— Но, Ион, — прервала его Эллен, вставая, — Хоффман гуляет сейчас! — Я слышал. Сядь… В результате этих благотворных прогулок доктор Кронборг счел, что Хоффман достаточно спокоен и разумен для следующей ступени — книг. Мы думали, что Хоффман едва грамотен, но оказалось, что он прямо-таки глотает книги. У доктора была большая библиотека в его квартирке в доме шефа, и когда ему надоело носить книги Хоффману, он разрешил тому приходить, сидеть и читать у него. Там же, в доме шефа, заключенный начал писать детективы. Доктор поощрял его в этом — и устроил так, что они были изданы. Естественно, под псевдонимом. — Значит, Хоффман пишет книги? — недоверчиво переспросила Эллен. — Насколько я знаю, да. Я ни одной из них не читал, но доктор Кронборг говорит, что они очень популярны. А Хоффману, похоже, нравится писать. С тех пор как начал писать, он все больше и больше времени проводит в доме шефа, и все меньше — в своей камере. Наконец он поселился в квартире доктора на втором этаже. Начальник карантина ничего не имел против. Ну да, ты же видела капитана Раппа — ему бы получить свой виски, и наплевать на все остальное. Доктор переехал в город и занимается своей частной практикой. Теперь он приезжает сюда всего раз в неделю. — Значит, Хоффман живет теперь в доме шефа? — спросила Эллен. Она с содроганием подумала о том, что стучалась в дверь того дома и кричала в светящееся окно на втором этаже. — Ну да. Мне следовало бы сказать тебе об этом раньше. — Да уж, следовало, — сердито согласилась Эллен. Ион с извиняющимся видом пожал плечами. — Ты же здесь новенькая. Мы толком не знали, что тебе можно рассказывать. — А Медицинское управление никогда не делает проверки? — Делает, конечно. Тогда мы разыгрываем спектакль с Хоффманом, запертым в камеру, из которой побег невозможен. Дурацкий, но, по мнению доктора, необходимый спектакль во всеобщих интересах. Озадаченная Эллен покачала головой. — Значит, Хоффман свободно передвигается по острову? И как давно? — Уже семь лет. — Поразительно! — Да, — вздохнув, согласился Ион, — но именно так обстоят дела. — Чуть постанывая, он с помощью рук поднялся на кровати повыше к подушкам. На секунду закрыл глаза, борясь с приступом боли, и добавил: — Мы редко его видим, потому что он в основном сидит в доме. — А что он делал в дозорной башне? — Думаю, любовался видами. В ясную погоду Хоффман ходит туда на закате. По ночам сидит на втором этаже шефского дома и читает или пишет свои детективные истории. Или же занимается делами в приемной доктора в чумной больнице. — Делами? Относящимися к продаже его книг? — Нет, такое его не интересует. Этим занимается доктор. — Тогда какими делами? Ион кивнул на бутылку, стоящую на столике. — Продажей самогона? — удивленно спросила Эллен. — Именно. Некоторые охранники помоложе баловались этим, но в основном ради азарта; не думаю, что они много на этом заработали. Капитан Рапп знал об этом, но ничего не имел против получать время от времени бутылек-другой. Конечно, Хоффману стало известно о небольшом приработке охранников. Он решил, что эту идею следует развить. Что нам надо развернуть деятельность, которая пошла бы на пользу всему острову. — Нам? Ион криво усмехнулся. — Да, Хоффман сказал нам, потому что уже рассматривал себя не как заключенного, а как одного из обитателей Бронсхольмена. Я точно не знаю, как это организовано, но время от времени сюда заходит судно. Всегда по ночам. Заранее мы ничего не знаем. Однако доктор знает, потому что всегда находится на материке, когда это происходит. Так что теперь все мы — контрабандисты. Эллен обвела взглядом стены из неструганых досок и жалкую мебель в комнате Иона. — А это доходное дело? Вы, похоже, не особо разбогатели… Ион потер свой небритый подбородок. — Деньги кладут в фонд, которым управляет доктор. Он обеспечит наше существование, когда станцию упразднят. А еще мы получаем отличные подарки. — Он горько усмехнулся. — Хоффман тут за Деда Мороза. Поразительным образом он знает, что хочется каждому из нас. На позапрошлое Рождество мама получила аметистовую брошь. Когда она была молодой, то видела такую брошь на одной иностранке, жившей на карантинной станции несколько недель, и так и не смогла забыть ее. Это было самой красивой вещью, что ей довелось видеть. И она получила в точности такую же от Хоффмана. Понятия не имею, как он добывает такие вещи. Может быть, с помощью доктора. Или Артура… Сам я получил бинокль. Мне стыдно, что я его принял. Сколько раз я думал выбросить его в море — но все же сохранил. Это потрясающий бинокль… — Ион закусил губу и замолчал. Затем добавил, стыдливо пожав плечами: — Еще у меня есть журнал орнитологов. Он неожиданно начал приходить по почте, адресованный мне. Я уверен, что за этим стоит Хоффман. — Но если у него столько свободы, почему он не сбежит? — удивилась Эллен. Ее вопрос, похоже, удивил Иона. — Зачем, если ему здесь хорошо? На материке его разыскивали бы, охотились за ним. Рано или поздно он снова оказался бы в тесной камере. Здесь же он отлично живет в доме шефа — король в своем собственном королевстве… Мама каждый вечер готовит ему ужин. После периода болезни доктор отдал приказ, чтобы ему готовили деликатесы. Роскошные, обильные трапезы по вечерам вошли у Хоффмана в привычку. После паузы он продолжал, понизив голос: — Другая его привычка — чтобы молодая прислуга приносила ему еду наверх на подносе. И, если Хоффману того захочется, оставалась на ночь. Будет возражать — тем хуже для нее. И ее семьи. Одну строптивую девушку нашли за дровяным сараем задушенной так, что горло было почти перерезано. В свидетельстве о смерти доктор Кронборг написал, что она умерла от чахотки. Эллен пораженно смотрела на него. История, рассказанная Ионом, была такой страшной, что она не знала, верить ли ей. — Следующая девушка была сговорчивее, — продолжал он, отведя взгляд. — Но когда она забеременела, ее, естественно, заменили. — А что случилось с ребенком? — прошептала Эллен. — С детьми, — поправил Ион. — Они — наши соседи. — Он мотнул головой в сторону окна. — Двойняшки Катрин? Разве их отец не Рубен? — Нет. Перед самыми родами Хоффман выдал ее замуж за Рубена, чтобы у нее была семья. И им разрешили въехать в домик, где жили Мэрта с матерью, потому что он был достаточно большим для семьи с детьми. Мать Мэрты должна была перебраться в домик вдов, а Мэрта — к нам. Хоффману нравились такие перестановки. — Неудивительно, что Катрин и Рубен все время ругаются… Снаружи за домиком послышались шаги, и Эллен узнала голоса карантинных охранников. Ион не обратил на них внимания. Он лежал головой на подушке и смотрел прямо перед собой. — Потом настала очередь Мэрты носить поднос Хоффману. Ночью я пошел к дому шефа, увидел, что в спальне наверху горит свет, и представил себе, что там происходит. Я слышал, как она кричала: «Нет, нет…» Схватив дубинку в больнице для обследований, я побежал к Хоффману, решив убить его. Но они лежали в кровати так близко друг к другу, что я не отважился ударить — боялся попасть в Мэрту. Пока я стоял, колеблясь, Хоффман повернул голову и увидел меня. Вскочив, он выхватил у меня из рук дубинку, отшвырнул ее, затем поднял меня высоко вверх, сбросил с лестницы и вернулся в спальню. Будто вытряхнул корзину с мусором. — Боже мой! — выдохнула Эллен. — Я лежал у подножия лестницы и орал от боли всю ночь. Подняться я не мог. Дверь в спальню оставалась закрытой, и я слышал звуки насилия. Я звал Раппа, но шеф наполовину глух и, как правило, пьян. Только под утро он проснулся и споткнулся об мое тело. Карантинные охранники отнесли меня к лодочному ангару, и я попросил их отвезти меня в больницу в городе, не привлекая к этому доктора Кронборга. У меня были переломы ноги в нескольких местах, и мне пришлось пролежать, как бревно, пару месяцев. Мне уже никогда не быть таким, как прежде. Но я жив. А мог бы и шею свернуть… Снаружи снова послышались голоса; свет с улицы заставил их обоих посмотреть на окно. — Видишь кого-нибудь? — спросил Ион. Эллен подошла к окну. — Это парни с фонарями. Кажется, Вернер и Рубен. В следующий момент раздался громкий стук в дверь внизу. Стиснув зубы, Ион опустил больную ногу на пол. Едва он поднялся с кровати, как дверь в мансарду открыла фру Ланге. Волосы ее были заплетены в седую косу, как она делала перед сном. В руке у нее была лампа. — Надень пальто, Эллен, — приказала она. — Есть работа на ночь. 21 На причале перед складским помещением собрались все жители острова; не было только Катрин и двойняшек. Зажженные подвесные фонари качались на ветру на своих железных руках-кронштейнах. Молодые и старые стояли, тесно сбившись и вглядываясь в темное море, молчаливые и выжидающие. Сцена напомнила Эллен общие сборища, когда все в деревне собирались вокруг пасхального огня или столба во время праздника летнего солнцестояния, объединенные чувством кратковременного единения. Девушка стояла рядом с Ионом и фру Ланге, как стояла бы рядом со своей собственной семьей. От услышанного она все еще чувствовала себя сбитой с толку. Сквозь шум волн и скрип фонарей вдруг послышался шум мотора. Эллен посмотрела на Иона. В мерцающем свете лицо его выглядело чужим. — Что происходит? — спросила она. Он взял ее за руку и быстро сжал, не говоря ни слова. Вскоре Эллен смогла различить контуры судна, приближавшегося с потушенными огнями. Жители Бронсхольмена что-то возбужденно бормотали друг другу. Из темноты появилось судно. Подобно кораблю-призраку, он предстал перед ними, неожиданно большой, с черным корпусом. Он подошел к причалу бортом. На палубе появились люди и бросили швартовые охранникам. Затем все стало происходить стремительно. Появились сходни, и одновременно широко открыли ворота складского помещения. Охранники бросились туда и вышли снова, везя каждый по грузовой тачке. На палубе вдруг появился целый ряд железных бочек и деревянных ящиков. Ящики грузили на тачки и отвозили в складское помещение, бочки катили туда же. Новые бочки и ящики поднимались из трюма непрекращающимся потоком. Ион повернул Эллен за плечи и потащил к сходням. Когда появилась следующая бочка, он кивнул ей, и они покатили бочку к складу. На ней было написано «100 л». Сто литров в каждой бочке. В ящиках были десятилитровые канистры, по шесть в каждом. Эллен быстро подсчитала: груз состоял из нескольких тысяч литров чистого спирта. У ворот складского помещения стоял Артур с блокнотом в руках и считал каждую бочку и каждый ящик. А внутри, среди прилавков для распаковки, стояла фру Ланге с фонарем и показывала, где что ставить. Ион взял свободную тачку и похромал обратно к судну. Когда Эллен снова вышла на причал, ей пришлось отскочить в сторону, чтобы не оказаться на пути катящейся бочки. Она стояла у стены помещения и удивленно осматривалась. Работа шла быстро и ритмично, как в хорошо отрепетированном танце. В свете фонарей мелькали потные лица. Участвовали все, даже женщины и пожилые, — и все, похоже, знали, что надо делать. Старуха Сабина хватала груз своими костлявыми пальцами и тащила его, как только могла. Появилась коробка с этикеткой известного коньяка. Ее тут же взял капитан Рапп — и понес к своему дому. Обратно он так и не вернулся. Тут Эллен увидела голову, возвышавшуюся надо всем происходящим спокойно и невозмутимо, будто это была голова тюленя над колышущимся морем. В пятнистом свете от фонарей девушка разглядела ту самую бороду и копну волос. Сомнений не было — этого мужчину она видела в бинокль из наблюдательной башни. Какой он огромный вблизи! Как будто принадлежит другой породе человеческих существ. Его взгляд беспрерывно блуждал между судном, причалом и складом; он ничего не делал и ничего не говорил, но явно участвовал во всем, что происходило вокруг, — как режиссер, наблюдающий за спектаклем из зала.