться до окна своей спальни. Нужно увидеть, что происходит. Нужно выяснить, что они делают. Откидываю назад пряди волос, которые выбились из пучка и упали на глаза. Щеки горячие на ощупь, а лоб липкий. Говорила ли Кейт правду? Полиция просто решила оцепить территорию, чтобы им никто не мешал? Причина только в этом? Или они что-то скрывают? Считают ли меня подозреваемой? Мой взгляд устремляется к лесу, и я могу точно определить район, где спрятан бункер. Но отсюда его не видно. Бункер слишком далеко, а деревья слишком густые. Телефон вибрирует, и я подпрыгиваю. Это звонит Люси… Я не могу с ней говорить. Я сейчас ни с кем не могу говорить. Сбрасываю звонок, и кидаю телефон на кровать. Подтаскиваю кресло из угла комнаты к окну и сажусь, подогнув под себя ноги, чтобы видеть окрестности. – Мамочка. Ее голос раздается у меня за спиной. Я медленно поворачиваю голову, ожидая увидеть ее лицо, темные волосы. Но там никого нет. Сделав глубокий вдох, поворачиваюсь обратно к окну и широко растопыриваю пальцы на подоконнике, чтобы унять дрожь в руках. Выглядываю наружу и сосредотачиваюсь на полицейских, которые стоят у сада и что-то оживленно обсуждают. Но меня так и тянет перевести взгляд на тенистую чащу леса. Страх закипает в груди, все тело мгновенно охватывает дрожь, и я чуть-чуть придвигаюсь к окну. От моего дыхания стекло покрывается туманом. Фрейя стоит на опушке леса с Мышонком в руках, и ее пижама с единорогом ярко сияет на фоне снега. Они идут за тобой? Прижимаюсь лбом к окну и крепко зажмуриваюсь. Не смотри. Ее там нет. Проходит минута, и я медленно открываю глаза. Ее нет. Но вместо Фрейи я вижу группу полицейских, которые стоят в том самом месте, где заканчивается поле и начинается лес, и все они смотрят в глубину чащи. Зубы начинают стучать, и я впиваюсь ногтями в по-доконник. Я в западне. Мне никак не узнать то, что известно полиции. Мне не понять, в чем они говорят правду, а что скрывают. Остается только ждать. Вздрогнув, я просыпаюсь и вижу, что комната погрузилась в темноту. Все это время я просидела, поджав под себя ноги и откинув голову под неестественным углом на спинку кресла. Как долго я спала? Выпрямляю ноги и поджимаю их пальцы от болезненных ощущений, когда кровь приливает к ступням. Смотрю на часы. Уже почти семь часов вечера. Встаю и прижимаюсь носом к замерзшему окну. В лесу темно. Не видно никаких фонарных лучей рядом с бункером. Никаких прожекторов в чаще. Но в предыдущие дни поиски велись как минимум до восьми часов. Полиция советовала волонтерам расходиться по домам, – слишком темно и слишком холодно, – но они настаивали на том, чтобы помогать до позднего вечера. Почему все ушли сегодня? Закончили поиски? Или ее уже нашли? Я обхватываю себя руками за плечи и опускаю подбородок на грудь. Мое тело начинает раскачиваться взад-вперед, а дыхание учащается, когда паника устремляется из желудка в горло. Ее нашли. Вот почему в лесу темно. Вот почему волонтеры ушли. И скоро раздастся стук в дверь. Так оно и будет: даже если найдут доказательства, что это просто несчастный случай, мне никогда не поверят. Я потеряю своего ребенка навсегда. Я потеряю их обоих навсегда. Подбегаю к шкафу, вытаскиваю сумку и запихиваю в нее одежду, любую, которая попадается под руку, не думая о том, куда мне идти. Я понятия не имею. Мне просто нужно выбраться отсюда. Бросаюсь в ванную и хватаю упаковку таблеток, – почти пустую, – выбегаю и спускаюсь по лестнице. Внизу останавливаюсь и осторожно крадусь через прихожую, чтобы выглянуть в круглое окно на подъездную дорожку. Там пусто. Нет полицейской машины, ожидающей меня. Нет стерегущих дом констеблей. Подхожу к входной двери, берусь за ручку…