– Но возможно ли, что ваш разум просто заблокировал воспоминания? – Не знаю. Мне хочется ответить «нет». Но… я не знаю. Не могу быть уверена. Так что… пожалуй, да. – Эксперт отметил в своем отчете, что вы сказали, что побочным эффектом ваших снотворных таблеток являются периодические провалы в памяти? Киваю. – И вы приняли снотворное в ту ночь, когда это случилось? – Да. – Ладно. – Оливия глубоко вздыхает, постукивая ручкой по странице. Поколебавшись мгновение, смотрит мне в глаза. Что ей так не хочется мне говорить? – Единственный оставшийся вариант – попытаться доказать непредумышленное убийство, совершенное в невменяемом состоянии. – Что это значит? – Что вы действительно убили свою дочь, но в момент совершения преступления не контролировали свои действия. Но это будет сложно доказать, поскольку у нас есть оценка психического здоровья, где сказано, что в настоящий момент с вами все в порядке, и трудно утверждать, каким было ваше психическое состояние в прошлом. Тем более что на допросе вы настаивали на том, что у вас категорически не могло быть нервного срыва. – Если дело дойдет до суда по обвинению в убийстве… Как вы думаете, меня признают виновной? – Суды присяжных непредсказуемы. И, к сожалению, присяжные – это люди, а люди склонны эмоционально реагировать на определенные дела. И полиция выдвигает веские аргументы. Царапины на вас – это отдельная часть головоломки. Вы спрятали тело Фрейи. Добавьте к этому тот факт, что вы солгали полиции и намеренно ввели их в заблуждение, и нет никаких доказательств, что кто-то проник в дом. Но по вашей версии событий Фрейю должен был убить кто-то другой. Расскажи ей о Хелен. – Я… Не могу. Против Хелен нет никаких улик, ничего, на что я могла бы опереться, чтобы доказать ее вину. Нет ничего, кроме моих подозрений. А мои подозрения ничего не значат. – Если я сяду в тюрьму… что будет с ребенком? Оливия медленно выдыхает, как будто готовит себя или меня к ответу. – Это зависит от приговора. Вас должны были бы выпустить до того, как ребенку исполнится полтора года. Если вам дадут больше трех лет, вполне вероятно, что ребенка заберут и назначат ему приемного опекуна. Если только нет другого члена семьи, который сможет взять на себя родительскую ответственность. – У меня не осталось никого из семьи. Нет ни братьев, ни сестер. А мои родители мертвы. – А отец ребенка? Полиция сказала, что у вас есть молодой человек… Руперт? – Он не отец. – О-о. – Оливия вглядывается в мое лицо в поисках ответа. Я вижу, как ее осенило, это слишком заметно на ее лице. – Откуда вы знаете? Я встречаюсь с ней взглядом через стол. – Сроки не совпадают. – А он знает? – Я призналась ему недавно… по телефону. Звук растерянного, пропитанного печалью голоса Руперта эхом отдается прямо у меня за плечом. Как будто он стоит здесь, в этой комнате, и я снова разрушаю его мир. Перед глазами все плывет, но слез нет. Во мне ничего не осталось. – А мистер Уильямс знает? – Да. – И что он по этому поводу думает? – Он обрадовался, – бормочу я. – Но… Я уверена, что сейчас он просто обеспокоен. Он захочет убедиться, что с ребенком все в порядке. Что он сможет защитить хотя бы его. – Закрываю глаза, и веки трепещут, а чувствительную кожу в уголках щиплет так остро, что кажется, она вот-вот порвется, как папиросная бумага. – Я сделала все это, чтобы сохранить будущего ребенка. Лгала, утаивала секреты, спрятала Фрейю… Я заставила себя пройти через это, потому что боялась, что если скажу правду, то потеряю обоих своих детей. Если меня признают виновной, в чем бы меня ни обвиняли, в намеренном или непредумышленном убийстве, у меня заберут моего ребенка. Ведь так? Оливия кивает мне в ответ, и прямо на моих глазах ее лицо превращается в маску, выражающую одну лишь жалость. – Да… простите, Наоми. – Пожалуйста, не извиняйтесь. Ребенку в любом случае будет лучше с Эйденом. Я сама виновата… Я так сильно хотела этого ребенка. И когда я увидела Фрейю у подножия лестницы, отчаяние просто взяло верх. Прошу… Я запинаюсь, когда это умоляющее слово слетает с губ. Мне нужно сглотнуть, но камень, который тяжелым грузом лежал в желудке, поднялся к задней стенке горла, и внезапный порыв мучительной боли проносится по всему телу. Оливия сжимает мои руки в своих, нежно успокаивая меня. – Это еще не конец, Наоми. – Нет, конец. Само собой, конец, ведь никто никогда мне не поверит. Никто и никогда не поверит. И я не заслуживаю, чтобы мне верили. Вот в чем истинная ирония. Я погрязла во лжи. Я виновна в этом. Виновна в том, что была плохой матерью, виновна в шантаже, пренебрежении и предательстве. Я столько всего сделала, чтобы увести полицию от правды в сторону лжи. Заявила, что Фрейя пропала. Дала не ту одежду. Придумала, что ее похитили с улицы, потому что не было никаких признаков проникновения в дом. Никаких признаков проникновения в дом. Никаких признаков проникновения в дом. Эти слова, сказанные и Дженнингом, и Оливией, продолжают вертеться у меня в голове, но я не могу дотянуться и ухватить их. Осознать их смысл. Но они прицепились ко мне, как малыш, без конца повторяющий одно и то же, пока на него наконец не обратят внимание. Должны быть следы того, что кто-то входил в дом. Никаких признаков вообще… Это имело бы смысл для моей лжи – альтернативной реальности, которую я создала для всех, придумав, что Фрейю похитили с улицы. И это имело бы смысл, если б смерть Фрейи была трагическим несчастным случаем, падением с лестницы в темноте. Но это не так. Кто-то совершил убийство. И если б это была не я, наверняка нашлись бы следы чужого присутствия. Взломанный замок. Разбитое оконное стекло, которое я проглядела. Но ничего такого не было. Это была я. Все указывает на это. За исключением… – Пока, Нейми! Голос Хелен звенит у меня в ушах, по-детски нежный, и я смотрю, как родители ведут ее по дорожке, держа за руки с обеих сторон. Она оглядывается на меня, и я машу ей на прощание. – Люблю тебя! Хватая ртом воздух, я наконец-то прорываюсь на поверхность, выныриваю из темноты на свет и теперь понимаю, почему те слова не давали покоя. Не было никаких признаков взлома. Но это не значит, что убийство совершила я, потому что… Я не единственная, у кого есть ключ. – Постойте… Резко выпрямляюсь. Оливия, которая до сих пор сидела тихо, не сводя глаз с моего лица, вздрагивает. – Что случилось? – спрашивает она неестественно высоким голосом. – Вы сказали, моя версия будет звучать правдоподобно, только если Фрейю убил кто-то другой. – Да, это так, но… – У Хелен есть ключ. – Простите? – Мне нужно поговорить с детективом Дженнингом. – Подождите… Наоми, что вы имеете в виду, говоря, что у Хелен есть ключ? – спрашивает Оливия, наклоняясь ко мне. – С тех пор как я стала жить отдельно от родителей, у нее всегда был ключ. Мы были лучшими подругами, она приходила в гости и уходила, когда хотела, и у меня тоже был ключ от ее квартиры. Когда мы вернулись на ферму, я дала ей ключ от дома. Кажется, я даже упоминала об этом в своем дневнике. Когда я узнала, что Хелен встречается с Эйденом, она вернула ключ мне, но я забыла о… забыла о ключе, который они дали ее родителям. – Они? Оливия выжидающе смотрит на меня, ее брови высоко подняты и исчезли под длинной челкой. – Мои родители. Они дали родителям Хелен ключ, когда мы были маленькими, на всякий случай. Наверное, она взяла ключ у них. Она рассказала полиции, что я пыталась забрать Фрейю со свадьбы, она знала о моих психических проблемах и о том, где я спрятала дневник. Она – единственный человек, которому известно о бункере. И она знала о моем романе с Эйденом. Конечно, это мотив. Она убила Фрейю, а теперь пытается выставить меня виновной. – Вы действительно считаете, что она способна на такое? – Это была она. Это наверняка была она… Потому что если это не она совершила убийство, то это сделала я. А я не могла этого сделать. Фрейя была моей маленькой девочкой. – Понимаю, вы не хотите верить, что сделали это, Наоми… – Пожалуйста, – перебиваю я, тянусь через стол и беру Оливию за руку, умоляя прислушаться ко мне. – Пожалуйста. Это наверняка она. Оливия чешет бровь и, надув щеки, ненадолго задерживает дыхание. – Ладно. Я попрошу кого-нибудь позвать детектива. И ему придется изучить все, что может увести расследование в сторону от вас. Яростно киваю. Она быстро встает и распахивает дверь.