— Ты вон как Пушкина слушала. А пацаны? Заказ все не несли. Опять заиграл оркестр, и опять танго. — Потанцуем? — предложила Лариса. Плотное стадо танцующих прижало их друг к другу, и Саша ощутил рядом с собой женщину, близость которой волновала. — Нет, все-таки ты мне нравишься, — шепнул он ей на ухо. А Лариса ответила громко: — Тебе сейчас каждая баба с титьками нравится. Пошли на место. У их столика орудовал официант. Они уселись и дождались его ухода. Саша разлил по рюмкам, поднял свою, посмотрел на Ларису сквозь хрусталь и коньяк, сказал примирительно: — Извини. Лариса улыбнулась и тоже подняла свою рюмку: — За тебя, Саня. За голодного кобеля, за мальчишку, с которым прошло мое детство, за солдата, который нас всех спас. За тебя, Саня. Выпила, сморщилась и с удовольствием стала есть хорошую еду. Молодые, здоровые, вечно полуголодные по военным временам, они жадно насыщались, не стесняясь этого. Вновь пришла музыка, и с музыкой пришел элегантный гражданин, который, склонив перед Ларисой голову, рассеченную косым пробором, обратился к Саше: — Разрешите пригласить вашу даму на танец? — Вот как надо! — назидательно сказала Лариса. — Разрешишь? — Разрешаю, — важно ответил Саша. Красиво танцевали элегантный гражданин и Лариса. Покуривая, сытый Саша благодушно следил за ними. Рядом поинтересовались: — Гуляешь, Сашок? На ларисином стуле сидел мальчик-старичок Семеныч и хихикал. Был он в очень приличной темной тройке, галстуке, брит, мыт, причесан и в обстановке вечернего ресторана вполне мог сойти за пожилого интеллигента. — Ну-ка, встань, фармазон, — приказал Саша. — На этом месте хороший человек сидит. По-прежнему улыбаясь, Семеныч послушно встал. — Коммерцией занялся, и сразу денежки появились. Но торгуешь, ты, Саша, плохо. Разве можно товар за полцены отдавать? — Тебя рядом не было. А кроме тебя, кто умный совет даст? — Именно. А почему не было? Прогнал ты меня с рынка. — Семеныч огорчился лицом, осмотрел купеческий блеск зала. — Теперь приходится здесь время проводить. — Куски подхватываешь? — Точно сказал — куски. Которые пожирнее. Ну, я пойду, а то вон твою мамзель ведут. Если что у тебя появится, могу способствовать. А найти меня легко: с девяти вечера я всегда здесь. Семеныч сделал ручкой и удалился. Элегантный мужчина подвел Ларису, подождал, пока она усядется, молча поклонился Саше и отошел. — Уф, устала! Давай мороженого! — откинувшись в кресле, потребовала Лариса. Тут же возник официант. Не глядя на него, Саша распорядился: — Две порции мороженого и счет! Он не смотрел на официанта, потому что следил, как Семеныч, сунув своему официанту в карман комок денег, направился к выходу. — И то верно! — поддержала Сашино требование счета Лариса. — Хорошенького понемножку. Завтра мне ни свет ни заря в Мытищи на неделю. Горшки за вашим братом раненым выносить. Ресторан провожал их утесовской Улицей: С боем взяли город Брест, город весь прошли И последней улицы название прочли… Они прошагали безмолвный свой двор, вошли в ларисин подъезд и по деревянной лестнице поднялись на второй этаж. Светила синяя маскировочная лампа, и под ее русалочьим светом Лариса, поднявшись на цыпочки, поцеловала Сашу в щеку. — Спасибо, Саня. Незамечаемый ими, опершись о косяк, стоял в черном проеме коридорной двери Алик. Он весь вечер ждал Сашу. Ждал, что тот придет, объяснит, и объяснения эти все возвратят на свои места: и его, Алика, обожающее уважение к Саше, и сашину привязанность к нему, и их безмерно откровенные нескончаемые разговоры и общие прекрасные стихи, написанные другими людьми, но объединяющие их души. Он ждал, а в это время Саша с Ларисой в ресторане безмятежно пил водку на ворованные деньги. — Нашла с кем целоваться, — презрительно сказал Алик. — Тебя не спросила, — издевательски ответила Лариса и, проскользнув мимо Алика, исчезла во тьме. — Ты что развонялся, сопляк? — злобно и гадко сказал Саша. Изменившись в лице, Алик сделал стремительный шаг вперед и ударил Сашу в челюсть правым крюком. Глухо считая ступеньки, Саша скатился на межэтажную площадку, мгновение посидел, ничего не понимая, затем вскочил, рванулся наверх. Но было поздно: отчетливо звякнул наброшенный крючок. Держась за перила, Саша медленно пошел вниз, озабоченно ощупывая челюсть. У себя в комнате он спустил бумажную светомаскировочную штору и включил свет. Не спеша снял кителек, замечательные свои бриджи и хромовые сапожки. Из вещмешка извлек комплект ха-бе бе-у, яловые сапоги, сильно бывшую в употреблении ушанку. Переодевшись, влез в ловкую телогрейку, перепоясался. Несколько раз подпрыгнул, проверяя себя на стук и бряк. Присел на стул, посидел перед дорогой, встал, выключил электричество и растворился во тьме. Обнаружился Саша на знакомом пустыре. У школьного забора он постоял, прислушиваясь и присматриваясь, а затем быстро и неслышно прошел к трансформаторной будке. Обогнул ее и, уже не торопясь, направился к недалеким зарослям акации. В кустах он отыскал место поудобнее и прилег на бок, готовый вскочить в любую минуту. Сосал мундштук незажженной папиросы, беззвучно поплевывал, посматривал. Неизвестный хотел идти незаметно, но получалось это у него плохо: Саша услышал его издалека. Неизвестный шел к будке от Амбулаторного. Подойдя, он повторил Сашин маневр с обходом кругом. Саша нащупал в сухой путанице прошлогодней травы тощенькую сухую хворостину и переломил ее. Раздался в тишине еле различимый жалкий и тревожный звук. Неизвестный в два шага достиг стены будки и исчез в ее тени. И снова полная тишина. Секунду, другую, третью. — Это кто там? — нервным полушепотом спросили от стены. Прошла еще секунда, и еще одна… Наконец неизвестный возник опять. Осторожно ступая, он медленно приближался к кустам. В правой руке тускло светился нож. Неслышно, как уж, Саша умело и быстро переполз в другой конец зарослей и, когда неизвестный стал обходить кусты, оказался у него за спиной, поднялся, приближаясь, пошел за ним шаг в шаг. — Ты что здесь делаешь, паренек? — спросил Саша и одновременно с вопросом ребром ладони безжалостно ударил неизвестного по шее. Тот упал вниз головой. Темно-синее небо выцветало на востоке. Подходил рассвет. Саша присел рядом с неизвестным, подобрал нож и рассмотрел его: добросовестно выточенная из напильника финяга с наборной плексиглазовой ручкой, по которой тоже цветным плексиглазом выложено имя владельца — Пуха. Пуха закряхтел и открыл глаза. Потаращил их, мало соображая. — Как тебя зовут? — поинтересовался Саша. — Пуха, — ответил Пуха. — Пухой тебя кличут. А зовут как? Как мама с папой назвали? — Артур, — признался Пуха-Артур. — Ах, Артур, Артур. Почему же ты такой неосторожный? Пуха-Артур приподнялся и тоже сел. Он покачал головой из стороны в сторону, проверяя шею, и сказал обиженно: — Я вас знаю. Вас Сашей зовут. — Да и я тебя узнал, голубок. Ты у Семеныча сявка. Пух-Артур оскорбленно сопел, молчал. — Ну, а профессия у тебя какая помимо воровской? — Шофер. — Значит, весь товар отсюда забирать на своей машине будут? — Не-е, я свою не дал, — независимо возразил Пуха-Артур и осекся: понял, что проговорился. Саша подтвердил это: — Ясно. На угнанной. — Ничего я не знаю, ничего я вам не говорил! — загундел Пуха-Артур.