— В безопасности?! — рявкнул я. Схватив друга за грудки, я вытащил его из лифта и толкнул в сторону квартиры: — Иди, расскажи Резкой, как ты забил на нее хер и отморозился. Зачем ехать и успокаивать, да? Пусть подождёт, когда меня отпустит, а потом я о ней вспомню. Она же отсиживалась в безопасности! Зачем о ней париться? Так?! — спросил и вновь толкнул друга в грудь: — Выспался? — Да отъебись ты! — вспылил Дымыч, с неожиданной злостью толкнув меня в ответ. — В психологи решил записаться? А ты спросил, почему я не поехал? Лилька вчера собиралась меня кинуть! И кинула бы, не сорви у Лаптя крышу! Практически прокричав последнюю фразу мне в лицо, Димон бросил взгляд на дверь моей квартиры и отшатнулся. Насмешливо скривился, отходя от меня, пришибленного такими новостями. И негромко произнес: — Никитос, я не знаю, что у нас с Лилей, и даже близко не представляю, куда все катится. Мы вроде бы вместе и в то же время как чужие. — Прислонившись спиной к стене, Дымыч опустился на корточки. Нервно рассмеялся: — А вчера… вчера я о ней вообще не думал. Ни одной мысли, прикинь? Пока батя на сказал, что Лилька у тебя и ее надо забирать, я шарахался на автопилоте по дому и… Помотав головой, Димон поднял на меня взгляд и виновато пожал плечами. Глянул на дверь и выдавил улыбку, когда я присел рядом с ним и толкнул в плечо: — Сорян, Дымыч. — Проехали, — отмахнулся он. — В чем-то ты прав, Никитос. Только я не знаю, как теперь на нее смотреть. Мы год вместе и… Блядь, мы даже не трахались ни разу, — вновь рассмеялся Дымыч. — Ни разу за год! — Ну это решаемо, — хмыкнул я. — Берешь свою Лилечку и везешь к себе. Музыка, свечи, пара бутылочек залить стресс и… — Пошел ты, — оборвал меня Авдеев. — Пара бутылочек тут не прокатит. — «Амнезия» до состояния амнезии? — спросил я и, увидев кивок друга, предупредил его: — Раньше девяти не вариант. Мне к бате заехать надо. А ты как раз можешь с Лилькой… — Не хочу я! — подорвался на ноги Димон. Глянул на дверь квартиры и, кашлянув, попросил: — Никитос, можешь отправить Лильку домой? Скажи, что меня в ментовку вызвали. Или отец позвонил. — Окей, — кивнул я, не понимая, зачем соглашаюсь на очередной обман. — Скажу, что тебя батя дёрнул, а зачем — не знаю. — Тогда в девять в «Амнезии», — как ни в чем ни бывало улыбнулся он. Словно только что не прозвучало ни единого упрека в мой адрес, а Амели для Дымыча — никто. Пустое место. И ее переживания, как и она сама, Авдееву по боку. Проводив друга взглядом до лифта, я посмотрел на табло и сменяющиеся на нем цифры этажей, а затем на дверь квартиры. Мысленно прокрутил весь разговор с другом и скривился от внезапно появившейся мысли, что Димону, в принципе, похуй на Резкую. И только этим можно объяснить его отношение к Амели. Он купил ей платье и привел ее на благотворительный вечер. Представил Резкую, как свою девушку, и тут же наплевательски забыл о том, что одного платья и фразы: «Познакомьтесь, это Амели» — мало. Он словно ограничился обозначением, что Резкая не увлечение или девочка на пару ночей, и забил на большее. Я бы понял, окажись Амели внезапным помешательством Димона. Принял бы его наплевательское отношение к ней, если бы она вела себя как подстилка, которая крутит Дымычем, чтобы зацепиться за кошелек Авдеевых. Но нет. Лев Андреевич не имел ничего против Амели и сам обозначил будущий статус девушки сына. Без гримасы раздражения. Без проявления брезгливости. Без намека на необходимость терпеть присутствие Резкой. Однако самого Дымыча кидало из крайности в крайность. «Я не думал о ней…» «Отправь ее домой…» А за минуту до — бредовые наезды и ревность. Чуть раньше — напоминание, чья девушка провела ночь в моей квартире. И полное отсутствие действий, подтверждающих слова, что Резкая действительно девушка, а не проходняк. Я даже в мыслях не допускал подобного от Димона и был уверен в искренности его отношения к Амели. Однако, увидев насколько фальшива эта «искренность», поступки и слова Авдеева не вызывали у меня ничего, кроме отвращения. Даже его обращение к Резкой внезапно стало отдавать затхлостью болота. — Малыш, — произнес я и скривился от того, что заезженное до дыр слово звучало в адрес Резкой чаще ее имени или сокращенного «Лиля». Словно и тут Димон решил не заморачиваться больше необходимого минимума. Не выделил Резкую среди других. Наоборот, смешал ее с ними. Взял первое попавшееся и подходящее под «отношения» слово. А дальше принялся повторять его, наивно полагая, что избитости «Малыша» достаточно. Не озадачиваясь чем-то другим. Игнорируя и редкое имя, и послевкусие мелодичного «Амели» . «Зачем? Ведь Малыш — это уже отношения»? — подумал я, а вспомнив, кем считает Авдеева Клим, негромко подтвердил: — Действительно дегенерат. И через минуту добавил: — И я туда же. Вместо того, чтобы спокойно выслушать Амели и попытаться поговорить с ней без эмоций, меня зациклило на ее вранье. Она же скрывает от Димона тачку — охрененное оправдание тому, что я натворил. Наломать дров там, где все решалось простым разговором, довести ситуацию до абсурда и только потом включить голову. Ну да, включил. Так включил, что наехал на Димона и решил поучить жизни. Когда сам косячил не меньше, а то и больше. — По обоим проехался. Учитель, блин, — усмехнулся я. Помотал головой и зарекся лезть с советами, о которых меня не просили. — Отношения ваши? Ваши. Вот и разъебывайтесь с ними сами. Я в них не полезу. Однако, глянув на дверь квартиры, я мысленно застонал от того, что и тут прозрел гораздо позже, чем стоило бы. Действительно, что такого в том, что я спал в одной постели с чужой девушкой? Не на диване, где планировал лечь, а в постели. Каждый день так делаю. Ведь адекватных причин, которые закроют и объяснят мое пробуждение с Резкой, вагон и маленькая тележка. И, черт бы с ним, я мог прикрыться кошмаром Амели и сказать ей, что зашел успокоить… Но тут же меня шарахнуло новым вопросом: почему тогда не разбудил? Не толкнул, не выдернул Резкую из сна, как мог и должен был сделать, а принялся убаюкивать. И в итоге уснул сам. А проснулся, обнимая. Фак! И нет, у меня не вызывала вопросов повторяющаяся перед глазами картинка, где я глажу Резкую по спине и шепчу ей постоянное «Леля» — она же успокоилась и уснула. Не возникало сомнений в обоснованности решения остаться рядом — ведь так я вовремя успокою, а Резкая выспится. Даже проведенная в одной постели ночь не смущала меня так, как возможное требование ответить на вопрос: почему я обнимал Амели? Ее вопрос? Или все же свой? Зная и помня про реакцию на прикосновения, когда успокаивал. Но напрочь забыв о ней, стоило услышать тихое дыхание. И сколько бы я не силился вспомнить, как мы лежали до того, как меня вырубило, ничего не всплыло. Лишь покалывание в кончиках пальцев, когда поднимал ладонь и переносил ее вверх, и еле уловимый запах кофе. С тонкой ниточкой чего-то до боли знакомого и… теплого. Кажется я пытался, но так и не вспомнил этот аромат. Я гладил Амели, воюя с дремотой, и перебирал запахи. Прислушивался к тонкой ниточке на шее Резкой и провалился в сон от ощущения коснувшейся и вжавшейся в мою грудь спины. Сам притянул Амели к себе или это она сдвинулась ко мне? Последний вопрос перед тем, как накатила темнота. И вновь на него нет ответа. Как и причин, по которым он волновал меня больше, чем поиски оправдания. Забыв о том, что собирался идти за сигаретами, я вернулся в квартиру и бросил ключи на тумбу. Дернулся было в сторону кухни, но вместо того, чтобы сварить себе кофе и хоть немного прочистить голову, направился в спальню. Где с удивлением уставился на Резкую. В нижнем белье, но с моей футболкой в руках. «Она разгуливает у тебя по квартире полуголой…». Внезапно материализовавшаяся и обоснованная претензия Авдеева сломала ход моих мыслей, и я завис. Мгновение или минуту я смотрел на Амели и никак не мог понять, что отражается в ее глазах: моя растерянность или ее? После, будто увидев себя со стороны, опустил взгляд в пол и вновь завис от небольшого покраснения на щиколотке. Я же не… Медленно поднимая глаза, я высматривал новые отметины от своих прикосновений на коже Резкой. Не находил их, но что-то внутри будто приковывало мой взгляд к застывшей девушке. И требовало найти подтверждение, что я не перешел границ дозволенного. Икры. Колени. Бедра. Мой взгляд поднимался все выше и выше. Перескочил грудь и запнулся о черт знает как пропущенную Резкой капельку воды. Которая скользнула по шее и медленно, едва ли не лениво покатилась вниз. Спряталась в ложбинку груди под кружево и, когда мне показалось, что она там и осталась, прочертила изгибающуюся тропинку по коже живота Резкой, огибая пупок и… Я рывком поднял глаза выше и тут же опустил его обратно, не зная как буду объяснять то, что никак не объяснить. Твою мать… Выдохнув и, стараясь не смотреть на покрывающийся мурашками живот, я поднял взгляд на лицо растерявшейся Амели. Протолкнул ком в горле и повернулся к девушке спиной. — Прости, мне показалось, ты все еще в душе. Идеальная отмазка, Ник! Браво! Мне хотелось хлопнуть себя по лицу ладонью, и это желание стало назойливым до неприличия, когда у меня за спиной раздался торопливый шорох и растерянно успокаивающее: — Так. Пожалуй, большей неловкости сегодня уже быть не может. «Согласен», — подумал я, а вслух произнес бредовейшее: — Я ничего не видел. Просто задумался… о своем. Поэтому и не отреагировал сразу. А еще мне пиздец как неловко. Правда, судя по тому, что Резкая поспешила на выход, спросив, где ждет ее Дымыч, не мне одному хотелось завершить этот момент как можно быстрее. — Он уехал, — не моргнув глазом, выдал я. Но встретившись взглядом с Амели, через силу добавил «правильную» причину: — Отец позвонил, попросил приехать зачем-то. Если ты готова, то я отвезу тебя домой. Я понятия не имел, как это сделаю и зачем навязываю свое присутствие Резкой. Сложно было представить большую неловкость, чем замкнутое пространство машины после такой «случайной» задумчивости. И не стану врать, что не выдохнул с облегчением, когда Амели нашла оптимальный вариант — такси. — Так, — произнес я после того, как проводил Резкую до двери и остался в квартире один. — Лимит вежливости выбран с лихвой и косяков уже перебор. Поэтому, кофе, душ… И к черту все остальное. Я щёлкнул кнопкой кофеварки и пошел в ванную, на ходу избавляясь от одежды. Включил воду и негромко рассмеялся, увидев на корзине для грязного белья аккуратно сложенное джерси. — Ну да, полуголая она была. Как же.