Я поднял оставленное Резкой джерси, собираясь убрать в стирку, но зачем-то вывернул его наизнанку и поднес к носу, прислушиваясь к аромату. Кофе. Тонкая ниточка чего-то до боли знакомого и теплого… «Миндаль?» — мелькнуло в голове и тут же, осекая намерение повторить вдох и убедиться в правильности своей догадки, заискрило отрезвляющее: — Не забывай, чья это девушка Глава 31. Никита Если бы мне сказали, что поездка к отцу превратится в сумасшедший дом, я бы вообще никуда не поехал. И тем более не стал покупать торт, который Милана с Галиной Павловной вывернули в «Никита от нас что-то скрывает». — Батя! — воскликнул я, психанув от повторяющихся уговоров рассказать правду, а лучше сразу показать, что у меня оторвало к чертям. — Объясни ты этим паникершам, что мне не нужен осмотр врача и психолог! — Никит, — мягко произнесла Галина Павловна, — нет ничего постыдного, чтобы… — Да хватит уже! — рявкнул я, прижигая раздраженным взглядом обеих женщин. — В меня никто не стрелял — это раз. Я сидел в другой аудитории — это два. В другой! — повторил и помотал головой, когда Милана решила помочь Галине Павловне с уговорами: — Не надо. Ещё хоть раз кто-нибудь заикнется про врачей, больницы и осмотр, я свалю! Бать, я не шучу, — предупредил внезапно поддавшегося приступу паники отца и, выждав минуту, спросил у всех сразу: — Мы можем спокойно пообедать или я ухожу? — Никита, — заикнулся было отец, но сразу же после моего движения в сторону двери пошел на попятную: — Все идут обедать. Галя, Мила, — выразительно глянул он на главных по панике и процедил: — Закончили! — Да неужели, — вздохнул я с облегчением и, глянув в сторону кухни, поинтересовался: — А чем у вас так вкусно пахнет? Я с вечера ничего не ел… — Да что ж мы стоим-то?! — всплеснула руками Галина Павловна, вмиг забыв обо всем на свете. — Никитушка, а ты? Чего молчал-то? Руки мой и за стол быстро! Я ведь сердцем чуяла, что ты не евший приедешь. С нервов-то кому кусок в горло полезет? А я тут соляночку для тебя сварила. Густая получилась, как ты любишь. На второе запеканочку со сметанкой деревенской. Милочка салат сделала и заливное… Нет, ну где это видано-то, чтобы парень голодный ходил? Давай-давай, поулыбайся мне. Вымахал, лбина, а ума, как не было, так и нет. — Ни капли, Галь Пална, — рассмеялся я, оказавшись в ванной вместе с отцом, которого кухарка без зазрения совести впихнула следом за мной. — Руки мойте! — скомандовала нам женщина и, оглядев меня, вздохнула: — И удумал ведь на съёмной квартире жить. Тут-то не живётся. Считай, и накормлен, и отцу спокойнее. — И шляться лишний раз не пойду, — негромко произнес я слышанное не раз, но впервые не озвученное Галиной Павловной. — Удержишь тебя, — вновь вздохнула женщина и резко перескочила с темы на тему: — Леночка-то как? — Цветет и пахнет, Галь Пална. В университете преподаёт, набрала две факультативных группы с углубленным изучением французского, с Чадди… — посмотрев в зеркало на отца и не заметив на его лице раздражения от привычного мне имени Сандерса, я решил не давить на больную мозоль и поправился: — С Чадом в Париж собирались на пару недель, но у обоих загруз по полной. — Ну а как иначе? — согласилась женщина. — Леночка по-другому и не может. Что тут как пчёлка, что там. Ребеночка-то с мужем не планируют? — Что?! — поперхнулись мы с отцом и синхронно повернулись к рассмеявшейся нашему удивлению женщине: — Ну а почему бы и нет? Где один, там и второй. — Галина Павловна, — первым справился с шоком папа, — накрывайте на стол. Мы сейчас подойдем. — Уж и спросить нельзя, — отмахнулась кухарка. — Сам, значит, завернул и не поморщился, а как Леночке, так… — Папа?! — севшим голосом выдохнул я. — Это… — Галина Павловна, ваш язык… — рявкнул отец, захлопывая дверь, и, посмотрев на меня, попросил: — Никит, пожалуйста, выслушай меня без психов и, Богом прошу, не срывайся на Милане. Она и без этого на нервах… — И ты не сказал? — Никит, я же попросил тебя! — раздражённо воскликнул папа и тут же осекся, растерявшись. — Извини. Я подумал, что ты… — взмахнул ладонью и, к моему удивлению, нервно рассмеялся: — Мы сами узнали буквально на днях, Никит. И честно говоря, я до сих пор в шоке, ведь мы не планировали такое. — Ещё скажи, что не знаешь, как это получилось, пап, — огорошил я отца. И когда он, кашлянув, развел руки, спросил: — Ты рад? — Никит… — Пап, это простой вопрос. Ты рад? — Никит, я не понимаю, что ты хочешь от меня услышать? — неожиданно вспыхнул отец. — Если ты решил поиздеваться надо мной, черт с тобой! Издевайся. И да, я рад. Я ещё не знаю, как мы с Миланой скажем о ребенке ее родителям, но я рад! И единственное, о чем я тебя прошу, не трогай Милану. Доволен?! — И я рад. — Что? — растерялся он. Несколько мгновений вглядывался в мои глаза, словно отказывался поверить тому, что услышал, и я повторил: — Я рад за вас, папа. — Ты… Никит… Господи, — выдохнув, он сгреб меня в объятия и рассмеялся в голос: — Господи, Никит, ты даже не представляешь, насколько мне важно это услышать. — Бать, ребра, — прохрипел я, не ожидая от него такой порывистости и силы в руках. — Сломаешь раньше времени старшего сына, а я ещё брата или сестру не видел. — Прости, — тут же ослабил хватку отец и хохотнул, спросив: — Может, пропустим по бокальчику, старший сын? — Может?! Ты думаешь, я откажусь выпить с отцом, когда у него такой повод? Ты серьезно, пап? — улыбнулся я. И перед тем как выйти из ванной хмыкнул: — Кстати. Я ни на что не намекаю, но в Штатах после рождения ребенка принято дарить близким сигару. Хорошую, пап. — Одну сигару? Близким и одну сигару?! — скривился он, копируя тон моего сомнения. Хлопнул меня по плечу и расплылся в широкой улыбке: — Как хорошо, что мы не в Штатах, Никит. У нас не принято экономить на близких и особенно на родне. Странно, но новость о беременности Миланы стала событием, которое порадовало меня всерьёз. Я не понимал, почему улыбаюсь смущающейся девушке и пытаюсь ее разговорить. Зачем завел разговор о разнице в возрасте между мной и братом или сестрой и спорю с отцом, доказывая ему прописные истины с позиции уже выросшего ребенка. — Бать, ты сбрендил? — спросил я, когда отца понесло в планирование секций и кружков. — Сперва родите, отведете в садик и узнайте, что ребенка интересует. А потом уже танцы, если девочка, и рукопашка для мальчика. Может, моя сестра захочет заниматься картингом, и что? Добровольно-принудительно в танцы? Которые она бросит, как я бросил музыкалку? Милан, ну ты ему скажи. — Я думаю, что вы оба немного торопите события, — аккуратно заметила Милана и робко улыбнулась рассмеявшейся Галине Павловне: — Милочка, ты их не слушай. Оба — остолопы те ещё. Один, — посмотрела на отца, — сейчас напланирует, а потом за голову схватится, если что не так пойдет. А второй, — перевела взгляд на меня, — сидит тут, советчик. Сам в музыкалку просился, и сам же с нее и сбежал. — Я хотел играть на гитаре! — возмутился я. — А меня записали на фортепиано. Разница есть, Галь Пална? — Никит, ну сколько можно? — сразу взвился отец. — Не было мест в классе гитары. Ну не было! Я договорился, чтобы тебя перевели на следующий год… — А я полгода мучился и изводил соседей гаммой, — оборвал я бессмысленные сейчас препирательства. — Может, у меня карьера гитариста по бороде пошла. — Сказал бы я, что у тебя по бороде пошло, — улыбнулся папа и в шутку поднял руки, услышав от Галины Павловны осекающее: — Да хватит уже. Оба хороши. Лучше торт ешьте, спорщики. — И все равно, я прав, — усмехнулся я. Глянул на кружку, которую опустила перед Миланой Галина Павловна, и перехватил ее за мгновение до того, как будущая мамочка сделает из нее глоток. — Какое кофе, Милана? Галь Пална, а вы куда смотрите? Беременным нельзя. Пап, я прав? Посмотрев на отца и услышав от него подтверждение своих слов, я поднес кружку к губам и завис от ударившего под дых сочетания вкусов. Кофе и миндаль по щелчку пальцев вытянули из задворков памяти картинку проведенной в одной постели ночи с Резкой. И я растерянно уставился на кружку, словно ожидая увидеть в ней ответ на вопрос: как мы оказались с Амели настолько близко? — Никит? Что-то не так? — встревоженно спросил меня отец. Только я, подняв на него ошеломлённый взгляд, кашлянул и неопределенно пожал плечами: — Вкус. — Милочка с миндальным сиропом пьет, — негромко, будто оправдываясь, произнесла Галина Павловна. — Не нравится если, так чего давиться? Давай, я тебе другой сварю? Кухарка протянула руку к кружке, намереваясь ее забрать, и вздрогнула, когда я вцепился пальцами в тонкий фарфор и процедил сквозь зубы: — Галь Пална, я разве сказал, что мне что-то не нравится? — Так, похоже нам пора сходить на перекур. Да, Никит? — поднявшись из-за стола, папа жестом намекнул мне встать и пойти с ним в кабинет. Где за закрытой дверью поинтересовался: — Никит, у тебя все хорошо? — Все замечательно, пап, — ответил я, разглядывая тонкую пенку на кофе. Поднес кружку к губам и, едва смочив их, прикрыл глаза. — Просто я не могу кое в чем разобраться. — Я могу помочь? — Нет. Я должен разобраться сам, папа. И я разберусь. Кофе. Миндаль. И так похожая на кружево белья пенка. Чарджер. Парик. И скрежет треснувшего бампера Врыксы. Смеющиеся глаза. Они же, но затянутые пьяной поволокой от успокоительного. И кошмар. Капелька. Вниз. И дорожка по коже живота. Резкая с каждым днём подкидывала мне все новые и новые вопросы. А я летел с катушек. Ведь у меня не было ответов. Ни на один. Но мне хотелось узнать о ней всё. Почему Чарджер? Зачем маска? Кто такая Мэй?