– Доброе утро, миссис Сомерс, – отвечаю ей я, вспоминая имя, которое указано у меня в записи. – Вы как раз вовремя. Мои пациенты не любят встречаться друг с другом, а потому в минуты, когда это все-таки случается, они, как правило, вжимают голову в плечи и как можно быстрее покидают эти стены. Миссис Фишер – не исключение, едва выйдя из магической комнаты, эта грузная женщина быстро и неловко прощается, семеня к выходу. Мне ее немного жаль, и все же я рада, что миссис Сомерс пришла раньше назначенного, иначе я бы все еще участвовала в бесконечной и крайне нудной беседе о непослушном сыночке, которому давно исполнилось тридцать восемь лет. – Я думала, вы выглядите иначе, – привлекает мое внимание миссис Сомерс, когда мы с ней остаемся наедине. – Вы не похожи на медиума. Я бы солгала, если бы сказала, что слышу подобные слова впервые. Люди часто подвергают сомнению мои таланты, навыки и даже внешний вид, но всегда делают это как-то осторожно, точно где-то глубоко внутри они все-таки боятся быть наказанными мной. Однако миссис Сомерс не выглядит ни смущенной, ни напуганной. Она продолжает сидеть, откинувшись на спинку дивана, с вызовом глядя мне в глаза. Мой внешний вид вызывает в ней лишь любопытство и ни грамма тревоги. Занятно. Я бросаю взгляд на часы, сейчас 10:45, то есть у меня есть пятнадцать минут до того, как внизу включится система вентиляции – мой единственный и неоспоримый козырь в борьбе со скепсисом и сомнением. – И как, по-вашему, я должна выглядеть? – я принимаю вызов, внимательно разглядывая женщину. По манере говорить и по истории, которую она мне рассказала по телефону, я готовилась ко встрече с одинокой женщиной средних лет. Но сейчас, стоя напротив нее, я чувствую какую-то неправильность происходящего. – Ну, во-первых, мне кажется, вам нужно сменить наряд, он просто ужасен, – хрипит женщина, высокомерно приподнимая правую бровь. Три года назад, когда я еще очень сильно сомневалась в правильности своего решения, выбор района Брайтон-Бич казался мне едва ли не самым верным. В средоточие русскоязычных фирм, в тени ресторанов, кафе и концертных залов уже давно органично существовали и даже процветали маги самого разного толка: гадалки, целители, колдуны и, конечно, медиумы. Для того чтобы понять и как-то прикоснуться к миру магии, будучи человеком, далеким от всего этого безумия, я побывала на приеме у многих из них. Гадалки пытались прочитать мое будущее по картам и бобам; хироманты встревоженно смотрели в мою ладонь, целители настаивали на немедленном снятии порчи и родового проклятия, ну а колдуны… в зависимости от моих ответов, традиционно далеких от правды, предлагали мне наслать порчу на путану, вторгшуюся в мою семью, или же послать проклятие на мужчину, который разбил мне сердце. Каждый раз, выходя за дверь, я буквально давилась со смеху, а после воссоздавала в памяти их отличительные атрибуты, опираясь на которые, создавала свой собственный уникальный образ и стиль. – Во-вторых, будь вы уважающим себя медиумом, вряд ли выбрали бы для своих сеансов эту дыру. Брайтон-Бич – это последнее место, куда пришел бы мой отец, даже будучи мертвым. Это же настоящая помойка! – продолжает женщина. Я делаю шаг вперед, окидывая ее критическим взглядом. На ней надето мешковатое бутылочного цвета платье-халат с рукавами и большими карманами на груди с яркой цветастой аппликацией в этническом стиле. Такие же рисунки можно разглядеть и на ее сумке с бахромой, переброшенной через правое плечо, и даже на тряпичных кедах. При этом руки ее по локоть затянуты в кружевные сетчатые перчатки ярко-красного цвета, а на шее в несколько слоев замотан пестрый шарф, угол которого покрывает грудь. Все это как-то странно. Ощущение неправильности становится более четким и незыблемым. Если бы не слезливая история о смерти отца, которую она мне рассказала около месяца назад, когда отчаянно просила скорой аудиенции, я бы решила, что это какой-то розыгрыш. Продолжая хранить молчание, я вглядываюсь в лицо своей гости, пытаясь разглядеть за очками с круглыми бордовыми стеклами хоть какие-то черты лица. – Ну и наконец, в-третьих, перестаньте на меня так пялиться. Я не музейный экспонат, – хрипит женщина, и я замечаю, как подрагивают уголки ее губ, пытаясь сдержать улыбку. – Не может быть! Нет! Что это за цирк ты тут творишь? – взрываюсь я, выдыхая напряжение, в котором, оказывается, находилась последние минуты. – Не тебе говорить мне про цирк, – огрызается гостья, выходя из образа, с широкой улыбкой на лице. Она поднимается с дивана и одним ловким движением руки снимает с себя мышиного цвета парик и очки. И как я сразу не узнала ее, мою лучшую и единственную подругу – Джессику Вон. *** – Вообще-то я не собиралась так быстро раскрывать себя, но я была не готова увидеть такое, – жалуется Джесс, когда я сажусь в кресло напротив нее, предварительно заперев дверь на ключ. Не хочу, чтобы кто-то нам помешал. Не хочу, чтобы кто-то застал меня не в образе. – Слушай, в прошлый раз, когда я у тебя была, твой наряд был ужасным, но не настолько. Это что за лохмотья? Джесс подается вперед и брезгливо поднимает вверх подол моей юбки двумя пальцами. – Джен, ей-богу, у нас в театре я смогу найти что-то в разы интереснее! – С каких это пор ты стала такого высокого мнения о ваших костюмерах? – парирую я, хватая ее за указательный палец. Кружевная перчатка легко соскальзывает с ее изящной руки. – Это там ты одолжила эту пошлость? – А то, – хихикает подруга, снимая вторую перчатку. – Чего не сделаешь ради искусства. У нас разное представление об искусстве. Но это Джесс выступает на Бродвее, поэтому я не спорю. Джесс снимает свое платье-халат, пестрый платок и, скомкав все это, запихивает в сумку, представая передо мной в более привычном образе: черных кожаных шортах и малиновой кофте с глубоким декольте, подчеркивающим ее красивую грудь. – И зачем тебе понадобился этот балаган? – А что еще мне оставалось? Тяжелые времена требуют отчаянных мер, ну и я соскучилась. – Не говори ерунды, ты записалась ко мне около месяца назад. – Ну да, приходится мириться с твоей популярностью и своим собственным графиком востребованности. Тонко улыбаясь и не сказав ни слова, поднимаюсь с кресла. Два шага вправо, и я уже у окна, где в драпировке тяжелой черной портьеры стоит маленький холодильник. Мои браслеты приятно звенят на запястьях, и я вновь ловлю на себе изучающий взгляд подруги. Достаю две миниатюры розового калифорнийского вина и, вернувшись на свое место, протягиваю одну из них Джесс. Хорошо, что хоть в спиртных напитках наши вкусы едины. – Ты мне нравилась гораздо больше, когда вела частную практику на Манхэттене и носила элегантные костюмы. Ты была такой яркой и сексуальной, а сейчас… – А сейчас, как ты сказала, я популярный медиум, и меня это вполне устраивает, – отвечаю я, салютуя ей свой бутылочкой. – Просто хотела напомнить, что я все еще тут и всегда готова тебя выслушать. – Отлично, тогда дождись того дня, когда я приду к тебе на премьеру в театр и под видом обезумевшей фанатки буду ломиться в твою гримерку. Мы смеемся. Мажорные аккорды внезапно охватившего нас веселья согревают сердца, помогая хотя бы на время сбросить с плеч тяжелый груз, что каждая из нас носит изо дня в день. Но стоит нам замолчать, как в комнате снова наступает давящая тишина, нарушаемая едва слышным завыванием медитативной музыки. – Скотт снова сорвался, – наконец, выдыхает Джесс, вращая в руках уже пустую бутылочку. – Сколько он продержался на этот раз? – ровным голосом спрашиваю я, совершенно не удивляясь такому исходу. – Почти пять месяцев. В безмолвной муке Джесс задирает голову к потолку, но, когда наши взгляды встречаются вновь, я не нуждаюсь в продолжении этого разговора. Я смотрю в глаза подруги и вижу в них все то, что она едва ли когда сможет произнести вслух. – Почему ты не разведешься с ним? Ведь так будет лучше всем. – Не смеши. Я не могу его бросить. Без меня он пропадет, и ты это знаешь не хуже меня. – Нет, не знаю, и ты не знаешь. Никто этого не знает, – отвечаю я, подаваясь вперед. – Но я точно знаю, что этот брак – пытка для вас обоих. Кто-то из вас должен разорвать эту связь. Выйди из этого треугольника, перестань его спасать, тогда, возможно, и он больше не захочет играть роль жертвы. Джесс кусает губы, отводя взгляд в сторону. Это далеко не первая моя попытка призвать ее к ответственности, а потому я не питаю ложных надежд. Джесс слышит меня и прекрасно понимает все, что я ей говорю, и я почти уверена в том, что где-то в глубине души и она давно хочет сбросить с себя оковы этого брака, но… осколки детских травм сидят значительно глубже. И на эту глубину спуститься можно уже только с официальным разрешением. Джесс же молчит. – Когда у тебя премьера мюзикла? Мама ждет приглашения, – меняю я тему. Джесс вскидывает голову, и я замечаю облегчение, отразившееся на ее лице. И уже в следующий миг она широко улыбается своей фирменной улыбкой, словно мы только что встретились. – Пока нет точной даты, но все будет, – радостно отзывается она. – Кстати, о датах, торжественно сообщаю тебе, что 23 октября мы летим в Новый Орлеан! – Мы – это кто? – удивляюсь я. – Мы – это ты и я! Неужели ты думала, что я забыла про твой день рождения? Ну уж нет! 25 октября у меня будет день рождения. День, который я должна бы любить и ждать с особым трепетом ну или принятием того факта, что я становлюсь на год старше. Так все и было когда-то в прошлой жизни. Однако 25 октября по-прежнему для меня особенная дата, только, вопреки паспортным данным, в этом году я буду отмечать не тридцатилетний юбилей, а пятую годовщину смерти. Своей смерти. – Мы летим в Новый Орлеан – город романтики, джаза и безудержного разврата, – продолжает Джесс. Таращу глаза, еле сдерживая смех. Новый Орлеан – город безудержного разврата? Это что-то новенькое. Хотя для Джесс нет такого места на земле, где бы она не смогла отыскать что-то распутное, разнузданное и совершенно безнравственное. Первый раз «во все тяжкие» – а именно так и никак иначе можно назвать наши поездки – мы отправились около четырех лет назад. Это была очередная попытка Джесс вывести меня из затянувшейся депрессии, хотя в действительности в той поездке мы обе нуждались в равной степени. Я сомневалась в правильности решения вплоть до того момента, как самолет приземлился в аэропорту Майами. Влажный липкий воздух мгновенно окутал меня каким-то теплом, и я… расслабилась. Это не случилось по команде, под нажимом Джесс, это случилось просто так. Оказавшись за тысячу двести миль от дома, я внезапно вновь почувствовала себя свободной. Я почувствовала себя в безопасности. Джесс оказалась права, та поездка была необходима мне, как воздух. Словно пустой сосуд, я жадно впитывала в себя все подряд: эмоции, ощущения, вкусы, запахи. Я снова была собой. Я была живой. Да, та поездка много нам дала. Джесс – букет венерических заболеваний, который она лечила еще несколько месяцев спустя, глотая горсти пилюль и без устали ругая матом голубоглазого инструктора по йоге. Мне – небывалый прилив сил. По возвращении из Майами я открыла кабинет частной психологической помощи. Это было верное решение. Это был первый шаг к новой жизни. – Джесс, я не могу вот так взять и уехать. Не сейчас, когда у меня появилось настоящее дело. – О-о, как интересно, и что это за дело такое? Я что-то не слышала, чтобы в новостях говорили о каком-то серийном убийце. – Это одиночный случай, но очень запутанный и неочевидный. – Рассказывай. – Не могу, и ты это знаешь. – Нет, не знаю. Зато я знаю правила: никому и ничего не рассказывать. Все, как в детстве, когда ты со мной делилась своими страшными секретами. – Не было у меня таких, – улыбаясь, говорю я. – Ну вот и не надо их заводить. Рассказывай. – Помнишь, в июле случилась ужасная трагедия, когда во время торжественного приема собака набросилась на своего хозяина? – На Морриса, конечно, слышала. Жуть. И вот как после такого верить в дружбу с четвероногим? – Я думаю, что собаку натаскали. – Ты хочешь сказать, что Пола убили? – Да. А что вы были знакомы? – Пол Моррис вообще-то был известным пианистом, хотя, кому я об этом рассказываю, тебя же только потрошители интересуют, – говорит Джесс, закатывая глаза. – Мы с ним виделись пару раз, может быть. На тусовки он почти не ходил, думаю, он был из тех одержимых музыкой, про кого говорят «женат на рояле». Во всяком случае, мне так показалось исходя из того, что я о нем слышала. Но с чего это ты решила, будто собаку натаскали? Как такое вообще возможно? – Не знаю, – задумчиво отвечаю я. – И не узнаешь, пока не дашь мозгу возможность отдохнуть, а телу – сбросить напряжение. Ты мне еще спасибо скажешь! Вот увидишь. Отдохнешь и сразу сообразишь, что там к чему. – Гениально! Только это так не работает. – И слышать ничего не хочу! Билеты куплены, так что обратной дороги нет!