— Два. Раз. Два. Раз. Два. Все хорошо. Я рядом. Я помогу. Леля, я помогу. Я здесь. Мягкие поглаживания по спине. Нежные, мимолетные прикосновения губ: лоб, щеки, закрытые глаза. Мерное покачивание. Крепкие объятия. И шепот. Тихое, ласковое и безостановочное: — Я здесь, Леля. Я с тобой. Все хорошо. Никита. Мне нельзя здесь оставаться. Нужно бежать, нужно прятаться, нужно спасаться… Увези меня. Увези. Пожалуйста, увези меня. Как она могла? Как она могла после всего впустить его в свой дом? Почему, мама? За что ты так со мной? За что ты так с нами? С нами… Сима! Тело вновь сотрясается, словно к груди приставили дефибриллятор. Я дернулась, вырываясь. Впечатала ладонь в распахнутую дверь подъезда, силясь встать. Лукашин мгновенно пришел на помощь, потянув меня вверх, но так и не выпуская из объятий. — Никита, — шепотом на грани молчания произнесла я, сжимая в пальцах ткань его футболки. — Мне… Помоги. Мне нужно увести оттуда сестру. Глава 43. Никита Припарковав Кошака у подъезда, в котором скрылась Резкая, я поднял и переложил на пассажирское сиденье забытую в спешке сумку. Не думать. Не накручивать. Не строить догадки. Ни о доме с баннером о продаже. Ни о просьбе позвонить матери. Ни о вспышке злости у Амели, когда предложил ей подняться вместе. Плевать на вопросы, которые, один хрен, лезут в голову. Плевать на ответы, которые я скорее всего не получу. Плевать на все. Если захочет, расскажет. Точка. Взгляд на часы. Вытянуть из пачки сигарету и практически сразу убрать ее обратно. Я передумал курить так же внезапно, как и ощутил острую, жизненно необходимую потребность в никотине. И черт, как бы мне хотелось вот так же, по щелчку пальцев, остановить ебучее цунами из вопросов. То цунами, что раскручивалось помимо моей воли. Всасывая в себя обрывки фраз, слов, взглядов. Перемалывая их в мелкое крошево и выстилая мозаикой картинку с огромными проплешинами. Которые я хотел заполнить. И не мог. Пока не узнаю, для чего мы ехали к тому дому. Пока не пойму, по какой причине Резкая попросила набрать ее маму меня, а не позвонила сама. Пока не выясню, почему Амели сорвалась, забыв про вещи. Как, блядь, заставить себя не думать о Резкой и о том, что с ней связано, когда уже обещал не лезть и не ворошить ее тайны? Сука! Я ударил ладонью по рулю и пробежался взглядом по окнам слева и справа от стояка подъезда. Тщетная попытка угадать, в какую из квартир зашла Амели. Зачем? Что мне это даст? Допустим, узнал. Допустим, поднимусь, чтобы отдать сумку. Увижу, что с ней все в порядке. Что дальше? А если нет? И вроде бы смешно, что накручиваю себя на пустом месте и не могу просто подождать. Но… нихрена не смешно. Ведь паранойя с кофейно-миндальным привкусом на губах вышвырнула меня из машины, когда я увидел белую как смерть Амели. — Резкая! Резкая! Черт, Амели, что с тобой? Я опустился рядом с Амели и попытался ее поднять. Но стоило увидеть в глазах Резкой кромешный ад, меня утопило в нем, вывернуло наизнанку и перемололо. А затем, не оставив ничего, кроме ошметков, выплюнуло в реальность, где Амели выхватила по полной из-за моей ошибки. Я должен был догадаться, что объявление о продаже дома и просьба позвонить матери не приведут ни к чему хорошему. Должен был наплевать на отмазку о «семейных делах» и настоять на том, чтобы пойти с Амели. Но нет. Решил не давить и в итоге подставил Резкую под удар. — Леля, дыши. Слышишь меня? Леля, дыши на мой счёт… Успокаивая Амели, я материл себя, не собираясь оправдываться ни перед ней, ни перед собой. За то, что отпустил одну. За то, что не оказался рядом. За то, что ее колотит и трясет из-за меня. И все, что остаётся, — пытаться успокоить рвущееся дыхание и повторять как мантру: — Леля… Леля… Леля… Вдох. Выдох. Снова вдох. Мои губы касаются лба Амели и греют ее щеки. Шепчут что-то, уговаривая Резкую дышать вместе со мной. Обещают быть рядом и… молят о том, чтобы она услышала и дышала. Блядь, я свалю и исчезну, только дыши… Дыши, Леля… Дыши… Успокоить попытку вырваться и помочь встать — дыши. Притянуть к себе, отогревая своим теплом — дыши. И самому разучиться дышать, услышав тихую просьбу: — Помоги. Мне нужно увести оттуда сестру. Я кивнул, но не подумал о том, чтобы разжать руки и отпустить Амели. Продолжая обнимать ее, я вроде бы все так же успокаивал Резкую, а по факту — возвращал себе способность говорить и контролировать эмоции. И лишь почувствовав, что мой голос не дрогнет, а на лице не проявится ни намека на растерянность, я отпустил Резкую и подтолкнул ее в сторону Чарджера. — Жди нас в машине. Правда, услышав звук шагов за спиной, обернулся и сказал увязавшейся за мной Резкой: — Амели, пожалуйста, сделай то, что я говорю. Пять, максимум, десять минут, и мы с твоей сестрой спустимся. — Там… — на грани слышимости прошептала Амели. Смяла пальцами край куртки и, покачнувшись, будто произнесённое отнимает у нее все силы, выдохнула: — Там… он. Он? Всматриваясь в лицо сжавшейся под моим взглядом девушки, я не понимал, к чему могло прозвучать это предупреждение и почему он так пугает Амели. А затем мне едва хватило сил сдержать клокочущую ярость от промелькнувшей и озвученной догадки: — Это он с тобой сделал? Сжавшиеся в линию и после задрожавшие губы. Вгрызшиеся в ткань куртки пальцы и в разы усилившийся озноб. Резкая могла ничего не отвечать, мне хватило и этих штрихов. Но когда она кивнула, отшатнувшись назад, у меня перед глазами поплыло и не осталось ничего, кроме алой пелены. — В машину, — прорычал я сквозь зубы. Развернулся и, кажется, уже через секунду долбил кулаком в дверь сорок четвертой квартиры, сопровождая это требованием: — Открывай, блядь! Сколько можно топить?! — Ты кто такой? Пиздюлей выписать? — прозвучал мужской голос. — Я всех соседей знаю. Лязганье замка и гул в висках. Распахнувшаяся дверь и самодовольная улыбочка на лице после вопроса: — Сам уйдешь или помочь?