– Ладно. – Он быстро застучал по клавиатуре. Я заметила у него под глазами темные круги. Мне стало интересно, как долго он уже на смене – сколько людей он сегодня зарегистрировал. Сколько из них виновны? А сколько из них невиновны? И сколько было таких, как я: невиновных в том, в чем их обвиняли, но виновных в чем-то совершенно другом? В чем-то, что нельзя объяснить и нельзя про-стить? – Наоми? – Он посмотрел на меня, приподняв брови. – Я спросил вас: могу ли я окончательно удостовериться, что вы понимаете, почему вы здесь? Я кивнула. – Не могли бы вы объяснить мне, что, по-вашему, вы здесь делаете? Словами, пожалуйста. Он занес пальцы над клавиатурой, готовясь записать мой ответ. Я посмотрела вверх, на резкий белый свет, сияющий прямо над его головой, и перед моими глазами замелькали круги. – Вы думаете, что я убила свою дочь. Слова эхом отдавались в моих ушах, пока он регистрировал мой ответ в системе. Они думают, что я убила Фрейю. Для сержанта это был всего лишь очередной ответ на очередной стандартный вопрос. Я – всего лишь еще один винтик в огромной машине. Сколько людей провели ночь в этой камере? Тысячи? Пожалуй. В углу помещения установлен небольшой унитаз из нержавеющей стали, но у него нет крышки. Единственный предмет мебели помимо него – это кровать: тонкая голубая подстилка, на которой я сижу, прислонившись спиной к шершавой стене. Должно быть, когда-то стены камеры были белыми, но теперь они грязно-серые. Я наклоняюсь вперед, чтобы не прикасаться к ним спиной. После процедуры регистрации меня попросили встать у ширмы для фотографирования. Затем мне пришлось открыть рот, и чужие пальцы в перчатках провели ватной палочкой по внутренней стороне моих щек. Я стояла, уставившись прямо перед собой, и не могла сосредоточиться ни на чем, кроме всепоглощающего чувства страха, которое поселилось в груди. Они думают, что я убила Фрейю. Закрываю глаза, пытаясь отгородиться от ее образа, но в темноте детали становятся четче: изгиб ее верхней губы, тонкость пальцев, локоны детских волос, вьющиеся вокруг лица. Пытаюсь выкинуть образ Фрейи из головы, но когда он исчезает, перед глазами появляется лес. Деревья нависают над открытой дверью бункера, высокие стволы вздымаются к небу, и меня подкидывает над землей, словно невесомую пушинку. Невидимые пальцы тащат меня вверх, в ветви, и я кричу. Выкрикиваю имя дочери. Дверь бункера захлопывается, запечатывая Фрейю внутри. Я подпрыгиваю, когда раздается скрежет металла и распахивается дверь камеры. – Наоми, вам пора пройти осмотр. – Женщина-полицейский постукивает ногой по покрытому линолеумом полу. Я никак не реагирую, и частота ее постукиваний увеличивается. Женщина вздыхает. – Осмотр? Она кивает, но больше ничего не объясняет. Похоже, речь идет о медицинском обследовании. Потому что я беременна. Волоча за собой одеяло, я рывком встаю с кровати и набрасываю его на плечи. – Можно мне взять его с собой? – Да, это не запрещено. Женщина ведет меня в маленькую комнату с парой стульев и письменным столом. На одном из стульев сидит мужчина. Увидев меня, он встает и протягивает руку в знак приветствия. Я нерешительно отвечаю на рукопожатие. Что это? Разве меня не должен осматривать врач? Женщина-полицейский уходит, закрыв за собой дверь. – Наоми, меня зовут Мэтью. Пожалуйста, присаживайтесь. Я сажусь на краешек стула, впившись пальцами в металлический край стола. – Вы врач? Я думала, меня хочет осмотреть врач. Из-за беременности. Он улыбается. – Я – судебно-медицинский эксперт. Меня попросили оценить вас и ваше психическое здоровье. Прежде я не находила себе места, у меня, казалось, подергивалась каждая мышца, но теперь замираю всем телом. – Психическое здоровье? – Да. Пожалуйста, не пугайтесь. Я всего лишь задам вам несколько простых вопросов. Моя обязанность – убедиться, что полиция может вас допросить. Нет. Пожалуйста, только не это. Что угодно, только не это. – Как вы себя чувствуете? Пожимаю плечами. Как он хочет, чтобы я ответила на этот вопрос? – Ладно. Как вы себя чувствуете из-за того, что находитесь здесь? В полицейском участке? – Я просто хочу поговорить с полицией и рассказать им, что произошло. – А вы знаете, что произошло? – Да. – Мои глаза слезятся от того, что я пристально смотрю в лицо мужчины, и я торопливо моргаю. – А как вы относитесь к тому, что вас арестовали? Сердитесь? Опечалены? Растеряны? – Нет. Я знаю, почему меня арестовали. И я не сержусь. Я… оцепенела. Просто оцепенела. Он внимательно изучает мое лицо и поворачивается к компьютеру. Печатает что-то на клавиатуре, затем поворачивается обратно ко мне. – Вы почти на третьем месяце беременности, это верно? – Почти. Да. – Прежде у вас была только одна беременность, в результате которой родилась ваша дочь Фрейя? – Да. Она была моим первым ребенком. Это мой второй. – А в каком состоянии было ваше психическое здоровье, когда у вас родилась Фрейя? Я смотрю на него с открытым ртом, не в силах ответить. – Были ли у вас какие-либо проблемы во время беременности? – Нет. – Никакой тревожности или депрессии? – Не совсем депрессия. – Тревожность? Я киваю. – Вы были встревожены? – спрашивает он. – Да. – И как только у вас появилась дочь, тревожность прошла? Вам поставили какой-нибудь диагноз? Перед глазами все плывет. Вспоминаю, как ночь за ночью смотрела в потолок, парализованная страхом. Звук дыхания Фрейи. Ужас. Полное изнеможение. – Я… В основном я просто не могла уснуть. – Ясно, – говорит он, выгибая спину, затем снова наклоняется над столом. – Вам прописывали что-нибудь для улучшения сна? Эйден держал меня за руку, когда врач впервые заговорила со мной об этом. Ее голос был успокаивающим, а рассуждения – взвешенными и свободными от личной оценки. – Да. – Что вам прописали? – Золтерол. Услышав это, он приподнимает брови, но записывает название. – И вы все еще принимаете это лекарство? Опускаю взгляд на свои колени и киваю. Едва заметно. – А у вас есть какие-нибудь побочные эффекты от золтерола? Отупляющие мигрени. Внезапная сонливость. Кровотечения из носа. Отрезки времени, которые каким-то образом… стерлись из памяти. – Иногда. Головные боли. Забывчивость. – И, я знаю, это может показаться глупым вопросом, учитывая то, что происходит, но как до сих пор протекала ваша вторая беременность? Похоже на то, что вы чувствовали с Фрейей? – Я… я не знаю, как их сравнивать. Это… не была нормальная беременность.