– Я просто не верю своим ушам. – Эйден, прошу… прости меня. – Зачем ты приняла две таблетки? – спросил он с хрипотцой в голосе. – Как давно ты принимаешь по две? – Я случайно. Я думала, что взяла только одну… – Но как давно ты принимаешь по две? – Иногда одна таблетка не помогает. – Это просто уму непостижимо. – Эйден, пожалуйста, послушай! – Мне не нужны твои оправдания. Я понимаю, тебе было тяжело – ты болела и нуждалась в лекарствах. И я всегда поддерживал тебя. Я старался изо всех сил заботиться о тебе. Но тебе ведь стало намного лучше. Прошло десять месяцев с тех пор, как ты перестала принимать успокоительное. Тебе больше не нужны снотворные таблетки. – Они мне очень нужны. Без них мне становится хуже. – Я в это не верю. Я тебе не верю… Если б ты просто поговорила со мной, я мог бы тебе помочь. Я всегда старался помогать тебе. Ты могла бы поговорить со мной. А если не со мной, то хотя бы с подругами, с Хелен… Но ты лгала все это время. – Эйден умолк, и его неровное сердитое дыхание громко отдавалось у меня в ухе. – Ты разбила мне сердце. – Эйден! – заплакала я. – Прости! Пожалуйста, вернись домой… я люблю тебя. – Нет, не могу. Я больше не могу тебе доверять. Я не могу смотреть на тебя так, как раньше. Ты бы видела Фрейю, которая лежала на полу. Она кричала, Наоми… ее подгузник промок насквозь, и она держалась за руку, пытаясь подняться с пола. Я… Его голос сорвался, слезы помешали ему закончить предложение. – Но ты не можешь просто забрать ее. Эйден, она моя дочь, она должна быть дома со мной… – Нет, ей нужно быть там, где она в безопасности. А безопаснее ей со мной. Я больше не могу доверить тебе ее. Не могу быть уверенным, что ты не… Ты сделала ей больно? – Сделала ей больно?! Эйден, я понимаю, что поступила неправильно, когда снова начала принимать таблетки, и мне не следовало лгать тебе, я должна была поговорить с тобой, но это несчастный случай. Фрейя упала, пытаясь выбраться из кроватки… – Откуда мне знать это наверняка? Что, если она пролежала так всю ночь? Ты можешь вспомнить что-нибудь о прошлой ночи после того, как приняла таблетки? – Нет, но ты же знаешь меня, Эйден. Ты знаешь, как сильно я ее люблю. Я бы никогда не причинила ей вреда, ты же знаешь! – Я уже ни в чем не уверен. Я думал, что знаю тебя, но, похоже, это не так. – Эйден… – Послушай. – Он еще больше понизил голос и перешел на шепот. – Я сказал в больнице, что Фрейя упала с нижней ступеньки лестницы и приземлилась на руку. Мне не нужно, чтобы социальные работники совали нос в мою жизнь и следили за тем, как я забочусь о своей дочери, хотя я не сделал ей ничего плохого. Но если ты попытаешься забрать ее обратно, я всем расскажу, что ты натворила. Я сделаю все, что в моих силах, чтобы удержать ее при себе, потому что так она будет в безопасности. И я позволю тебе видеться с ней, но только в моем присутствии. Поняла? – Да, – прошептала я. – Эйден, я… – Мне пора идти. В динамике раздался гудок, и его унылое звучание лишь подчеркнуло шок, с которым я взирала на разрушенные остатки своей жизни. У меня больше нет мужа. Нет дочери. Остались только мои ошибки и полное опустошение. Мне никогда не вернуть прежнюю жизнь. То время, когда Эйден еще не забрал Фрейю, – то время, когда мы были семьей. Когда Эйден видел во мне мать, а не монстра. Когда я была ему лучшим другом. Той, кому он мог доверять, а не той, против кого ему пришлось вооружаться, чтобы защитить себя и нашу дочь. В тот вечер, выплакав все слезы и погрузившись в тупое оцепенение, я села внизу перед камином и уставилась на рождественскую елку. Всего неделю назад Фрейя смотрела на нее круглыми от изумления глазами. На предыдущее Рождество – первое в ее жизни – она была совсем крошкой, всего четырех месяцев от роду. Но теперь она воспринимала все иначе. Она протянула руку, чтобы дотронуться до колючих ветвей, и с хихиканьем похлопала ладонями по ярким игрушкам. Эйден поднял Фрейю, сделав вид, что собирается посадить ее на елку. Наш ангел на верхушке рождественского дерева. Она улыбнулась, и от ее улыбки мне захотелось одновременно смеяться и плакать. Счастье переполняло меня. А теперь Фрейю забрали. Дом казался пустым и тихим, и всеми забытая елка наблюдала за мной, одиноко стоя в углу маленькой комнаты. Я свернулась калачиком на диване, не в силах заснуть в нашей постели без Эйдена, и смотрела на огонь в камине, пока тот не погас. Затем потянулась за пачкой таблеток, лежавшей на кофейном столике, и уставилась на две таблетки, которые выпали мне на раскрытую ладонь. Меня охватили сомнения. Не надо этого делать, сказала я себе. Мне не следует их принимать. Ты уже все потеряла. Какой вред таблетки могут причинить теперь? Я открыла рот, положила их на язык – и проглотила. 38 Мои глаза закрыты, голова опущена так, что подбородок касается груди, ногти царапают ладонь. – Вы будете отвечать на вопрос, Наоми? – спрашивает Уокер. – Я не могу, – бормочу я. – По нашим данным Эйден вернулся домой из командировки и обнаружил Фрейю со сломанной рукой, а вы в это время беспробудно спали на кровати. Все так и было? – Она упала. – Вы принимали снотворное каждую ночь? Киваю. – Ответьте на вопрос вслух, пожалуйста. – Да. – Зачем вы принимали эти таблетки? Качаю головой, сопротивляясь желанию зажать уши руками, словно ребенок, который пытается отгородиться от неприятных насмешек. – И вы до сих пор их принимаете. – Да. – Вы могли бы назвать себя зависимой от этих таблеток? Вы сейчас испытываете зависимость? – Это был несчастный случай, – повторяю я машинально. – И при этом вы утверждаете, что смерть Фрейи тоже была несчастным случаем. А мы знаем, что это не так. Это очень удобное совпадение – оба раза несчастные случаи происходили, когда ваша дочь оставалась наедине с вами. – Я бы никогда не причинила ей вреда. – И все же она пострадала, не так ли? – Пожалуйста, поверьте мне, я бы никогда не причинила ей вреда. Я бы никогда даже мысли не допустила о том, чтобы сделать ей больно. – Никогда? – Конечно, нет. Я люблю ее. Дженнинг откидывается на спинку стула и массирует шею, пальцами сильно сминая кожу. Впервые я замечаю блеск обручального кольца на свету. Нравится ли его жене, что он детектив? Не возражает ли она, когда остается одна посреди ночи? Хотела бы она, чтобы он ночевал дома, а не пропадал на работе? Или она ценит его за это, успокаивая себя тем, что да, пусть он работает круглыми сутками и его вечно нет дома, но зато он хороший человек? Неужели главное – быть хорошим человеком? Правой рукой машинально касаюсь собственных колец. Бриллиант тусклый – его не чистили годами, – но он все еще отчаянно пытается сиять. Обручальное кольцо – простой ободок – гордо держится рядом, несмотря на то, что металл поцарапан. Я щелкаю всеми пальцами по очереди и пытаюсь дышать медленно, но воздух не выходит из груди, как будто я чем-то подавилась. – Мы связались с вашим терапевтом… доктором Гэлбрейт, – говорит Дженнинг, и его слова звенят у меня в ушах. Мое тело дергается, как будто меня ужалили, и, заметив это, детектив поднимает брови. – Она направила нас к Антонии Росс. Мы получили историю вашей болезни. И вот он – момент, которого, как мне кажется, я ждала с самого начала. Мгновение тишины, эта задумчивая пауза, прежде чем небо разверзнется и начнется буря. Они знают. Но что именно им известно? Кажется, будто они знают все: будто у них есть все кусочки моей жизни, и они складывают их воедино, создавая историю. Мою историю. И вот тогда я его замечаю. Он лежал все это время здесь, под папками с доказательствами и документами. Прятался у всех на виду. Как я могла не узнать потертую кожу на корешке и эти страницы, заметно потрепанные из-за того, что мои пальцы годами перелистывали записи? Мой дневник. Дженнинг откашливается и смотрит мне прямо в глаза пристальным взглядом. – Расскажите нам о своем нервном срыве.