– Какие-то проблемы, о которых мне следует знать? – Кроткий, как котенок. – Ладно, тогда грузимся. Рипли вызвал из автобуса еще двух надзирателей, Джордана и Кудрявца. Джейсон тоже их знал. Они подняли его по ступенькам, протащили по проходу, усадили. Тоже забравшись в автобус, Рипли пробрался между сиденьями туда, где сидел Джейсон. Встретившись с ним взглядом, Джейсон произнес: – Опять свиделись, капитан Рипли… – Да, опять, заключенный Френч… Ты понимаешь, что происходит и почему? Джейсон коротко кивнул. Он все понимал. – А ты мне поверишь, если я скажу, что сочувствую тебе? Джейсон встретился со спокойным взглядом надзирателя. Капитан Рипли был неплохим мужиком, просто он уже давно и прочно сидел на крючке – равно как и сам начальник тюрьмы. – Поверю, – отозвался Джейсон. – Ехать долго, – сказал Рипли. – И то хлеб… Он вернулся в переднюю часть автобуса, запер дверь, затянутую стальной сеткой, и уселся через проход от Джордана с Кудрявцем. Водитель запустил мотор и выкатил их на солнечный свет, в самую гущу уличного движения. Джейсон наблюдал за проплывающим мимо городом – бизнесменами и высокими зданиями, строительными бригадами и симпатичными женщинами… Кучка хиппи толклась на углу, протестуя против войны, и они тоже неспешно проплыли мимо – мужчины, ни разу не нюхавшие пороху, женщины с искаженными от злобы лицами и цветами в волосах… На миг эта картина вызвала возмущение, но Джейсон чувствовал себя слишком уж оторванным от внешнего мира, чтобы это действительно заботило. Он думал о Тире. Думал про Икса. Когда город остался позади, вскоре вокруг раскинулись поля и поднялись леса. Автобус делал многочисленные повороты, неуклонно продвигаясь к востоку, пока дорога не сузилась и не стала разбитой и ухабистой. Когда она окончательно испортилась, водитель переключился на пониженную передачу, но старый автобус все равно гремел и клацал всеми своими частями. Тюрьма подступала все ближе и ближе. Джейсон уже видел ее в путанице леса и узких просеках, в дренажных канавах, заполненных застоявшейся водой. «Почти на месте», – подумал он. Как по заказу, автобус еще сильней замедлил ход, огибая огромную каменную глыбу, слова на которой, высеченные давным-давно, говорили печальную, мрачную правду о состоянии вещей: ЛЕЙНСВОРТСКАЯ ТЮРЕМНАЯ ФЕРМА, 1863 ОСТАВЬ НАДЕЖДУ, ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ До отсидки в этом месте Джейсон никогда не читал Данте, но теперь мог наизусть цитировать целые отрывки. «Я увожу к отверженным селеньям, я увожу сквозь вековечный стон…»[34] Рипли повернул голову, зацепившись пальцами за проволочную сетку. – В чем дело, заключенный? – Данте, – отозвался Джейсон. – «Божественная комедия». Врата ада. – Что-то я не врубаюсь… – Просто ненавижу эту надпись. Рипли либо не понял, либо тема не настолько его волновала, чтобы переспрашивать. – Четыре мили, – объявил он, но Джейсон и без того это знал. Четыре мили частной дороги. Восемнадцать тысяч акров. Тюрьма венчала собой небольшую возвышенность в центре всей этой унылой плоскости, и Джейсон ощутил знакомый холодок, когда увидел почерневший камень. – Добро пожаловать домой, – бросил Рипли, но Джейсон услышал более мягкий голос вместо этого, понимающий шепоток, размеренно декламирующий слова Данте Алигьери из давних времен. «Древней меня лишь вечные созданья, И с вечностью пребуду наравне…» Голос принадлежал Иксу. Джейсон и впрямь возвращался домой. 19 После того как Джейсон предстал перед судом, мы сели в мою машину, дожидаясь, когда тюремный автобус выскользнет из подбрюшья здания суда. Ченса это явно не радовало. – Скажи мне еще раз, зачем мы все это делаем! Он уже не раз задавал мне этот вопрос, но мало что было сейчас для меня реальным – разве что Бекки, мой брат и тот его вопрос о возмужании и войне. – Может, лучше скатаемся на карьер или еще куда? – Остынь, – сказал я. – Вон автобус. Вынырнувший из подземной ниши автобус наконец прокатил мимо нас – все те же белые борта и черные буквы, – и я увидел своего брата внутри. Я знал, куда его везут, так что не мог бы объяснить это свое настойчивое стремление, но все равно хотел увидеть тюрьму и тоже сделать ее реальной. Я намеренно отстал, но уверенно держал автобус в поле зрения, пока он пробирался через город и по узеньким загородным шоссейкам. Понадобился час, чтобы достичь того далекого, пустого места, где Лейнсвортская тюрьма поджидала моего брата, и когда мы туда добрались, я остановился на обочине дороги штата и стал смотреть, как автобус, волоча за собой хвост пыли, взрезает коричнево-зеленое поле и исчезает под покровом деревьев. – Дальше не поедем? – спросил Ченс. – Это довольно далеко. – Наконец-то хоть какое-то разумное решение! Он сплюнул сквозь открытое окно, и на меня вдруг волной накатила злость. – Сколько раз я оказывался рядом ради тебя, Ченс? Когда ушел твой отец… Когда заболела твоя мама… Я могу перечислить и сотни других случаев, и я не зудел по этому поводу, так ведь? Я ездил в больницу. Ты месяц жил в моей комнате. – Чувак… – Две, блин, минутки, хорошо? Он не стал извиняться, но Ченс вообще не давал слабины касательно вещей, которые имели для него значение. Его мама была одной из них. Я – другой. Когда на поле осела пыль, я развернулся и поехал назад. – Ну что: получил, что хотел? – спросил Ченс. – А я и сам точно не знаю, чего хотел. – Послушай, чувак… Если Джейсон этого не делал, то он выкарабкается. Может, и не за стволы, но, знаешь… У меня не нашлось подходящего ответа, и остаток пути мы проделали в молчании. В городе я высадил Ченса возле торгового центра. Его объяснения были просты. – Если я собираюсь прогулять школу, то могу с равным успехом немного развлечься. Наверняка ты не соблазнишься? – Только не сегодня. – Могу поехать с тобой, если хочешь. – Не, занимайся своими делами. Позже увидимся. Оставив его на тротуаре, я поехал к кондоминиуму Сары. На стук в дверь никто не ответил, но я увидел, как наверху дернулась занавеска. – Сара, ну открывай уже! – Я постучал еще раз. – Сара! Когда дверь открылась, вид у хозяйки квартиры был опухший и бледный. – Что ты здесь делаешь? – Сам не знаю. Вот, просто решил тебя проведать.