— Что имеем для молодого человека? Из самого лучшего, конечно, — многозначительно поинтересовался Коммерция. — Все зависит от того, какими суммами располагает клиент. Пушок был реалист и прагматик в отличие от Коммерции — романтика и идеалиста. — Плачу с запроса, — просто сказал Саша. Пушок поднял бровь. — Имеется лендлизовский пиджак тонкого габардина. Цвет беж. Брюки коричневые, тоже американские. Колеса черные. Довоенный «Скороход». Общий стиль — элегантный молодой человек спортивного типа. Коммерция прикрыл глаза — мысленно воспроизвел облик элегантного молодого человека спортивного типа — и добавил мечтательно: — И хорошую рубашку, Пушок. Тоже коричневую. Только более светлых тонов. — Ну? — спросил у него Пушок. — Что — ну? За товаром иди. — Так не выдадут без вас. Коммерция, ища сочувствия, обернулся к Петро и Саше, развел руками — ну как с такими неумехами быть! — и зашагал вслед удаляющемуся Пушку. — Златоусты! — заметил Алик. — Профессия у них такая, — объяснил Петро. — Где ребята? — спросил Саша. — Как где? Серега прихворнул малость, Клава была, сказала, — ответил Петро. Потом зачерпнул из мешка семечек и, высыпав их обратно, добавил: — А Борис с Мишкой уже на работу вышли. — Понятно, — Саша помолчал, потом заметил между прочим: — И Семеныча не видать. — Напугал старичка, а теперь горюешь? — подковырнул Петро. — Его запугаешь, — ответил Саша и увидел возвращающуюся пару. — Порождение рынка и его хозяева, они шли меж рядов и сквозь толпу брезгливо и отстраненно. Они открыто презирали тех, кого легко обманывали, и легко обманывали потому, что высокомерно презирали. Глядя на них, Саша почувствовал накат солдатского гнева и, на миг прикрыв глаза, привычно подавил его. Пушок положил изящный чемоданчик на прилавок, а Коммерция, открыв его, извлек шикарный бежевый пиджак. — Да, — вспомнил Коммерция. — Ботинки сорок третьего размера. Подойдут? — В самый раз, — ответил Саша, не в силах оторвать глаз от пиджака. — Прошу примерить, — предложил Коммерция. — Прямо здесь? — Пиджачок можно, — подбодрил Пушок. Саша потянулся за пиджаком и вдруг заметил на правой руке Коммерции отсутствие двух пальцев — указательного и среднего. Картинку подобного рода он однажды видел там, на фронте. Там гражданин, добровольно и самостоятельно освободившийся от двух своих главных на войне пальцев, без колебаний и психологических экскурсов был направлен комбатом в трибунал. — Самострел? — со знанием дела осведомился Саша. — Язычок у вас, товарищ капитан! Несчастный случай в сороковом году. Лопнул трос на лесоповале. — В исправительно-трудовой колонии где-нибудь на далеком Севере нашей необъятной Родины? — Саше нравилось уточнять. — Именно, — подтвердил Коммерция. — В Кировской области. Не торопясь, Саша расстегнул кителек, снял его, взял из рук застывшего вдруг Коммерции пиджак. А Коммерция и Пушок смотрели на рукоять парабеллума, торчавшую из-под бриджей, смотрели пристально и обреченно. Саша влез в пиджак. Пиджак сидел как влитой. — Как? — спросил Саша у Алика. — Хороший пиджак, — серьезно ответил Алик. Саша снял пиджак, поправил парабеллум, надел китель, четко застегнулся. — Ну, что, купцы? Называйте цену. За все. С чемоданом. — Для героя войны цена будет весьма и весьма умеренной, — заявил Коммерция. — И правильно, молодцы. — Поощрил купцов в этом намеренье Саша и, угрожающе похлопав через китель по невидимому пистолету, добавил: — Учитесь торговать. У себя в комнате, под насмешливым взглядом Алика, Саша ловко и с видимым удовольствием переоделся и, посмотрев на себя в зеркало, сообщил своему отражению весьма конфиденциально: — Ну, сукины дети, я до вас еще доберусь. — Нет, такого красавца в дому держать никак нельзя. Его народу показывать надо, — иронично решил сидевший на подоконнике Алик. Отметая иронию, Саша с энтузиазмом принял предложение. — Именно, мой юный друг! Пойдем гулять. — На минутку в Отцовский заскочим, а потом — в центр, — сказал Саша Алику. Они шли по Красноармейской — элегантный молодой человек спортивного типа и его юный друг, одетый значительно скромнее. Свернули в тихий, уже заросший молодой яркой травой Отцовский. У дома номер семь Саша картинно, как и требовало новое одеяние, облокотившись о палисад, обратился к женщине, которая энергично работала лопатой — вскапывала огород. — Можно вас спросить, мамаша? Женщина разогнулась и оказалась яркой молодицей. — Что тебе, сынок? — Извини, сестренка, — вальяжный стиль роскошного молодого человека был сбит одним ударом, и потому он говорил уже просительно. — Тут старичок проживает, Михаил Семенович. Можно его повидать? — Семеныча-то? Да навряд ли. Уехал он. — А мы с ним договорились… Когда же это он? — Ни свет ни заря. Меня разбудил, говорит: «К снохе поеду в Ногинск. На огороде помочь просит». Через десять дней обещал быть. — Жаль. Он мне позарез нужен. — А я заменить его не могу? — игриво спросила молодица. Саша отчаянным глазом осмотрел ее и сказал задумчиво: — А что ж… Есть над чем подумать… — Думай — не думай, солдатик, сто рублей — не деньги. Зачем тебе думать-то? — до ужаса рисковой была молодица — уже знала, что понравилась. — Умный потому что, — ответил, чтобы ответить, Саша, и спросил нахально, вспомнив свой неземной красоты наряд: — Звать — называть как тебя буду? — Нинель, — назвалась озорница. — Лучше Нинон, — задумчиво поправил ее Саша. — Я буду звать тебя Нинон. Жди меня через пару деньков, Нинон. — А сегодня что же? — Сегодня дел по горло, — с искренним огорчением объяснил Саша. — Сегодня мне гулять положено. — Тогда гуляй отсюда, — грубо посоветовала Нинон и взялась за лопату. Саша в неопределенности еще немного потоптался у забора, а потом, махнув рукой, заявил горько Алику: — Нас не поняли, дружок. Пойдем искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок. Уголок они искали на привычном пути: Ленинградское шоссе, улица Горького, Пушкинская площадь. — Не пойду! — свистящим шепотом кричал Алик и вырывался. А Саша за руки тянул его в «Асторию». — Да ты что, дурачок! Такой сегодня день! Посидим, поедим. — Я не голоден. — Ты жульен когда-нибудь ел? — А что это такое? — Из интеллигентной семьи, а село! — весело изумился Саша и затолкал слабо сопротивлявшегося из-за обнаруженного вдруг собственного невежества Алика в ресторанный подъезд. — Мест нет! — строго предупредил швейцар.