— Я всем не верю. — Я для тебя — как все? — Тогда был как все. — А сейчас? — А сейчас не как все. Валентин вдруг засуетился, стал расстегивать сумку, заторопился в речи: — Я тут твои вещички привез. Небось, надоело в одном-то платье? Майки, джинсы, юбку летнюю, босоножки, чтобы вольготнее себя чувствовала… Говоря это, он выкладывал прямо на обеденный стол соответствующее. И кроссовки, о которых не упомянул. Александр, понаблюдав суету, потрогал себя за нос и осведомился: — Наворковались, голубки? — Прикрой хлебало, Сандро, — посоветовала Катерина. Ничуть не обидевшись, Александр с грузинским акцентом процитировал из старого анекдота: — Дэло нада делать. Дэло! И подойдя к ним, аккуратно переложил Катеринины пожитки на стул, а на стол водрузил свой боевой рюкзак. Долго распутывал грязно-белый шнур, распутал, растянул горловину и вытащил из рюкзака чемодан-кейс. Не очень новый, даже слегка потертый, но настоящей кожи, изящной отделки. Короче — фирма. Небрежно отбросив рюкзак в угол, уселся и предложил остальным: — Сядем рядком да поговорим ладком. Все послушно уселись. Вздохнув, Александр набрал цифровой код, открыл кейс и откинул крышку. В чемодане рядком и ладком лежали пачками стодолларовые купюры. Впрочем, не рядком — рядами в несколько слоев. — Сто пятьдесят пачек по десять тысяч. Пиши расписку на полтора миллиона, Валя. — Господи, ну до чего же ты дешевка со своими эффектами, Сандро! — сладострастно констатировала Катерина, а Валентин негромко сказал: — Расписка-то зачем? Бумажка, сообщающая о том, что у скромного директора небольшой галантерейной фабрики были полтора миллиона долларов, — оружие обоюдоострое, Сандро. — А все ж напиши для моего спокойствия, — стоял на своем Александр. Валентин расковырял пачки в чемодане, вытащил одну из глубины, надорвал, ловко и небрежно пересчитал, объяснил свой поступок: — Для моего спокойствия, — и кинул пачку в чемодан. — Бумагу и ручку. Он писал, и все смотрели, как он пишет. Написал. Александр притянул бумагу к себе, прочитал, взял ручку, внизу вывел «Свидетели» и предложил Катерине и Глебу: — Распишитесь. — Два пальца об асфальт, — изрекла Катерина и размашисто расписалась. Глеб прежде прочитал написанное и только после этого подмахнул. Александр сложил расписку, спрятал в карман. — В Шереметьево я передам тебе футлярчик с булыжниками. — Все? — спросил Валентин и встал. — Все, — ответил Александр, закрыл кейс и двинул его по столу к Валентину. — Код — 985, первый год перестройки. Не забудь в него камушки вложить. Валентин взял кейс, проверил его на тяжесть и сказал: — Тогда я пойду. Береги себя, Катерина… — Это мы ее бережем, — поправил Глеб. Валентин его не услышал, повторил: — Береги себя, Катерина. Через десять дней я вернусь, и мы обо всем поговорим. До скорого свидания, родная моя. Как только он вышел, в столовую вошел Артем. Знал свое место и время. — Аж страшно! — признался Глеб. — Человек абсолютно свободно уходит с чужими миллионами в чемодане. Александр, не боишься, что он за бугром в осадок выпадет? — Пусть попробует. Я ему там обеспечу такое, что его просто привлекут как уголовного преступника. Ну, да он — умный человек и все просчитал. Правильно я говорю, Кэт? — Да пошел ты… — откликнулась Катерина. — Да, я пошел, — решил Александр. — А вы, ребятки, как стемнеет, забирайте гражданку и в берлогу. Там надежнее. — Гуляй спокойно, начальник, — успокоил его Глеб. — Не первый год замужем. — Что ж, гуляю спокойно. — Александр поднялся, пожелал: — Самого наилучшего всем вам… — и вдруг вспомнил: — Да, совсем забыл! Я же тебе, Кэт, подарок приготовил. Он прошел в угол, подобрал рюкзак, порылся в нем, как в мешочке, где спрятаны бочонки для игры в лото, вытащил слегка помятые фотографии размером восемнадцать на двадцать четыре. Для начала показал мужикам. Показывал и натужно веселился, подмигивая, подхмыкивая, двусмысленно жестикулируя. Радовался неизвестно чему. Какое его собачье дело до того, что Катькин муж путался с заграничными блядями? А на Катерину не смотрел, хотел, чтобы она смотрела на него — триумфатора. …Валентин в явно несоветском гостиничном номере недвусмысленно развлекается с голой дамочкой. Естественно, тоже голый. И все в цвете, в цвете!.. Протянул фотографии Катерине. — На долгую память, Кэт. Катерина ладошками сбила фотографии, чтобы аккуратнее была пачка. — Спасибо, Сандро. Постараюсь и тебе ответный подарочек приготовить. Александр победительно посмеялся — будто покашлял — и ушел. Катерина перебирала фотографии. …Голая дамочка, голый Валентин… Голая Катерина и голый Артем. На ампирной, поперек себе шире, кровати. На зеркальный потолок не смотрели: в отчаянной, безоглядной, бесстыдной этой, вроде бы, любви не до этого было. После молча лежали — отдыхали. А потом Катерина закурила, углом рта пускала дым под абажур ночника. Дым клубился, струился, слоился, неустойчиво застывал. Артем смотрел на дым. — Какая ты баба! — вдруг сказал он восхищенно. — Ты что — в потолок на меня смотрел? — поинтересовалась она. — Нет, — испуганно ответил он. Катерина воткнула сигарету в пепельницу и, не таясь, встала: складная, подобранная, соблазнительная. Особенно для своих лет. — Я — женщина, сявый дурак. А для настоящей женщины любовь — даже такая, с тобой — искусство. И — нагишом, босиком — пошлепала в ванную. Одетый Артем ждал ее в гостиной. Не женщина — хамелеон. Без косметики, со стянутыми резинкой волосами, в свободной маечке с надписью «Кис ми», естественно, без лифчика, в легких летних джинсах, девчонкой выпорхнула на встречу с Артемом. Выпорхнула, подмигнула и вопросом предложила: — Выпьем с устатку, Тема? — Сейчас холую скажу, — согласился Артем. — Холуй теперь ты. Мой холуй, — ласково сказала Катерина и улыбнулась. В шутку ли, всерьез сказала — непонятно. Не понял и Артем — обиделся: — Я холуем ни у кого не был. — Ну, не холуй, — уступила Катерина. — Верный слуга женщины, имеющей к нему слабость. На это согласен, принципиальный наемник? — На это согласен, — Артем тоже улыбнулся, понял: надутым болваном быть не следует. — Тогда действуй. Одна нога здесь, другая там, — Катерина обрушилась в кресло и пояснила: — Выпить очень хочется. Для приведения взбудораженных организмов в состояние относительного покоя пили шампанское. И как бы отмечая рубежный акт, собачью свадьбу, что ли? Выпустив из ноздрей шампанский газ, прямо-таки рыгнув носом, Артем поставил бокал на столик, глянул на развеселившуюся от содеянного им Катерину и сдавленно произнес: — Пардон.