– Полагаю, что так, он был на пике своей карьеры. Он был востребованным и довольно успешным гастролирующим артистом. – Для человека, который полностью контролировал его счета, вы как-то неуверенно говорите об этом. – Да, я был опекуном Пола. Если вы не в курсе, то он родился не в самой благополучной семье. Его родители были наркоманами, и все это я сделал для того, чтобы защитить нашего Пола, – ровным голосом отвечает Коллин, пожимая плечами. – Вы меня неправильно поняли, меня интересует кое-что другое. Вот выписка со счета Пола за последний год, вы можете объяснить эти траты? На губах Коллина Морриса все та же едва заметная улыбка. Нет, он не улыбается, он ухмыляется, явно чувствуя свое превосходство. Он берет протянутый ему лист бумаги, я вижу, как его глаза бегают по цифрам, словно он читает какую-то бульварную прессу: ни удивления, ни интереса. Ему это безразлично. Пять лет назад с таким же показным безразличием смотрел на фотографии своих жертв и Дик Мэттисон, когда в числе других преподавателей Колумбийского университета он был вызван в полицию для дачи показаний. Я наблюдала за его допросом, стоя за зеркальной фальш-панелью, будучи подключенной к наушнику в ухе детектива. По профилю убийцы, который я составила, под прозвищем Профессор должен был скрываться одинокий, замкнутый человек, неуверенный и нерешительный. Человека, которого девушки либо отвергали, либо вовсе смотрели сквозь, точно его и не существовало. Я была уверена, что искать нужно человека-хамелеона, человека-невидимку, погрязшего в своих извращенных сексуальных фантазиях. Дик Мэттисон же совершенно точно жил в реальном мире и выглядел таким уверенным и спокойным. Рассказывая о себе, он говорил о жене и дочках. Он говорил, не скупясь ни на эмоции, ни на жесты. Все было тщательно отрепетировано и доведено до совершенства, но я этого не заметила. Я ему поверила. Я отклонила его кандидатуру. А через десять дней он похитил Одри Зейн. И это была только моя вина. – У меня в клинике требовался небольшой косметический ремонт и кое-какая реконструкция, Пол согласился помочь. Мы семья, это вполне естественно, – небрежно бросив на стол лист бумаги, резюмирует Коллин Моррис, и я снова оказываюсь в комнате допроса. – Разумеется, вероятно, он также не был против покупки часов с бриллиантами за пятьдесят тысяч долларов, нового автомобиля, антикварной мебели, а также… Я замечаю, как при упоминании антикварной мебели на шее Коллина Морриса дергается мышца, а глаза едва заметно сужаются. Уверена, его лицо нашпиговано инъекциями молодости, блокирующими подвижную мимику, мышечный спазм – это все, на что оно теперь способно. – К чему вы клоните? Какое отношение эти траты имеют к событию, случившемуся 17 июля? По-вашему, этот чертов пес набросился на него из-за моих новых часов? Он спрашивает про часы, хотя его беспокоит только антиквариат. Я уже изучила эти бумаги и почти уверена, что думает он в эту самую минуту о французской шкатулке XVIII века, выполненной в золоте с инкрустированными драгоценными камнями на крышке и керамическими вставками на стенках. Согласно информации, которую мне удалось найти на одном из сайтов в сети, стоит эта шкатулка как частный самолет, потому как когда-то принадлежала королеве Франции Марии-Антуанетте. Я машинально подношу руку к губам, собираясь обратить внимание детектива на этот момент, но все бессмысленно. Сегодня я, как и пять лет назад, – всего лишь молчаливый и безучастный наблюдатель. Я ничего не смогла изменить тогда, не могу и теперь. Я ставлю запись на паузу и делаю большой глоток из своего бокала. Терпкое вино с легким ореховым привкусом царапает горло. Глубоко вдыхаю, мне не хватает воздуха. Смотрю на экран телевизора, Синди эмоционально жестикулирует, безмолвно пытаясь что-то объяснить одному из гостей шоу, этого секундного переключения становится достаточным, чтобы подавить растущую внутри меня злобу. Успех Синди по большей части заключен не только в ее несокрушимой вере в себя и в свою правоту, но и в способности слушать мнения экспертов. Жаль, что не все так предусмотрительны. Нортон Клаттерстоун слышит только себя и совершенно не доверят таким, как я, а потому его допрос, словно лодка, дрейфующая на волнах посреди океана информации, болтается из стороны в сторону, не зная, к какому берегу причалить. И что бы я ему ни сказала, слушать он не станет. – Ты мне еще поогрызайся! Я тебя с лестницы спущу! – раздается противный вопль соседки за стенкой. Я делаю еще один глоток вина, возвращаясь в комнату для допросов. – Разумеется, нет. Но был ли Пол Моррис доволен тем, как вы распоряжались его деньгами? Может быть, он пытался расторгнуть этот договор опеки? – продолжает гнуть свою линию детектив Клаттерстоун. Камера по-прежнему направлена исключительно на чисто выбритое лицо Коллина Морриса, и я отчетливо вижу, как подрагивают уголки его губ, как натягивается щека, когда он прокатывает языком по внутренней стороне. Он не только прекрасно понимает, куда клонит детектив, но и, совершенно очевидно, ждет этого нападения. – Полагаю, речь идет о взбалмошном и недобросовестном адвокатишке, как там его фамилия, Бранс, Бромс? – брезгливо сморщив нос, бросает кость Коллин. – Альфред Бернс. – Он самый! – хмыкает Коллин. – Он никчемный аферист, который, как и многие другие, пытался пудрить голову моему сыну. А чего он добивался, вы в курсе? Он не просто хотел разорвать договор опекунства, но создать некий трастовый фонд, в котором выступил бы распорядителем! Нет, вы только вдумайтесь в это! Этот мудак хотел запустить свои липкие ручонки в мой… в карман моего Пола! От возмущения глаза Коллина едва заметно сужаются. Он качает головой, откидываясь на спинку своего стула. Он хочет продолжать выглядеть раскованным и расслабленным, но я чувствую, как он напряжен. Жалко, что камера установлена так, что я вижу его по пояс, в противном случае, уверена, я бы могла наблюдать, как раздраженно он вращает пяткой об пол. Именно пяткой, а не носком. Так, как делают курильщики, втаптывая в землю дымящийся окурок. – Интересно получается, – тянет за кадром Нортон, и, судя по тому, как звучит его голос, скорее всего, эти слова он произносит с улыбкой. – А вот Джейкоб, ваш родной сын, утверждает, что стал свидетелем вашей стычки с Полом буквально за пару месяцев до трагических событий. В своих показаниях он говорит, что слышал, будто Пол требовал от вас прекратить контролировать его, иначе вы об этом пожалеете. Улыбка на лице Коллина Морриса становится немного шире, но выглядит он от этого не милым, а скорее угрожающим. Напряженное молчание, длившееся ровно двадцать две секунды, разрезает его отрывистый смех. – Ну вы даете, нашли кому верить! Джейкоб не в себе. У него месяц назад как раз завершилась сложная реабилитация. Мы этого не афишируем, это не та история, которой можно гордиться, но он не самый надежный свидетель. Так что я, честно говоря, понятия не имею, зачем он вам наговорил этих глупостей, тем более что ничего такого не было. Мы с Полом никогда не говорили на повышенных тонах. Если хотите, у нас было полное взаимопонимание. – Складно, однако: адвокат обманным путем хотел получить доступ к деньгам, показаниям Джейкоба верить нельзя, Пол нам уже ничего не скажет, а между тем у вас был не только мотив, но и возможность. – Что у меня было? Мотив? Не смешите! – говорит Коллин, после чего складывает руки домиком и упирает локти на стол. Широко улыбаясь, он смотрит на детектива озорными глазами, точно играет с ним в кошки-мышки. – И о какой возможности вы говорите? Меня там вообще не было! – Верно, операция в клинике – отличное алиби. Коллин Моррис пытается удивленно вскинуть брови, но они неестественно приподнимаются вверх, так и не достигнув нужной точки. Откинувшись на спинку своего стула, он качает головой. На лице – явственная маска разочарования. – Может быть, он предупредил вас заранее о содержании своей речи? Может быть, он хотел предать огласке то, что вы хотели утаить? – Что за чушь вы несете? У меня была экстренная операция, у пациентки возникли небольшие осложнения, и мне пришлось быстро принимать меры. И я понятия не имел, что Пол собирается сделать какое-то важное сообщение. У нас с ним были хорошие отношения, но это не значит, что он сообщал мне о каждом своем шаге. – То есть если бы вы знали о речи, то перенесли бы экстренный вызов, так? – Нет конечно! Какой в этом смысл? Да и что такого важного он мог сообщить? Что отправляется в очередное турне? Или, может быть, хотел похвастаться очередным подарком от какого-то влиятельного поклонника? – Мы как раз пытаемся это выяснить. – Удачи! Как узнаете, не сочтите за труд сообщить и нам. Это все? – Кому достанутся деньги Пола после его смерти? Коллин Моррис беззвучно поднимается со своего стула. Глядя на своего собеседника сверху вниз, он явно чувствует свое превосходство. Уголки его губ едва заметно приподнимаются, при этом взгляд его остается таким же острым и серьезным. – Я думаю, вы прекрасно знаете ответ на этот вопрос. Если появится какая-то свежая информация или новые вопросы, вы знаете, где меня найти. Не дожидаясь ответа от детектива, Коллин Моррис выходит из кадра, и, прежде чем запись обрывается, я слышу его удаляющиеся шаги и стук закрывающейся двери. *** Вино уже давно допито, но я продолжаю бессознательно вращать бокал в руках, уже третий раз просматривая допрос Коллина Морриса, каждый раз мне кажется, что я подмечу какой-то незначительный, но полезный для общей картины фрагмент. Я не могу упустить ни одной мелочи. Мои соседи непривычно притихли, я слышу только, как где-то в другом конце дома кто-то неумело мучает струны гитары, пытаясь исполнить наигрыш, а потому вопросы, которые я мысленно задаю себе, звучат так неожиданно громко и четко: что именно он почувствовал, когда узнал о смерти Пола? Почему для него так важна эта шкатулка? Страсть к антиквариату имеет отношение к бриллиантам? Коллин Моррис и был тем самым проводником в мир контрабандистов для Пола? Это лишь малая толика вопросов, которые я хочу задать этому мужчине. Хочу, но не могу. Даже если я окажусь права насчет бриллиантов и Кевин согласится помогать мне в этом деле, он ни за что на свете не будет действовать в открытую. Он не станет подставлять ни детектива Клаттерстоуна, ни самого себя. Я закрываю ноутбук и убираю его на диван рядом с собой. Откидываюсь на спинку дивана и, запрокинув голову, упираюсь взглядом в полоток. «Я бы, конечно, могла попробовать прийти к нему под видом пациентки…» – мелькает в мыслях, я опускаю голову и придирчивым взглядом смотрю на свою грудь. Не большая и не маленькая – третий размер. Прикладываю растопыренную ладонь правой руки, словно примеряя невидимое, но значительно бóльшее полушарие. Мотаю головой, категорически отказываясь от такой идеи. Тяжело вздохнув, я сбрасываю с себя плед, собираясь встать с дивана, но тут же плюхаюсь назад от неожиданного звука. Синди Вуд, что все это время беззвучно жестикулировала, мелькая на экране, внезапно обрела голос. Звонкий и сочный. – Совершенно очевидно, что свободная торговля оружием остается одной из главных проблем нашего общества. Но не стоит сбрасывать со счетов и тот факт, что, прежде чем спустить курок, ребенок сигнализирует своим родителям о том, что нуждается в помощи. Неконтролируемые приступы агрессии, скрытность, подавленность, раздражительность – все это звоночки, которые не стоит игнорировать, – глядя прямо в камеру, произносит свою итоговую речь Синди. Я, наконец, встаю с дивана и ставлю пустой бокал в раковину. Подхожу к окну и, раздвинув пальцами жалюзи, смотрю на то, как покачиваются на ветру кроны деревьев, что высажены вдоль дороги. На скамейке в парке напротив сидят парни, и время от времени ветер разносит по округе их ругательные реплики. Где-то вдалеке слышен вой сирен и отрывистые гудки клаксона. Нью-Йорк никогда не спит, Манхэттен уж точно, ну а Гарлем… Гарлем и вовсе привык жить по своим правилам и законам. Здесь нужно быть начеку и глаза лучше всегда держать широко раскрытыми… – Вернись домой, сейчас же! – хриплым голосом орет моя соседка, заглушая все звуки. – Я кому говорю? Я все расскажу Тоду! Ему ты не посмеешь так дерзить! За спиной раздается грохот захлопывающейся двери, от неожиданности я вздрагиваю, резко оборачиваясь на дверь. Заперта. – … если вам есть что сказать по этой теме или у вас есть история, которой вы хотите поделиться со всеми, позвоните по телефонам, указанным на экране, – менторским тоном говорит-приказывает Синди. – Мы ждем ваших историй. – Мы ждем ваших историй, – задумчиво тяну я, мысленно выстраивая изящную цепочку. Я не могу приблизиться к Коллину Моррису, потому как любое мое вторжение в его жизнь будет выглядеть подозрительным, а значит, очень скоро станет известным детективу Клаттерстоуну, а вслед за ним и Кевину. Так рисковать я не могу. Я, но не Синди. Синди Вуд может все. Хватаю со стола мобильный телефон и начинаю листать записную книжку в поисках нужного мне абонента. Последний раз мы с Синди виделись четыре года назад. Тогда ее назначили ведущей вечернего выпуска новостей, ее карьера резко пошла в гору, и она уже могла позволить себе что-то гораздо лучше, нежели однокомнатную квартирку в Гарлеме. А потому в тот вечер мы отмечали не только ее новую должность, но и переезд – Синди уверенно двигалась к центру Манхэттена. Разделить с ней эту радость пришли близкие друзья и даже бывшие возлюбленные. Еще одна удивительная способность Синди – она всегда умела строить отношения в разных плоскостях: не получилось в постели – это еще не значит, что не получится в дружбе. У нее во всяком случае было как минимум два удачных примера, чего не скажешь обо мне. Ник тоже был среди гостей в тот вечер, однако я упорно делала вид, что не замечаю его. Тогда я считала, что он единственный, с кем мне не хочется видеться, но чем глубже я погружалась в свою боль, чем больше поддавалась охватившему меня отчаянию, тем настойчивей я отталкивала от себя всех, кем дорожила, кого любила, кого считала друзьями. Синди отпала одной из первых. В один день мы просто перестали общаться. Я забыла про нее на два года, а потом позвонила и попросила о маленькой услуге. Тогда без лишних вопросов Синди помогла мне сделать липовое удостоверение журналиста, и, прощаясь с ней, я обещала позвонить, встретиться. И снова пропала. И вот теперь, год спустя, она снова нужна мне. Очень нужна. Минутное колебание, и мой палец щелкает по иконке с телефонной трубкой. Я сомневаюсь, что у нее сохранился мой номер, и все же, отвечая на звонок, Синди уверенно приветствует меня по имени. Глава 13 – Джена, что он говорит, я же ничего не слышу! – возвращает меня к работе Грета Фишер. Я и не заметила, как отстранилась от разговора с ее супругом Карлом, мысленно погрузившись в расследование смерти Пола Морриса. Вот она, оборотная сторона моего ремесла. Здесь я не только нахожу дела для души и мозга, но и приношу покой и порядок в сердца своих пациентов. Шире открываю глаза, фокусируя свое внимание на грузной седовласой женщине, испытывающей непреодолимую слабость к миниатюрным шляпкам, искусственному меху и розовому цвету. – Он хочет, чтобы в этот раз вы позволили сыну поступить по-своему. Ему уже тридцать восемь лет, и совершенно точно он уже готов к тому, чтобы самостоятельно принимать решения и даже совершать ошибки, – отвечаю я, вспоминая, что, едва переступив порог моего офиса сегодня, она с тревогой в глазах сообщила, что у ее сына появилась подружка. О ужас! – Карл, ты меня вообще слышал? Мы ведь ничего о ней не знаем! Так нельзя! Я чувствую, что должна вмешаться… – Он просит напомнить вам, что в Майкле течет не только его кровь, но и ваша, а значит, у него тоже есть некое чутье, – ровным голосом отвечаю ей я. – Карл просит вас позволить Майклу прожить его жизнь так, как он того захочет сам. – Майки, нашего сына зовут Майк, – настороженно поправляет меня Грета. Черт! – Простите, я просто оговорилась, – виновато отвечаю, стараясь сконцентрироваться на этой дурацкой истории. – Я хочу, чтобы мой мальчик был счастлив, а с этой стервой у него ничего не выйдет, – фыркает Грета, делая небрежный жест рукой в мою сторону. – Карл, мне нужен твой совет! Тебе оттуда лучше видно всю эту ситуацию. – Мне очень жаль, но, кажется, ваш супруг сказал уже все, что хотел. Он ушел, – сообщаю ей я, поднимаясь со своего кресла. – Но ведь мы не закончили. Он что, обиделся? Джена, вызывай его снова, я не могу вот так уйти! – требует миссис Фишер, но, встретившись со мной взглядом, недовольно поджимает губы, опуская взгляд. – Эти его вечные капризы и психи, как я от этого устала. Так и не дождавшись моего ответа, она тяжело вздыхает, открывая свою маленькую сумочку, похожую на ридикюль. Я стараюсь не смотреть на то, как мои пациенты шелестят купюрами, а потому выхожу из-за стола, направляясь к выходу. Я была почти уверена, что смежная комната все еще пуста, так как не слышала привычного звонка колокольчика, что висит над дверью, а потому слегка удивлена, встретившись взглядом с худощавой пожилой дамой, которая сидела на диване. – Добрый день, я рано? – спрашивает она, хриплым низким голосом.