Не дожидаясь ответа, я пересекаю прихожую и веду их в гостиную. Полицейские следуют за мной, их сапоги стучат по каменному полу. Я вхожу первой, но Дженнинг мнется на пороге, вытянув руку, чтобы помешать коллегам зайти следом за мной. – Может, нам следует разуться? – Он кивком указывает на толстый ковер кремового цвета. – Нет, нет. – Взмахом руки я приглашаю их войти. – Пожалуйста. Они входят и садятся вместе лицом к камину, глубоко утопая в подушках серого дивана. Я сажусь в кресло справа от них, складываю руки на коленях и подаюсь вперед к собеседникам. – Вы живете здесь одна? – спрашивает Дженнинг с дружелюбной ноткой в голосе. Он пытается наладить отношения. Чтобы заставить меня открыться. – Да. Теперь уже да. – Красивый дом. – Спасибо. Я здесь выросла. – Это действующая ферма? Или вы работаете в другом месте? – Нет, больше нет. – Вы о ферме или о работе? – Простите? Он сдвигается вперед к краю дивана. – Эта ферма больше не действует, или вы больше не работаете? – Ферма. Это не для меня… А что касается работы – раньше я преподавала на полной ставке, но сократила рабочие часы после рождения дочери. Теперь я при необходимости замещаю временно отсутствующих учителей. – Что вы преподаете? – Английскую литературу. Дженнинг вежливо кивает, растянув плотно сжатые губы в улыбке. – А теперь я просто задам вам несколько вопросов о том, что произошло, вы не против? – Нет, я только за. – Я буду делать пометки в блокноте, а констебли включат свои персональные видеорегистраторы, чтобы у нас сохранилась точная запись ваших слов. Вы не возражаете? Я киваю. То, что я сейчас скажу, будет записано. Будь осторожна, Наоми. – Назовите полное имя вашей дочери. – Дженнинг снова улыбается, и его лицо выглядит открытым, дружелюбным. Он производит впечатление детектива, которому можно довериться. Он действительно такой или притворяется? – Фрейя Грейс Уильямс. – Сколько ей лет? – Ей четыре. – До того, как вы с мужем расстались, вы с ним жили здесь? – Да. – И Фрейя жила здесь, пока вы не развелись? – Да. Мы переехали сюда всего за пару месяцев до ее появления на свет. – Почему вы переехали сюда? Я бросаю взгляд в прихожую. Так и вижу, как папа стоит там, его глаза сверкают, а голос звучит хрипло от гордости. Однажды ты вернешься, попомни мои слова. – Просто захотелось перемен в жизни, – шепчу я, отводя взгляд от папы. Это была идея Эйдена. Он сделал это ради меня. Ради Фрейи. А потом все пошло наперекосяк. – Ладно. Понимаю, что для вас это очень страшное и трудное время, но не могли бы вы рассказать нам, что произошло сегодня утром? Я киваю, стискивая ладони так, что костяшки пальцев белеют. На самом деле полицейские выглядят довольно комично, все трое пытаются казаться как можно более профессиональными и серьезными, стараясь при этом не погружаться все дальше и дальше в глубины плюшевого дивана. В любой другой ситуации я бы рассмеялась. Я начинаю щелкать всеми пальцами по очереди, дожидаясь характерного треска, прежде чем перейти к следующему. Разминаю каждый сустав, пока полицейские наблюдают за мной. Они ждут, когда я начну говорить. Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк. Пауза. Щелк, щелк, щелк, щелк, щелк. Я не знаю, с чего начать. Просто начни говорить. – Ну, я проснулась этим утром, а Фрейя… Фрейи уже не было. Но я не могу им этого сказать. Я даже не могу сказать им, что проснулась и обнаружила, что она пропала. Нет никаких доказательств того, что кто-то вломился в дом. Почему я не продумала то, что буду говорить? Как только полицейские начнут искать и ничего не найдут, они поймут, что я лгу. – Да? – Фрейя проснулась примерно… в половине седьмого. – Мой голос звучит тихо, чуть громче шепота. – И мы спустились вниз и позавтракали. Он кивает, его взгляд не меняется. – Что случилось потом? – После этого она попросила пойти поиграть на улицу. Я сказала ей, что еще слишком темно, и она должна сначала одеться, но она продолжала просить. Она не живет со мной, так что, наверное, я иногда ее балую. Я надела на нее пальто и выпустила поиграть на улицу. – В котором часу это было? – Около половины восьмого. – Вы выходили с ней на улицу? – Ненадолго. Затем я зашла внутрь, чтобы приготовить нам что-нибудь перекусить. Она снова проголодалась, но не хотела отрываться от игры, поэтому я пошла на кухню. – Как долго вас не было? – Десять минут? Может, чуть больше. – Затем что вы сделали? – Я не знаю… В голове все перемешалось. Я не могу думать. Я не хочу лгать. – Простите, – бормочу я. – Все в порядке. – Дженнинг продолжает смотреть на меня, на его лице играет та же нежная, ободряющая улыбка. – Я понимаю, что сейчас для вас все наверняка как в тумане, и вы беспокоитесь о своей дочери, но если б вы могли рассказать нам о том, что именно произошло, как можно подробнее, это действительно помогло бы нам. – Ладно. Продолжай говорить. – Я вернулась на улицу, но ее там не было. Я нигде ее не видела. – В котором часу вы заметили ее исчезновение? – Э-э… незадолго до восьми. Дженнинг снова подается вперед и теперь сидит на самом краешке дивана. – Итак, что вы сделали затем? – говорит он, и его голос впервые звучит уверенно, приказывая мне продолжать.