Часть 3 из 11 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Олежка занял верхнюю полку, а его дедушка уткнулся в газету. Я ждала, напряженно прислушиваясь к голосам в коридоре. Народ устраивался на ночь, разговоры стихали, а я подумала: «Может, мне повезет?»
Поезд следовал точно по расписанию. В 10.25 за окном появились первые дома, указывающие на близость цивилизации, и состав сбавил скорость, а я, подхватив сумку, покинула купе. Не успела я порадоваться, что никого не встретила в коридоре, как дверь предпоследнего купе распахнулась и навстречу мне шагнул тип со шрамом, а я мысленно чертыхнулась. Отводя взгляд, я посторонилась, твердо нацелившись на выход. Он, конечно, увидел сумку в моих руках и спросил со смешком:
— Уже приехала?
— Точно, — не удержалась я.
Он вытянул руку, загораживая мне проход.
— Брось, — разглядывая меня, заявил он. — Все нормально, никаких проблем.
— Ага, — порадовалась я. — Я с детства доверчивая, — И попыталась выйти в тамбур, но руку он не убрал, и мне пришлось притормозить.
— Давно откинулась? — вдруг спросил он, а я, покраснев, пробормотала сквозь зубы:
— Да пошел ты… Руку он убрал.
— Оставайся, — сказал он спокойно.
— Спасибо, — поблагодарила я. — Не ищу себе неприятностей…
В этот момент поезд качнуло, и он остановился. Тип со шрамом хмыкнул, покачал головой и дал мне возможность пройти.
— Ну, счастливо, — совсем как недавно охранник, сказал он, а я ответила:
— И тебе того же.
— Может, еще встретимся.
«Не приведи господи», — открестилась я, правда мысленно, и оказалась на пустынном перроне, закинула сумку на плечо и зашагала к зданию вокзала. Следующий поезд в нужном мне направлении приходил только утром. Вздохнув, я отправилась на автовокзал, там мне повезло больше, и через час я уже дремала в стареньком «Икарусе» по пути к дому. А утром купила билет на поезд до своего родного города и благополучно добралась до него в субботу около полудня.
Жара стояла как на юге, солнце палило нещадно, асфальт плавился под ногами. Я купила бутылку пепси и зашагала к стоянке такси. Очередь произвела на меня впечатление, я подумала, что сумка у меня легкая и не грех прогуляться по городу после пятилетней разлуки. Поднялась по широкой лестнице, прошла под аркой со старинными часами на башне, больше похожей на минарет, и вышла на проспект Мира. Взгляд мой задержался на табличке ближайшего ко мне дома. Улица Верхнедворянская — значилось на ней. Вот тебе и проспект Мира. Мимо прошмыгнул полосатый троллейбус, раньше таких у нас не было, по бывшему проспекту сплошным потоком шли иномарки, кое-где разбавленные старенькими «Жигулями» и «Волгами».
— Все меняется, — попробовала я настроить себя на философский лад и прибавила шагу.
Мой дед жил когда-то в двух троллейбусных остановках отсюда, в огромном доме, в котором в прошлом веке помещался то ли бордель, то ли гостиница. Дед рано овдовел и, должно быть, от тоски запил. Свою трехкомнатную квартиру выменял сначала на двухкомнатную, а потом оказался в коммуналке в своем же доме, только в первом подъезде, в компании с таким же алкашом. Умер дед во сне, как говорится, не приходя в сознание во время очередного запоя. И не успел, как ни странно, продать свою берлогу, а завещал ее мне, за что в настоящий момент я была ему очень благодарна.
Дом выглядел заброшенным, не красили его лет семь как минимум, фасад в трещинах, дверь подъезда без стекол… Впрочем, дело обычное. В подъезде, несмотря на жару, было холодно, я поежилась и по широченным каменным ступеням стала подниматься на второй этаж. Дверь в квартиру была приоткрыта, звонков здесь сроду не водилось. Я толкнула дверь и вошла в длинный, метров шесть, коридор, в детстве мы звали его «кишкой». Коридор выходил к просторной кухне, слева дверь — в комнату соседа, ближе к кухне — дедова, то есть теперь уже моя.
— Хозяева! — гаркнула я, подняв голову к высокому потолку.
Дверь справа открылась, и появился неизменный дедов собутыльник Максим Павлович, или просто Палыч. Во всяком случае, гражданам прилегающего района он был известен именно как Палыч. Маленький, круглый и румяный, за пять лет он совершенно не изменился, несмотря на хронический алкоголизм и глубокие душевные переживания, связанные с отсутствием средств на очередную опохмелку.
— Виталик! — разведя руки для горячих объятий, завопил он, узнав меня.
— Здорово. Палыч! — вновь гаркнула я, и мы обнялись.
Палыч отстранился и сказал удовлетворенно:
— Красавица. Вылитая мать. Королевна, право слово… А загорела как, точно с курорта.
— Я на юге отдыхала две недели.
— Хорошее дело, — одобрил он, переходя на шепот, — Нинка здесь с самого утра. Занавески вешает…
В этот момент сестра появилась в коридоре, неодобрительно посмотрела на Палыча и кивнула мне.
— Ты ж в телеграмме писала, что с утра приедешь? — вместо приветствия заметила она.
— Вышла задержка.
— Какая задержка? Да не вертись ты под ногами, черт старый! — заорала она на Палыча, тот нахмурился и пристроился за моей спиной.
Я незаметно сунула ему денег и шепнула:
— Закусь купи…
Палыч исчез, а мы с Нинкой вошли в комнату. Причина ее скверного настроения стала мне ясна, из всей мебели, которой так гордился мой пьяница-дед, остались только кресло с порванной обивкой да резная тумбочка для обуви.
— Видно, под конец жизни дедуля здорово разошелся, — присвистнув, заметила я. Нинка тяжело вздохнула:
— Это не дед, то есть…. вся эта рухлядь ничего не стоила. Так, если какой любитель…А у кого сейчас деньги? Я и выручила-то сущие копейки, честное слово. У меня где-то записано, если хочешь, верну тебе половину, постепенно… Сереже надо было на свадьбу, ты же знаешь, у нас никаких сбережений… Получили участок, тридцать километров от города, разве на автобусе наездишься? «Запорожец» купили, старенький, своя картошка, морковь… Конечно, денег у меня нет, чтоб с тобой расплатиться, буду отдавать помаленьку…
— Мне ничего не надо, — отмахнулась я, искренне сожалея о вещах, которые окружали меня с детства, а отнюдь не об их рыночной стоимости, хотя и знала, что стоимость велика, а Нинка все спустила по дешевке… «Запорожец», дура несчастная, да здесь одна горка тянула на новенькую «Волгу». Но сестрице об этом лучше не говорить, не то ее инфаркт хватит.
— Я занавески повесила, — неуверенно заметила она.
— Спасибо. Раскладушку тоже ты принесла? — Раскладушка стояла у окна, застеленная полосатым одеялом, выглядело оно так, что я сразу же затосковала.
— Я договорилась с Михайловыми, они тебе стол дадут, от кухонного гарнитура. Деньги я заплатила. Квартирантам пришлось сотню вернуть, договаривались, что о выселении предупрежу за месяц, а вышло за две недели. Табуретка есть, понадобится что — купишь, надеюсь, не все деньги на курортах прогуляла…
— Не все, — согласилась я. — Но на эти деньги мне жить, пока на работу не устроюсь.
— Как жить… Ты к экономии не приучена, а Сережа мой живет на триста рублей.
— Твой Сережа может жить на полтинник — мне по фигу. Денег не дам, на меня пусть не рассчитывает, — отрезала я.
Нинка отвернулась к окну и вроде бы собралась реветь, но, наверное, вспомнила, что сынок живет в квартире, которая официально принадлежит мне так же, как и эта комната, и решила со мной не связываться. Между прочим, правильно сделала.
— Пойдем в кухню, хоть чаю выпьем, — неуверенно предложила она.
Чашки, чтобы выпить чаю, пришлось позаимствовать у Палыча, а он, в свою очередь, позаимствовал их не иначе как на помойке: треснутые, без ручек и страшно грязные. Нинка ругалась и пока их отмывала, я уплетала принесенный ею рулет и поглядывала в окно. Сосед явился минут через десять, значит, винно-водочные изделия по прежнему по соседству: в доме напротив раньше был гастроном, как выяснилось, там и остался. К двум бутылкам водки Палыч прихватил колбасы, хлеба и банку помидоров, а также пакет картошки и три луковицы.
— Сейчас такую закусь сварганим, — весело сообщил он и кинулся к плите, — А ты пока рассказывай.
— Чего рассказывать? — усмехнулась я.
— Как чего? Пять лет не виделись. За пять лет много чего переменилось.
— Так это у вас, ты и рассказывай.
— Помолчал бы, пень старый, язык-то точно помело… — шикнула Нинка. Палыч покосился на меня и обиженно засопел, сосредоточившись на картошке. Нинка наконец-то отмыла чашки, и мы устроились за столом.
— Ну что ж. Виталик, — вздохнул Палыч, — давай за встречу, за то, значит, чтобы все в твоей жизни было хорошо и складно.
— Хорошо тут не будет, — влезла Нинка. — Уезжать ей надо куда глаза глядят.
Дослушивать я не стала и выпила водки. Нинка сбилась на середине фразы, опасливо принюхалась и тоже выпила.
— Как дальше жить думаешь? На работу или как? — одновременно закусывая, спросил сосед.
— На работу, — ответила я. — Конечно, биография подкачала, но, может, возьмут куда…
— Иди к нам в институт, уборщицей, — предложила Нинка. — Сто пятьдесят рублей, и все-таки у меня на глазах.
— И чего я на эти сто пятьдесят делать буду? — хмыкнула я, а сестрица разозлилась.
— А что люди делают? Сережа мой… а… — Она рукой махнула и возвысила голос.:
— Получше тебя люди, а любой работе рады. Ты что ж, главбухом пойдешь за большими деньгами? Или директором на завод по соседству?
— Завод мне даром не нужен, — успокоила я ее. — Надеюсь, кто-нибудь из друзей поможет устроиться.
— Друзья-то помогут! — взвизгнула Нинка так, что мы с притихшим Палычем вздрогнули, — Они тебе помогли один раз… Славик твой в особенности… сволочь… Самая настоящая сволочь, чтоб ему глаз лишиться…
— Чего ты орешь? — поморщилась я.
— А чего, не так? Скажи. Палыч, права я или нет? Какая любовь была… Ромео и Джульетта, прости господи. И что? В тюрьму за него села. Чужой грех на себя взяла. Пять лет… да я бы… дура ты. Лийка, дура. Что с жизнью-то своей сотворила? Пять лет псу под хвост, а ему и горя мало. Бросил тебя твой Ромео…
— Заткнись, — попросила я, разливая водку, — Бросил и бросил, что ж теперь…
— Он хоть письма-то писал?
— Он неграмотный, — хмыкнула я. — И вообще, отвяжись.
— Как я могу отвязаться, ведь ты сестра мне. После смерти родителей я у тебя самая близкая родня… А ты людей слушаешь, а родная сестра что ни скажет, все только заткнись…
— Ты бы. Нинка, помолчала малость, — робко вклинился в разговор Палыч. — Сколько времени не виделись, так чего ж друг на дружку орать.