Хватаю его за руку, и ткань его пиджака мнется под моими пальцами. – Я не могу… Кто-то убил мою дочь, пока я спала. – Вы можете. Послушайте меня: вдохните. Медленно. Так, хорошо. А теперь выдохните. Тоже медленно. А теперь еще раз. Вдох… Выдох… Мое дыхание выравнивается под руководством его спокойного уверенного голоса. Пульс, все еще неестественно учащенный, начинает замедляться. Я оттягиваю высокий вырез своего джемпера. Моя грудь взмокла от пота. Вдох. Выдох. Я встречаюсь с Уокером взглядом, и морщины на его лбу разглаживаются. Кто-то убил мою дочь, пока я спала. – Лучше? – спрашивает он. Я киваю. Затем отворачиваю от него голову, и меня громко рвет на покрытый линолеумом пол. Неужели это была я? 36 Меня отвели обратно в камеру. Дали стаканчик чая. Поинтересовались, не требуется ли мне медицинская помощь. Я ответила, что нет, это была паническая атака, но теперь мне уже лучше. Я просто хочу поскорее покончить с допросом. Чай остался в камере остывать. Мне нужно знать, что произошло. Кто-то причинил боль моему ребенку, и из-за моей глупости, из-за моей лжи… ему или ей это сойдет с рук. А я выставила себя преступницей. Может, ты и есть преступница… Я закрываю глаза и хмурюсь, пытаясь вспомнить, как выглядела спальня Фрейи в тот момент, когда я пожелала дочери спокойной ночи и закрыла дверь. Изменилось ли что-нибудь на следующий день? Пропустила ли я что-то, что помогло бы мне, заставило бы меня понять, что это вовсе не несчастный случай? Образ комнаты колеблется в моем сознании, очертания предметов расплываются, и я хмурю брови сильнее. Что-то было не так, когда я подошла к порогу и шепотом позвала Фрейю. И это было не просто неприятное ощущение – страх, затаившийся в углах комнаты. Это было что-то другое. Внезапно вспомнив одну маленькую деталь, я распахиваю глаза, потому что наконец-то обнаружила то, чего мне не хватало все это время. Ее рюкзак. Ее рюкзак кто-то передвинул. Когда я переодевала Фрейю ко сну, я положила его рядом со шкафом. Но на следующий день, когда я поднялась в спальню, чтобы взять кое-что из одежды для Дженнинга, я споткнулась об него… Рюкзак стоял у ее кровати. И ее дверь… Дверь была открыта. Я закрыла ее, когда пожелала спокойной ночи, и щелчок замка громко раздался на лестничной площадке. Но когда я утром искала Фрейю, дверь в ее комнату была приоткрыта. Кто ее открыл? Заходила ли я в эту комнату ночью? Но зачем мне входить туда, если Фрейя уже спит? Зачем? Зачем мне возвращаться к ней? Почему я не могу вспомнить? Ты сделала ей больно? Я сопротивляюсь желанию зажать уши руками, когда эти слова, сказанные Эйденом много лет назад, эхом отдаются в черепной коробке, словно его голос звучит у меня в голове. Я не делала ей больно. Я бы не смогла. Я бы не стала. – Наоми… вы готовы продолжить? – спрашивает Дженнинг. – Да. Он переворачивает другую фотографию – но на этом снимке Фрейя жива. Она стоит перед книжной полкой, ухмыляется, как Чеширский кот, и смотрит на свою любимую книгу «Алиса в Стране чудес». – Это вы сделали это фото? – Да. – Когда вы его сделали? – Вечером накануне того дня, когда она… Вечером накануне того дня, когда я нашла ее. Я сделала фотографию перед тем, как уложила Фрейю спать. Дженнинг запускает руку под свой стул, достает пластиковый пакет и кладет его на стол передо мной. – Это та одежда, в которой Фрейя изображена на фотографии? Стиснув зубы, я протягиваю руку за пакетом, но медлю, коснувшись пальцами пластика. – Это можно брать в руки? – Вы можете брать в руки пакет, – отвечает Уокер. Беру пакет, и он шуршит в руках, когда я, прищурившись, рассматриваю лежащую внутри детскую одежду. Джемпер крупной вязки, на котором белые полосы чередуются с разноцветными. Синий джинсовый комбинезон, слегка потертый на коленях из-за того, что Фрейя упала в доме Эйдена, во внутреннем дворике в их крошечном саду. Эйден признался мне, что собирался выбросить этот комбинезон, но Фрейя попросила оставить. Мне хочется разорвать пакет, прижать одежду к лицу и закричать прямо в ткань. – Да… В эти вещи она была одета. Дженнинг вновь тянется под стул и достает еще один пластиковый пакет. Я пощипываю кожу на внутренней стороне своей руки. – Не могли бы вы, пожалуйста, подтвердить, что ранее говорили нам, будто Фрейя была одета вот в эту одежду? – Да. – Но теперь вы признаете, что на ней в действительности была эта одежда? – Дженнинг приподнимает первый пакет и практически трясет им передо мной. – Да. – Почему вы солгали? – Потому что я не хотела, чтобы вы ее нашли. К тому времени я уже солгала о том, что Фрейя пропала. Я уже спрятала ее. Я не хотела, чтобы вы ее нашли. Он наклоняет голову из стороны в сторону, как будто оценивает мои слова, но на его лице ясно читается недоверие. Уокер закончил писать, но продолжает смотреть в блокнот, держа ручку наготове. – Этот снимок мы взяли из вашего дома, – продолжает Дженнинг. Он кладет передо мной пакет для улик с фотографией в рамке. Рамка зеркальная – целый набор таких стоит на приставном столике в прихожей. – Не могли бы вы взглянуть на него, пожалуйста? Я беру пакет, туго натягивая пластик, чтобы сквозь него можно было разглядеть лежащую внутри фотографию. На снимке – я и Фрейя, мы сделали его всего несколько месяцев назад, в конце лета. Я сижу на корточках рядом с ней, а она обвила руками мою шею. Мы стоим в прихожей. На половике. На половике, который я спрятала вместе с Фрейей в бункере. – Половик, изображенный на этой фотографии, был в бункере с Фрейей. Это вы положили его туда? – Да. – Зачем? – Потому что Фрейя лежала на нем, когда я ее нашла. Я подумала, если не спрячу его, вы, возможно, что-нибудь на нем найдете. – Почему вы воспользовались бункером? Перевожу взгляд с одного на другого, сбитая с толку внезапной сменой темы. – Не понимаю вопроса. – Я чешу щеку – кожа горячая. – Почему вы решили спрятать ее в бункере? – Я вам это уже говорила. Я не хотела, чтобы вы ее нашли. И мне пришлось действовать быстро… Это было единственное место, которое пришло мне в голову. – Этого бункера нет в официальных документах, не так ли? – Да… Его тайно построили во время Второй мировой войны. Таких бункеров множество, они спрятаны по всей стране.