Вообще-то тогда Эллен ничего о нем не знала — кроме того, что он хорошо плавает и играет на банджо. И целуется. Остальное она узнала постепенно. Что он старше, чем она думала, — ему уже двадцать семь. Что его отец — офицер. Что он учился в школе экономики в Англии. Что он — совладелец фирмы по импорту товаров, главным образом кофе. Что у него квартира с прислугой на улице Стура-Нюгатан. Все это произвело впечатление на ее родителей. Но не на нее. Поцелуй на паруснике — вот что посадило ее на крючок. Просто-напросто это. Но больше они не целовались. Георг считал очевидным, что все остальное должно подождать до свадьбы… Эллен убрала письмо Нильса в карман передника, подняла свой тяжелый ящик и направилась к столовой. Георга она не видела уже три недели — и, к своему удивлению, отметила, что почти о нем не думает. Когда они встречались, его присутствие было таким полным, но когда его не было… то его просто не было. С глаз долой — из сердца вон, как говорится. Возможно, она ужасно поверхностный человек… Кухонное окно было открыто, чтобы выветривались запахи пищи, и когда Эллен шла вдоль стены дома, она услышала голоса. Это фру Ланге и старуха Сабина пили на кухне кофе, сидя у окна. Они привыкли это делать, когда заканчивали мытье посуды после ужина. Эллен с самого начала считала, что у Сабины не все в порядке с головой. Со старой тряпкой, зажатой в руке, как в клешне, она все время ходила тут и там, подтирала и полировала все углы — и при этом следила за всеми и каждым. Своими круглыми черными глазами и быстрым поворотом головы Сабина напоминала сову. Также, подобно сове, она могла сидеть совершенно неподвижно, как бы уснув, мерно дыша и прикрыв веки, — а в следующую секунду уставиться на тебя широко раскрытыми глазами. Говорили, что в карантинные времена Сабина ухаживала за пациентами со всеми возможными болезнями, а сама при этом не заражалась и что за всю свою жизнь с ней не случалось ничего опаснее простуды. Сейчас Эллен слышала ее хриплый, недовольный голос из открытого окна: — С короткой стрижкой!.. Зачем ты взяла ее сюда? Эллен затаила дыхание и прижалась спиной к стене. Ящик у нее в руках был тяжелый. — Кто-то же должен был заменить Мэрту, — послышался спокойный голос фру Ланге. — Похоже, она не вернется. — Не понимаю, как доктор позволил ей уехать, — продолжала Сабина. Говорила она не слишком четко, так как во рту у нее лежал кусок сахара. Эллен слышала, как Сабина отхлебывает кофе из чашки. — Она воспользовалась тем, что на катере был полицейский. Доктор не мог ей помешать, — объяснила фру Ланге. Сабина глухо и хрипло откашлялась, словно собака отфыркалась. — Ага, жаль… Так что надо получше присматривать за новенькой. Затем до Эллен доносилось лишь хлюпанье кофе и хруст влажных кусков сахара, а когда женщины снова заговорили, речь уже была о другом, что не интересовало Эллен. Она не стала проходить мимо окна — вернулась, обогнула дом и зашла. — Ящик поставь там, — сказала фру Ланге, когда девушка появилась на кухне. Угольно-черные глаза Сабины наблюдали за ней поверх чашки. — Эллен, ты можешь идти домой. Отскобли там пол на кухне и лестницу в мансарду, — продолжила фру Ланге, когда ящик был поставлен на пол. Обе женщины явно хотели, чтобы их оставили одних, и Эллен ничего не имела против. Она тоже хотела, чтобы ее оставили в покое. Это было худшим в работе прислуги — не иметь своего угла. Дома у родителей у нее была своя комната со своим письменным столом. Здесь же она жила в чужой семье и спала в кухне на диване, а свои вещи хранила в сундуке в прихожей. Гигиена тела — мытье стоя в цинковом корыте на кухонном полу; Эллен намыливала мылом одну часть тела за другой, потом смывала, а волосы мыла в раковине. Фру Ланге говорила ей, в какое время это можно делать, чтобы точно знать, что девушка одна на кухне. Но Ион приходил и уходил, когда хотел, и она постоянно ощущала неуверенность. Спешила, как только могла. И не чувствовала себя такой же чистой, как после мытья в ванне, в тишине и покое. Сохранилась банька со старыми деревянными бадьями; ею пользовались, когда работала карантинная станция. Но сейчас она была заколочена. Несмотря на все разговоры про гигиену, помыться как следует на острове было, похоже, невозможно. О, как Эллен тосковала по ванне и по закрывающейся двери в ванную комнату! Даже по ночам не было уверенности, что она осталась в одиночестве. Когда фру Ланге не спалось, она приходила на кухню и зажигала плиту, чтобы подогреть молоко. Единственным местом, где дверь запиралась, была уборная на улице… Но теперь Эллен наслаждалась одиночеством. Не спеша убравшись в кухне и прихожей, она поменяла воду в ведре и начала скрести лестницу в мансарду. Начала сверху и спускалась вниз, пятясь, чтобы не ходить по мокрой лестнице, когда все закончит. Она успела примерно до середины, когда дверь наверху открылась и послышались тяжелые неровные шаги Иона, спускавшегося в полумраке по лестнице. Эллен удивилась — она ведь думала, что находится в доме одна. — Осторожно, можно поскользнуться! — крикнула она. Но было уже поздно. Послышался тяжелый грохот и ругательства — Ион упал и скатился вниз по узкой крутой лестнице. По пути он опрокинул ведро, и мыльная вода окатила его и Эллен. — Боже милостивый, как ты там? — в испуге спросила она. — Не ушибся? Ион уселся на ступеньку, склонившись над чем-то, что держал в руках. Это был бинокль. Он висел у него на шее на ремне; от него-то и было больше всего грохота. — Я в норме, — пробормотал Ион. — Вопрос в том, как вот с этим… Он осмотрел бинокль и слегка потряс его, чтобы понять, не сломалось ли что. Затем взялся за перила, подтянулся, встал и двинулся мимо нее к прихожей. Там он опять чуть не поскользнулся на пролитой мыльной воде. Эллен подхватила его — и почувствовала удар биноклем, болтавшимся на ремне. — Проклятье! — заорал Ион в приступе злости. Они стояли в прихожей, оба мокрые от пролитой воды. Эллен потирала рукой то место, где ее ударил бинокль. Ион выглядел жалко. — Поставлю кофе. Ты будешь? — спросила она. Он молча кивнул. Эллен видела, как Ион похож на свою мать. Густые темные волосы, падающие на широкий лоб, хорошо очерченный рот. Но глаза его не были темно-карими, как у матери, — они имели светло-серый цвет. — Посиди пока на кухне, — предложила Эллен. — Я сначала вытру насухо лестницу. Когда вскоре она вернулась на кухню, на покрытом клеенкой столе уже стояли две чашки и мисочка с сухарями. Ион наливал кофе. — Ой, — удивленно воскликнула Эллен. — Да, сварить кофе я могу, — сказал он, ставя котелок назад на плиту. — Хотя в школу по домоводству не ходил. Похоже, все вокруг знали, что Эллен училась в школе домоводства. Она уяснила, что здесь это достоинством не считается. — А кофе вкусный, — заметила девушка, попробовав напиток. Ион подвинул ей мисочку с сухарями. — Ну как тебе здесь? Не обижают? — Что ты… — У тебя ладони в трещинах, — заметил он, когда она протянула руку за сухарем. — Только не говори, что их надо промывать уксусом! — с гримасой недовольства произнесла Эллен. Ион улыбнулся. — Я слышал, ты уже освоилась… Но пользуйся мазью. Скажи Сабине, она поможет. — Хм… Не думаю, что я симпатична Сабине. Честно говоря, я ее немного побаиваюсь. — Не ты одна, — заверил Ион и обмакнул сухарь в кофе. — Она наводила страх даже на здоровенных сильных моряков… Тебе мама не рассказывала о тех, кто сбежал в ялике? — Нет. — Удержать матросов в изоляции на несколько недель карантина всегда было большой проблемой. Их можно было обнаружить там и сям на острове, но дальше него сбежать они не могли. И вот однажды рано утром два англичанина ухитрились захватить ялик. Они подгребли к паре рыбацких баркасов, лежавших чуть в стороне от острова, и, помахав в воздухе бутылками виски, были подняты на борт. Сабина видела, когда они отплывали. Бог знает, как им это удалось, ведь только-только начало светать… Все спали, даже ночной сторож. Сабина нашла ключ к лодочному ангару, подгребла к рыбакам и крикнула, что эти матросы бежали с Чумного острова и что у них оспа. Рыбаки, естественно, насмерть перепугались и стали угрожать матросам веслами и баграми, так что те вынуждены были покинуть баркас и вернуться на карантинную станцию… Нет, Сабину не стоит недооценивать. И потом, она знает толк в лечении ран и мелких недугов. Если не хочешь с ней говорить, тогда, я думаю, мама может поделиться с тобой ее мазью. Такие трещины на коже могут стать в сто раз хуже, если в них попадет грязь. — Но ведь доктор Кронборг бывает здесь по средам… Я могу сходить к нему на прием. Ион пожал плечами. — Можешь, конечно. Но здесь немногие к нему ходят. Во всяком случае, не с этим. — Он кивнул на руки Эллен. — Ну тогда мне точно нужно попробовать мазь Сабины… А ты не расскажешь немного о других людях здесь, на острове? Лицо Иона тут же померкло. — Со временем узнаешь, — безразлично произнес он. «Не надо было мне спрашивать, — подумала Эллен. — Он из тех, кто сразу замыкается, когда кто-то проявляет любопытство». Ион взял бинокль, лежавший на столе, и молча осмотрел его. Затем поднял к глазам и посмотрел в окно. — Ну как, не сломался? — осторожно спросила Эллен. — Да вроде нет. 16 То, что у Нильса имелся свой кабинет, было правдой — но с одной поправкой. Иногда казалось, что эта комнатушка — всего лишь пристройка к кабинету комиссара Нурдфельда. В любой момент тот мог открыть дверь между ними и зайти. Разумеется, Нильс не мог позволить себе столь же неожиданные визиты к комиссару — он стучал в дверь и ждал ответа. Иногда раздавалось приветливое «входите», иногда — ворчливое «не сейчас, Гуннарссон», а порой — неразборчивое мычание, означавшее что угодно. Когда Нурдфельд был в благодушном настроении, он оставлял дверь между комнатами открытой и, пока работал, время от времени обращался к Нильсу. Если был обеспокоен или раздражен чем-то, вставал из-за стола и расхаживал взад-вперед, часто продолжая свои променады в комнату Нильса. Дверь, все утро бывшая закрытой, сейчас распахнулась настежь.