– Это был несчастный случай. – Я чешу руку, и кожу щиплет. Дженнинг переводит взгляд на меня, и я убираю руку со стола, кладу ее себе на колени. – Наоми, я хочу, чтобы вы внимательно меня послушали, ладно? Найдены явные доказательства того, что кто-то причастен к смерти вашей дочери. Возможно, она упала, но это не было несчастным случаем. Дальнейшая ложь вам не поможет. – Я не лгу. – Наоми, – вмешивается Уокер. – На данном этапе я вынужден еще раз спросить вас, не хотите ли вы помощи адвоката. Если ты сейчас попросишь адвоката, то будешь выглядеть виновной. – Нет. – Вы уверены? – Мне не нужен адвокат. Я говорю правду. Я не убивала ее. Я просто пыталась уберечь ее. – Ладно. – Он кивает Дженнингу. Дженнинг открывает свою папку и кладет на стол несколько листов бумаги лицевой стороной вниз. Но я вижу, что на другой стороне есть цветные изображения. Закрываю глаза. – Я не хочу их видеть. – Нам нужно задать вам вопросы о… – Я не хочу видеть фотографии. – Наоми, вы не обязаны смотреть на них, если не хотите, но мы должны задать вам вопросы о них, – твердым голосом говорит Уокер. Больше никаких телячьих нежностей. – Ясно? Я по-прежнему сижу с закрытыми глазами, но слышу шелест переворачиваемых листов и тихий звук, с которым они ложатся на стол изображениями вверх. Я так крепко зажмурилась, что кажется, будто голова вот-вот взорвется. – Я показываю обвиняемой фотографию рук покойной, – произносит в диктофон Дженнинг. Я яростно мотаю головой из стороны в сторону. Не смотри, не смотри, не смотри. – Наоми, как по-вашему, на что это похоже? – Он делает паузу. – Наоми… вы сказали, это был несчастный случай. Вам нужно посмотреть, чтобы вы могли дать нам пояснение. Я открываю глаза, но смотрю на свои руки, которые сложены вместе на коленях и сжимают испачканный кровью платок. Медленно поднимаю взгляд на стол, а затем перевожу его на фотографию, намереваясь взглянуть лишь мельком, чтобы понять, о чем идет речь, но, увидев изображение, я уже не могу отвернуться. На каждой фотографии крупным планом изображена одна из крошечных рук Фрейи со скрюченными пальцами. Дженнинг тычет ручкой по очереди в каждый снимок, направляя мой взгляд на ее запястья. – Как вы думаете, что это такое? Я не могу удержаться и так низко склоняюсь над фотографией, что она колышется при каждом выдохе. Каждое запястье запечатлели с обеих сторон – ладонью вверх и ладонью вниз. На обеих руках видны темно-фиолетовые синяки, похожие на одинаковые браслеты. – Синяки… Она вся в синяках, – шепчу я. Отпечатки пальцев четкие. Кто-то держал Фрейю так крепко, что на коже остались синяки. Кто-то причинил ей боль. – Вы заметили эти синяки, когда укладывали ее в постель? В моей голове звучит громкий и радостный смех дочери, напоминая о том моменте, когда мы играли в ванне с пеной. На Фрейе не было ни единой отметины. – Нет. Я не видела никаких синяков. Дженнинг переворачивает другую фотографию. Я вижу очертания нижней губы Фрейи, нежный наклон ее подбородка. Вдоль ее челюсти виднеется несколько фиолетовых отпечатков. – Как вы думаете, что это за отметины? – С-синяки. – Как вы думаете, кто их поставил? Я знаю ответ, но не могу его произнести. Не могу озвучить мысли, которые крутятся у меня в голове, потому что, если я это сделаю, все, что случилось с Фрейей, станет реальным. – Наверное, она получила их во время падения. – Давайте по-честному, Наоми. На что похожи эти отметины? – Дженнинг бросает взглядом мне вызов. – На следы пальцев. – Да. Кто-то схватил Фрейю за запястья. Это были вы? – Нет! – Вы хватали ее за лицо? – Нет, клянусь! Дженнинг снова берет отчет патологоанатома и листает страницы. – На третьей странице отчета патологоанатома подробно описано «повреждение задней части головы, которое не соответствует падению, а скорее является результатом удара тупым предметом». Вы понимаете, что это значит? Понимаю, но качаю головой – не могу произнести эти слова. И не буду. Кто-то причинил боль моему ребенку. – Травма от удара тупым предметом, – продолжает Дженнинг, – это означает, что кто-то с силой ударил чем-то по затылку Фрейи. Есть ли у вас предположения, как она могла получить такую травму? Я качаю головой, не в силах говорить. – Итак, когда вас доставили в участок, мы вас сфотографировали. – Да. – Взгляните на это. Дженнинг переворачивает еще два снимка, но они не такие, как я ожидала увидеть. Я думала, меня сфотографировали по плечи, как на тех снимках знаменитостей, которые публикуют в газетах. Но на одной фотографии изображена моя рука, а на другой – затылок… Когда эти снимки успели сделать? Я не отдавала себе отчет в том, что происходило, не могла сосредоточиться ни на чем, кроме слова «убийство», которое снова и снова прокручивалось в моей голове. – Что это у вас на руке? – Дженнинг проводит пальцами по фотографии, где изображено мое предплечье, от локтя вниз к запястью. Прищурившись, внимательно разглядываю снимок, затем отвожу взгляд, но моя правая рука начинает дрожать. – Что это у вас на руке? – Царапина. – А здесь, на задней части шеи? – Царапина. Дженнинг кивает, поджав губы, словно ему на язык попало что-то едкое, кисло-горькое. – Царапина, – повторяет он. – И она не выглядит свежей. Она зажила, но вам наверняка было больно, когда вы ее получили. – Я… Это просто привычка. Я царапаю себя постоянно. Делаю это во сне… Тишина наполняет комнату, но шум в моей голове оглушителен. Мысли бушуют в голове, кричат, желая быть услышанными. Приказывают мне бежать. – Я этого не делала. – Точно? – Нет! Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет. Нет. Я дрожу, но в комнате душно – так жарко, что невозможно дышать. Не могу дышать. Весь кислород словно улетучился из комнаты. Остался безвоздушный вакуум, и мне некуда деться. Хватаю ртом воздух, но это бесполезно: горло сжимается, когда паника все сильнее овладевает телом. – Наоми? – Уокер подбегает и опускается на колени рядом со мной, положив ладонь на мое плечо. – Наоми? Наклонитесь вперед. Похоже, у вас паническая атака. Просто наклонитесь вперед, опустите голову между коленями и дышите. Кто-то убил мою дочь, пока я спала.