У Иона случилась неприятность с тачкой — из-за его подпрыгивающей походки с нее соскользнул ящик с канистрами. Движением руки Хоффман подозвал другого мужчину, поднявшего ящик и перехватившего тачку. Эллен было больно видеть, как Иона оттолкнули. В следующую секунду он уже стоял с пустыми руками, оглядываясь и ожидая указаний, затем отошел в сторону, чтобы не стоять на дороге. Прищуренный взгляд Хоффмана скользнул по стенам лодочного помещения и остановился на Эллен. Ее словно пронзили чем-то холодным и острым. Она поспешила вместе с другими на причал и постаралась приспособиться к быстрому рабочему темпу: поднимала, переносила и напирала так, что пот тек ручьями. Артур ободряюще подмигивал ей всякий раз, когда отмечал ее груз в дверях склада. Впервые Эллен почувствовала себя одной из островитян. Никаких колкостей со стороны охранников, никаких ругательств, смешков или глупых шуток. Как и все, она была шестеренкой в этой хорошо смазанной машине. Сердце стучало от возбуждения и физического напряжения, щеки раскраснелись. Она чувствовала себя живущей на полную катушку — так же, как это было в детских играх в темных осенних садах вместе с братьями и их приятелями, когда они воровали у соседей яблоки и играли в прятки среди кустов смородины. Вдруг все закончилось. Ворота складского помещения закрылись, мужчины на палубе втянули сходни, а крепежные канаты отцепили. Застучал мотор, и судно медленно пришло в движение. Оно прошло залив, и его поглотила тьма. Несколько охранников прислонились к стене складского помещения. Артур повернулся спиной к ветру, чтобы прикурить сигарету. Затем он повернулся к Эллен и улыбнулся. — Ты отлично справилась, малышка… Делала такое когда-нибудь раньше? — Никогда. Но она была рада похвале. Обернулась, ища Хоффмана, однако его уже не было видно. Иона девушка нашла чуть в стороне, в темноте, около больничных зданий. Он закрыл глаза; лицо его искажала гримаса — как всегда, когда ему было больно. — Пошли домой, — предложила Эллен. Ион покачал головой. — Нет, нет. Есть еще работа. Он захромал в сторону склада, открыл одну из дверей, повернулся к Эллен и кивнул ей, чтобы заходила. Та заглянула внутрь. В правой части помещения фру Ланге и несколько женщин из дома вдов были заняты распределением бочек, бутылок, поварешек и воронок. — Разбавление и розлив по бутылкам, — объяснил Ион. — Сделаем за ночь, сколько успеем. Остальное потом. Передохни пока немного. Двадцать минут спустя помещение превратилось в фабрику. В ее центре Артур и фру Ланге замеряли и смешивали спирт из канистр с водой из бочонков. Вдоль лавок стояли мужчины и женщины, черпавшие разбавленный спирт и разливавшие его по бутылкам через воронки. А по другую сторону от лавок шел Рубен, закупоривал наполненные бутылки пробками и паковал в коробки. Чувствовалось, что они делали это раньше много раз. Эллен встала рядом с Ионом. От запаха спирта заслезились глаза. Она попыталась приноровиться к общему темпу, не разливая при этом жидкость, одновременно стараясь запомнить все, чтобы описать в следующем рапорте Нильсу. Легкий сквозняк заставил ее повернуть голову. Вошел Хоффман и осторожно закрыл за собой дверь. — Просто продолжай, — прошептал Ион и подвинул к ней пустую бутылку. Эллен наклонилась над бочкой, стоявшей между ними, затем поварешкой с помощью воронки наполнила бутылку. Позади она услышала шаги Хоффмана, шедшего по помещению и наблюдавшему за работой. Он приглушенным голосом поговорил с фру Ланге и Артуром. Вскоре она снова почувствовала сквозняк, когда Хоффман вышел. Артур дважды хлопнул в ладони. — На сегодня хватит, — крикнул он. — Заполните те бутылки, что стоят на прилавках, и закончим на этом. Когда они вышли из помещения, над морем уже затеплился рассвет. Ветер утих; после алкогольных паров чистый воздух действовал как лекарство. Эллен пошла с Ионом к дому. Она чувствовала себя сбитой с толку и смущенной. Что это было? Но Ион только устало качал головой на ее вопросы. — Ты быстро учишься, — только и сказал он. Когда они зашли в прихожую, молодой человек поощрительно подмигнул и добавил: — Умница. Выспись хорошенько. И поплелся к себе наверх, ступенька за ступенькой. Эллен вдруг ощутила страшную усталость. Она легла на кухонный диван не раздеваясь, слыша нетвердые шаги Иона наверху. Голова была полна мыслями и чувствами; тем не менее она мгновенно провалилась в сон. Ей снились бочки, катящиеся на нее в темноте так быстро, что она не могла их остановить, и пристальные глаза, следящие за каждым ее движением. * * * Эллен проснулась — и поняла, что утренний свет заполняет кухню как-то иначе, чем обычно. Наверное, уже очень поздно… Она поднялась, растопила плиту и сварила кофе. Но ни фру Ланге, ни Иона не было видно, так что она выпила его в одиночестве. Затем поспешила к столовой. Однако, придя туда, обнаружила, что дверь заперта. Не было видно ни души. Внизу, у залива, тоже было пусто. По пристани ходила ее величество серебристая чайка. Старые фонари уже сняли с железных креплений. Ночное действо казалось нереальным. Где же все? Эллен вернулась обратно к домикам персонала и заметила, что шторы везде задернуты. Когда она снова оказалась дома на кухне, фру Ланге сидела за столом, накинув на плечи шаль, и пила кофе, оставленный Эллен в котелке. Добродушно кивнув ей, она произнесла: — У нас сегодня утром выходной, разве Ион не сказал тебе? — Нет, — удивленно ответила Эллен. — Так всегда бывает после доставки. — Во сколько тогда мне начать в столовой? — спросила девушка. Фру Ланге покачала головой. — Ты можешь вместо этого помочь мне с ужином в доме шефа. Сегодня приедет доктор. Он всегда появляется на следующий день. Приходи на кухню в три. А пока ты свободна. Свободна на все утро! Как это прекрасно… Но Эллен точно знала, что именно ей надо сделать. Едва оставшись одна, она взяла папку с бумагой из своего саквояжа, зашла в туалет на дворе, спрятав бумагу под пальто, и закрылась там. Стоя на коленях, на туалетной крышке вместо стола и с небольшим оконцем в качестве источника света, девушка написала длинное письмо Нильсу. Она писала маленькими буковками, чтобы оставалось как можно больше места; укротила свою жажду красочных описаний и постаралась придерживаться фактов — они были действительно драматичными, так что и этого было достаточно. Закончив, положила бумагу в конверт, заклеила его и надписала: «Старшему констеблю Нильсу Гуннарссону». Затем положила его в другой конверт, адресованный соседу Нильса, и приклеила марку. Она пропустила отъезд Артура сегодня утром, так что придется подождать до завтра. Эллен расстегнула блузку и засунула письмо под бюстгальтер. Потом подумала, не пойти ли ей в дом и не положить ли письмо под матрац кухонного дивана, но решила, что так, как сейчас, будет надежнее. Ближе к трем она пошла к дому коменданта. На лужайке перед ним стояла группа охранников; они болтали и сплевывали снюс[10] длинными коричневыми струйками. Когда Эллен проходила мимо, они обернулись и пробормотали приветствие. Раньше такого не случалось. Эллен даже обернулась, чтобы удостовериться, что они не поздоровались с кем-то другим. Затем она обошла дом коменданта и зашла с черного хода на кухню, где в большом чане уже варилась телячья нога. Эллен было велено удалять косточки из яблок, а фру Ланге тем временем отбивала кухонным молотком мясо. На Бронсхольмене в основном готовили разное мясо и овощи. Хоть местные жители и находились посреди моря, рыбу они не ели почти никогда, чем были до смешного горды и всегда подчеркивали это. Сколько раз Эллен приходилось слышать, что карантинный персонал отнюдь не рыбаки и что они едят настоящую еду, то есть мясо! Она усматривала в этом своего рода профессиональную гордость, некий способ отличаться от других жителей шхер. Возможно, это стало даже важнее при том положении дел, которое вскоре должно было измениться. Работая, Эллен пыталась представить себе реакцию Нильса на ее рапорт. Это же просто бомба! Он должен осознать, что недооценивал ее как наблюдателя, и пожалеть о снисходительном похлопывании по ее плечу. «Ты молодец…» Да, уж это точно. Теперь наступает его очередь действовать. Перед тем как подавать ужин, Эллен должна была сменить кухонный фартук на накрахмаленный. Ровно в шесть она отнесла чашки с телячьим бульоном и вазочку с сырными палочками четырем гостям, сидевшим за обеденным столом. Доктор Кронборг только что появился и все еще был с красным носом и слегка слезящимися глазами после быстрой езды на катере. Капитан Рапп уставился перед собой остекленевшим взглядом; за воротник его мундира была небрежно заправлена салфетка. Хоффман выглядел довольно скромно. Борода выглядела, как обычно, по-дикарски, но рубашка под жилеткой оказалась безупречно белой и чистой, а длинные волнистые волосы были зачесаны назад с какой-то бесшабашной элегантностью, что делало его похожим на богемного художника или эксцентричного ученого. Ставя перед ним чашку с бульоном, Эллен с ужасом вспомнила рассказанное Ионом вчера вечером. Четвертым гостем был Артур. Одетый в плохо сидящий пиджак, он был почти неузнаваем без шкиперской формы и фуражки. В камине вот уже несколько часов горели дрова, обогревая большую комнату. Во время прислуживания Эллен пыталась уловить что-нибудь из разговора участников ужина. Беседовали в основном доктор и Хоффман. Артур говорил, лишь когда к нему обращались, а капитан Рапп сидел молча и выглядел совершенно отсутствующим. Досадно, но разговор крутился в основном вокруг самых обычных вещей, и хотя Эллен старательно пыталась играть роль невидимки, четверо мужчин, казалось, не забывали о ее присутствии. Единственное, что ей удалось уловить, — это что Артур должен был отвезти на континент первую партию вечером следующего дня, но ни имена, ни места не назывались. У Эллен также создалось впечатление, что ночная разгрузка судна прошла по плану и что все остались довольны. После ужина Хоффман и доктор перешли в соседнюю библиотеку выпить кофе с коньяком. Капитан Рапп отправился назад в ту часть дома на первом этаже, где находилось его жилище. Артур поблагодарил и ушел. Похоже, что, уходя, он чувствовал облегчение, решила Эллен. Он был здесь не совсем на месте. Вся обратившись в слух, Эллен понесла кофейник Хоффману и доктору. Библиотека не вполне заслуживала свое название. Помимо нескольких испорченных влагой полок с изданиями по судоходству и военной истории, других книг почти не было. Оба господина сидели, устроившись в кожаных креслах, сытые и довольные, со стаканами коньяка под рукой. На первый взгляд было нелегко определить, кто из них доктор, а кто пациент. Эллен с удивлением обнаружила, что Хоффман сейчас надел очки, небольшие, в золотой оправе, как и сам доктор, а когда она зашла, то увидела, что он поднял взгляд от блокнота. Она хотела бы еще немного задержаться в комнате. Но, налив кофе и предложив сигары, ей оставалось лишь сделать книксен и уйти. Прежде чем вернуться к фру Ланге и мытью посуды, Эллен задержалась у закрытой двери библиотеки. Внутри разнесся рокочущий смех Хоффмана, и она поняла, что по-настоящему интересный разговор начался только сейчас. * * * Примерно через час Эллен уже покончила со своими обязанностями и ушла из шефского дома. Фру Ланге осталась, чтобы быть под рукой, если мужчинам что-то понадобится. Сквозь туманную тьму Эллен разглядела, что в одном из окон столовой для персонала горит свет. Такого в это время суток обычно не бывало. Подойдя ближе, она услышала музыку и смех, раздававшиеся изнутри. Из любопытства зашла внутрь — и оказалась на чем-то вроде вечеринки. Остановившись в дверном проеме, огляделась. В центре комнаты стоял Оскар Модин, играя на аккордеоне, а вокруг него ходили в танце, похожем на ирландскую джигу, один из охранников на па́ру со старухой Сабиной. Другие охранники сидели на скамьях вокруг стола, смеялись и хлопали в такт. У стены, выходящей на кухню, поставили стол, полный бутылок. Рядом расположился Артур. Сняв пиджак, который был на нем в шефском доме, и закатав рукава рубашки, он снова стал самим собой. — Андерс Эрикссон! — выкрикнул он. Охранник постарше поднялся, подошел к Артуру, и тот протянул ему две бутылки со столика. Охранник триумфально поднял их в воздух, по одной в каждой руке, а остальные зааплодировали. Артур засмеялся и выкрикнул следующего мужчину. За одним из столов Эллен приметила темные бакенбарды Иона и присела рядом с ним на скамейку. Он удивленно посмотрел на нее. Когда она села, до нее дошло, что она и старуха Сабина — единственные женщины здесь. Нагнувшись к Иону, чтобы ее не заглушали музыка и гул, Эллен спросила: — Что тут у вас? — Раздача, — прошипел Ион ей в ухо. По запаху из его рта она догадалась, что он уже приложился к бутылке, стоявшей на столе. — А мне? — спросила Эллен. Он покачал головой. — Только мужикам. Тот же принцип распределения самогона, что и законного алкоголя, подумала Эллен. Какая-либо специальная книга учета не требовалась: в записной книжке у Артура был полный порядок, и он ставил птичку возле каждого имени.