Мне хочется сказать ему, что я люблю его, все еще люблю и всегда любила… Но вместо этого я сосредотачиваюсь на том ощущении, что в данный момент он – мой. Уткнувшись лицом в мою шею, Эйден двигается все быстрее и быстрее, а затем замирает. Когда он открывает глаза, его зрачки быстро расширяются и взгляд фокусируется на мне. Мы смотрим друг на друга, пытаясь восстановить дыхание, и я опускаю ноги вниз, когда Эйден ставит меня на пол. Подтянув брюки, он упирается ладонями в стену по обе стороны от моей головы и растопыривает пальцы. Дрожащими руками я поправляю на себе одежду и поглядываю на Эйдена, который склонил голову к плечу, все еще пытаясь отдышаться. – Прости, – говорит он. – Я… – Не извиняйся. Пожалуйста, не надо. – Я был в отеле и не мог перестать думать о Фрейе, а потом я просто… – Оборвав себя на полуслове, Эйден прижимает кулаки к глазам. – Просто что? – Я протягиваю руку и разжимаю его кулак. Поглаживаю его мягкую кожу большим пальцем: я держала эту руку в своей столько лет. Но затем мои пальцы натыкаются на обручальное кольцо Эйдена, и я резко выпускаю его ладонь из рук, как будто меня ужалили. Не думай о ней, Наоми. Я снова тянусь к Эйдену, но на этот раз глажу его по щеке, шершавой от щетины. Он перехватывает мою руку, но не убирает ее в сторону, а прижимает крепче к своему лицу. В его глазах плещутся эмоции, которые я не могу точно определить. – Я просто… Хелен пришлось вернуться в Лондон по работе, и вчера я остался один и почувствовал себя… таким виноватым. – Виноватым? – Мне пришла в голову мысль, что если б мы все еще были вместе… Если б я не ушел, Фрейя все еще… – Не говори так. – Фрейя все еще была бы с нами. Вот оно. Его слова захлестывают меня волной, слишком высокой, чтобы преодолеть ее, слишком сильной, чтобы проплыть под ней, и я падаю ему на грудь и рыдаю. Все мое тело сотрясается от этих громких, всхлипывающих рыданий. Теплая шерсть его джемпера становится влажной, когда Эйден обнимает меня и прижимает к своей груди, а я плачу еще сильнее. Его подбородок покоится на моей макушке, и по дрожи в его теле я понимаю, что Эйден тоже плачет. Вот что было в его глазах: сожаление. Если б только он не ушел. Если б только со мной не оказалось так трудно жить. Если б только мы оба усерднее старались сохранить семью, Фрейя все еще была бы жива. Я бормочу, уткнувшись ему в грудь. – Я тебя не расслышал. – Эйден шмыгает носом. Поднимаю голову. – Я сказала, что ты не виноват. Ты ни в чем не виноват. Ты ушел, чтобы защитить Фрейю. Я была… я была не в себе. – Новый поток слез льется из моих глаз. – Я и сейчас не в себе. Прости, Эйден. Он крепко хватает меня за плечи и слегка встряхивает. – Это была не твоя вина – ясно? Ты совершала ошибки, но и я тоже. Мне следовало оказать тебе больше поддержки, проявить больше понимания… Я всхлипываю, давлюсь рыданиями, и Эйден притягивает меня обратно к себе, но мне хочется лишь рухнуть на пол и сидеть среди обломков моей жизни. Родители, муж, дочь: все безвозвратно разлетелось на миллион осколков, которые я никогда не смогу собрать воедино. С тех пор как распалась наша семья, в моей жизни всегда присутствовала тихая тупая боль, но с тех пор, как умерла Фрейя, мое сердце словно сжала безжалостная рука. – Наоми? Мне требуется мгновение, чтобы взять себя в руки. Я сосредотачиваюсь на том, как рука Эйдена гладит мои волосы, а его подбородок лежит на моей макушке. – Да? – шепчу я, прижимаясь щекой к его груди и вдыхая его любимый запах «Олд Спайс». Но к аромату примешивается что-то еще: что-то другое, но знакомое. Сигаретный дым. Эйден снова начал курить. Он бросил вскоре после нашего знакомства, но когда умер мой папа и я стала тревожной и замкнутой, я однажды почувствовала исходящий от Эйдена запах сигарет. Хотя я так ничего ему и не сказала. У каждого из нас свои способы справиться с горем. – Я только хотел добавить, что… что бы ни случилось, ты можешь рассказать мне правду. Пальцы, сжимающие мое сердце, усиливают свою хватку. Он думает, что ты лжешь. Я была права: он подозревал меня с самого начала. – Что?! – Я резко отстраняюсь от него, но он удерживает меня за плечи. Паника поднимается в груди. Как я могу солгать? Взять и плюнуть ему в лицо? Потому что у тебя нет выхода. – Ты можешь сказать мне правду. Если ты что-то сделала, ты можешь сказать… – Ты думаешь, я лгу?! – Я не говорю… – Я не лгу! – Я просто имел в виду… если ты оставила Фрейю одну на более долгое время, чем нам говорила, или пошла куда-то без нее, или… – Я этого не делала. Я не выходила из дома. – Наоми… – Пожалуйста, – выдыхаю я, поднимая на него глаза. – Пожалуйста, поверь мне. Я не сделала ничего плохого! – Ладно, ладно, ладно. Успокойся. – Эйден гладит меня по плечу. – Я тебе верю. Позволяю ему заключить меня в объятия и пытаюсь унять дрожь в теле. Эйден может ее почувствовать. – Прости, – говорит он, и дрожь в его голосе отдается грохотом в груди. – Я просто хочу знать, где она. Сжимаю губы, пытаясь подавить очередной всхлип. Я больше так не могу. Не могу продолжать лгать. Не хочу до конца жизни следить за своими словами, помнить, кому и что я солгала, отчаянно бороться за поддержание иллюзии. – Я, пожалуй, пойду. – Эйден целует меня в макушку. Он выпускает меня из своих объятий, и теперь я – лодка, оторванная от причала, дрейфующая по морю. – Эйден? Он останавливается, вцепившись пальцами в дверную раму, и оглядывается через плечо. Он все еще плачет – следы слез отчетливо видны на его светлой коже. – Переночуешь у меня? – спрашиваю я. Он ничего не говорит. Просто какое-то время пристально смотрит на меня, ссутулив плечи, затем поворачивается и заходит обратно в дом, закрывая за собой дверь. 29 Знаю, мне следует чувствовать себя виноватой. Из-за Руперта. Добрый, милый Руперт. Но когда я веду Эйдена наверх, в кровать, которую мы делили, когда он был моим мужем, а я – его женой, я не испытываю никакой вины. Никакого стыда. Когда мы ложимся вместе в постель и Эйден заключает меня в объятия, я получаю возможность все забыть. Я могу отмахнуться от потерь, горя, гнева и предательства и снова стать Наоми. Мы – Эйден и Наоми, и я могу притвориться, что Фрейя спит наверху, в безопасности в своей спальне. В этот момент – в моем сознании – ко мне вернулась моя семья. Мы – все те же. Наоми и Эйден. Те же, что и всегда. – Наоми? – тихо зовет меня он, словно собирается поведать тайну. – Да? Эйден зарывается лицом в подушку и бормочет что-то. – Я тебя не расслышала… Он пожимает плечами. – Что ты сказал? – Я глажу Эйдена по спине, пытаясь вытянуть из него секрет. Он смотрит на меня, и его глаза кажутся такими зелеными на фоне ослепительно белой подушки. – Я сказал… я все еще люблю тебя. Комната наполняется белым шумом. Губы Эйдена шевелятся, но я не слышу, что он говорит. Только его признание «Я все еще люблю тебя» звенит в моих ушах снова и снова. Хочу заговорить, но знакомая паника сжимает горло, лишая меня дара речи. Это ничего не значит. Он не бросит ее. Не вернется ко мне и не восстановит все так, как было. Мы не сможем вернуться к прежней жизни, потому что все изменилось. Жизнь изменилась. Мы изменились. Мы не те, кем были, и никогда уже ими не станем. И все же… – Наоми? – На этот раз его рука у меня на спине, его пальцы рисуют круги, от которых по моему позвоночнику пробегает дрожь. – Ты ведь знаешь это, да? Знаю ли я? Знаю ли я это? Я знаю, что Эйден ушел, потому что его подтолкнули, а не потому, что он этого хотел. Знаю, что он проходил вместе со мной через все, пока его терпение не закончилось. Знаю, что он любил меня больше, чем я того заслуживаю. Но любит ли он меня до сих пор? Теперь, спустя столько времени? После всего, что произошло?