Глава 9. Юля На кладбище я не ходила. Одна мысль о том, что там внизу под двумя метрами земли лежала моя малышка меня выворачивала, хоть волком вой и землю эту кладбищенскую руками разрывай. Но тогда без вариантов, сразу в психушку. И водку я не пила. Как-то оно…не солидно. К чему пить водку, когда столько в мире хороших напитков, а у моего мужа столько денег? Но в этот день я нарушила два правила разом. Я ехала на кладбище, в сумке моей была поллитровка водки и бутылка колы. Запивать. Закуски предусмотрено не было, хотя где-то там же, внизу под кучей ненужного мне хлама валялась шоколадка. Ее я и съем. Из машины вышла, посмотрела на небо — хмурится. Может даже разразится дождем. Бабское лето неохотно уступало свои позиции октябрю, а одета я была легко. На заднем сиденье скомканный плед, его я и прихватила с собой, накинув плечи. Раньше, до того, как земля забрала у меня Сашку, я любила кладбища. В них есть какая-то особая упорядоченность. Строгость линий, множество печальных глаз, смотрящих с надгробий, чужие судьбы в парах строк, печаль, при виде заросших травой холмиков. Я шла по аллее и пыталась проникнуться, вернуть свои прежние ощущения, но не смогла. Сашку я почти не навещала, но ноги помнили, привели. Лавочки считались пережитком, но тот, кто все организовывал, папа наверное, лавочку предусмотрел, и я была благодарна за нее. Села. Посмотрела на лаконичное, красивое надгробие. Фотографию тоже не я выбирала. Но фото было замечательным, Сашка на нем смеялась. Всем назло. Боли, которая привела её сюда, серому дню, грусти разлитой вокруг. — Привет, — сказала я. И стало вдруг как-то…неловко. Неправильно. Как говорить со своим погибшим ребенком? Я не знала. Не хотела знать. — Глупая у тебя мать. Бестолковая… Могила моей дочери ухожена. У надгробия вянут цветы, их я убираю, выброшу на обратном пути. Опускаю свой букет. Ромашки белые, крупные, много ромашек. Сашке нравилось. — Ты меня прости. За то, что родила, что не смогла удержать. И вообще, я знаю, что тебя нет здесь. Тебя просто больше нет. Но мне нужно… Я всхлипнула. Не стоило приходить. Достала из сумки колу и бутылку водки. Открутила зубами пробку — тугая. Сделала глоток, закашлялась. Но кто-то, наверное мудрый, придумал, что на кладбищах нужно пить водку, кто я такая, чтобы спорить? Второй глоток дался легче, за ним и третий. Я не говорила, хотя во мне был миллион слов. Начал накрапывать дождь. Какая-то женщина торопливо прошла по аллее к выходу. Посмотрела на надгробие со смеющейся Чашкой, потом на меня, сочувственно. Я отвернулась. Мне не нужна была чужая зависть. — Я так не могу больше, — сказала я наконец. — Не могу. Это не убивает меня, я просто разучилась жить, перестала быть. С этим нужно что-то делать. Я не хочу, но нужно. И он…приехал. Пусть это будет толчком, да? Я приняла решение. Может, неправильное, когда мне в голову приходило что-то правильное. Но нужно что-то делать, нужно… Дождь полил сильнее. Плечи под пледом намокли. Водка пилась медленно, с трудом, но я была упорна. Если я завтра сделаю то, что планирую, эта бутылка будет последней. Если у меня получится. Так много если. Когда была выпита четверть, я сделала запланированный звонок. Разговор продлился три минуты и после него к горлу подкатила тошнота. Не от алкоголя, от волнения. — Я не буду блевать на кладбище, — строго сказала я себе. И хихикнула, поняв, что пьяна. Виновато посмотрела на Сашкину фотографию. Мне бы копаться в себе, ведь с чувством вины жилось так…просто. Но я знала — я была хорошей мамой. Единственной моей ошибкой было родить Сашу, и тем не менее я была благодарна за каждый прожитый день. То, что с ребёнком не все хорошо врачи поняли на шестом месяце. Предложили естественные роды. Успокоили тем, что молодая, еще рожу. Зачем ребёнку страдать…А она уже — большая во мне. Шевелится. Я имя ей выбрала. Я любила ее уже. Может, если бы я узнала на более маленьком сроке, я бы решилась. Но я понимала, если мне вызовут роды сейчас, она родится уже живой. Илья в тюрьме, на письма мои не отвечает, вычеркнул из жизни начисто. Выберется ли он тогда было непонятно, могли и не помочь связи. И конечно я пошла к Димке…Димка хороший. Разве он виноват, что я дура, что не люблю его? Раньше думала, что люблю… Мысли путались. Темнело. Водки уже меньше половины. Я пьяна. Стала искать в сумке бутончик шоколада, чтобы зажевать горькую водку и не смогла. И телефон не могу найти, ведь только же звонила, недавно? Я понимаю, что мне нужно уйти. Холодно. Будет обидно замёрзнуть на кладбище ночью, приняв наконец решение. Спусаюсь на карачки и шарю руками в мокрой завявшей траве, пытаясь отыскать пропажу. Его нет. И стоит на беззвучном наверное. Руки мокрые и холодные. — Это будет бездарная смерть, — говорю я. — А водка не потерялась. А ведь могла… Темно уже совсем. Фотографию моей дочки не видно. И я пьяно надеюсь, что и она меня не видит. Насколько я пьяна. Я пьяна так, что до выхода с кладбища мне просто не добраться уже. Сижу. Допиваю. Не плачу, икаю только. Мне нужно позвонить Диме, но у меня нет телефона. Смирение накатывает и уютно накрывает собой, словно тёплым одеялом. Все решилось за меня. Из темноты, пронизанной струями дождя материализовалась высокая фигура. Я так пьяна, что мне не страшно. Да и в принципе я уже смирилась со смертью от переохлаждения под октябрьским ночным дождём. — Дура, — говорит фигура. Это Димка. Я пьяно и счастливо улыбаюсь — я не умру сегодня. — Холодно, — жалуюсь я. — Телефон потеряла. Как ты узнал? — Сторож позвонил. У него есть мой номер, на всякий случай. Встать сможешь? Идти? — Не-а, — снова улыбаюсь я. — Блять. Подхватывает меня на руки. Такой он теплый, мой муж. Жмусь к нему. От его размеренного, уверенного шага начинает мутить сильнее. — Тошнит, — жалуюсь я. — Сейчас я тебя поставлю. — Не буду блевать на кладбище, — мотаю головой я. — Значит терпи. Мимо, наконец, проплывает калитка. Димка ставит меня на ноги, придерживает, когда я склоняюсь у обочины парковки. Придерживает, не давая упасть. Затем поливает мои руки минералкой, словно мало той воды, что течет с неба. Оттирает салфетками. Пристёгивает, накрывает сухим пледом. — Я приняла решение, — говорю я ему, путаясь в словах, чтобы он не грустил так. — Я спасу нас. — Было бы охуенно, — отвечает он. Я закрываю глаза. Просыпаюсь дома. На часах — одиннадцать утра. Димки нет, он на работе. Покачиваясь иду до душа, мне кажется я еще немного пьяна. Вспоминая вчерашнее, хочется либо сдохнуть, либо снова напиться. Початая бутылка виски в холодильнике намекала на продолжение банкета, но я помнила, слишком хорошо помнила. На подоконнике лежит мой телефон — Димка его нашел. Проверила звонки, да, мне не приснилось. — Я это сделаю, — сказала я, как можно увереннее. Я очень хотела верить в себя. В то, что еще могу быть счастливой и наслаждаться своей жизнью. Виски порой еще шептало, что есть более лёгкий способ забыть что весь день я упрямо отпаиваилась чаем, полноценно поела, вышла погулять под дождём. А на следующий день, натощак, как положено, вполне бодрая и мечтающая о кофе я поднималась по ступеням в место, какие я последние годы обходила за несколько сотен метров. Меня ждали и сразу проводили в кабинет. — Здравствуйте, Юлия, — улыбнулась женщина средних лет. — Меня зовут Инна, именно я буду вас вести. Надеюсь, мы поладим. Чего бы вам сейчас хотелось? — Кофе, — заставила улыбнуться я себя. — Но вполне могу потерпеть час. Удостоилась ещё одной улыбки. — В какой момент вы приняли свое решение? — У меня умерла дочь, — с трудом сказала я. — Два года назад. Не могу сказать, что я приняла это. Никогда не приму. Но я хочу жить дальше. Позавчера, только позавчера, я…много думала. Я хочу ребенка, я хочу жить. Инна потянулась к моей руке, лежащей на столе, но коснуться не решилась. Хорошо, трезвой я не переносила чужих касаний. — Сейчас сдадим анализы, — пролистала Инна бумаги, которые я принесла с собой. — Вижу, что с овуляцией у вас проблемы и шов на матке. Ничего страшного, мы с этим справимся. Просчитаем ваш цикл, подберём и начнём симуляцию яичников. Если не сможете после неё забеременеть в течение полугода, сделаем эко. — Отлично, — теперь я улыбнулась искренне. Самым сложным было принять решение. — И да, ваш муж тоже должен сдать анализы. — Он сделает это с радостью. Ничего не изменилось. Я чувствовала себя также. Но уходя из здания, в котором успела пописать в ёмкость и оставить энное количество крови, я понимала, что теперь у меня есть цель. А бутылка виски потоскует одна. Глава 10. Илья Я ненавидел себя за это, но продолжал делать. Ждать. Наш жк был большим, но я уже знал, в каком доме Юлька живёт. В моем. Вот же ирония судьбы, столько лет не виделись, а теперь благодаря сексуальной Стелле в одном доме живём. Мало того — в одном подъезде. Я двумя этажами выше. Поэтому я мог примерно предполагать, где Юлька бросит машину, вернувшись, и припарковался в тени мокрого куста у самого края парковки, за минивэном. Меня почти не видно, мне видно всех. Предполагать я не мог только время возвращения Юли. Как я понял, она не работала. Да и зачем себя утруждать, с таким то мужем? Все правильно делает, жизнь нужно прожигать с удовольствием, счастливо, а счастье вовсе не в труде. Приехала Юлька через час моего тупого ожидания. Машину не припарковала, а именно бросила, заняв два парковочных места. Совсем от меня недалеко и могла бы увидеть, но по сторонам не смотрит. Дождь моросит, она сидит. Может, курит? Может, слушает музыку? Мне не различить черт ее лица из за дождевой взвеси в воздухе, но она не кажется счастливой прожигательницей жизни. Из машины выходит через пятнадцать минут только. Закрыть — забыла. Хотя да, спиздят эту машину, муж купит новую. К подъезду пошла неспеша, хотя на ней тонкая кофта и джинсы. На минуточку — октябрь во дворе. — Сладко тебе живется? — спросил я шепотом уходящую Юлю. Она на мгновение запнулась, сбившись с шага, словно услышала, хотя не могла. Я поборол желание догнать ее, настигнуть прямо в лифте, и наслаждаться ее страхом несколько секунд, что лифт будет поднимать нас до ее девятого. Но я не стал, дал ей время спокойно уйти. Мы все равно увидимся сегодня, я это знал. Вечером празднество дня рождения какого-то местного нувориша и я приглашен. И семья Серовых приглашена тоже. Там мы с ней и увидимся. Я выкурил еще две сигареты в притктоытое окно, прежде чем покинуть машину. В подъезде три лифта. Один грузовой и два пассажирских, мне интересно, в каком из них поднималась Юля? Меня настолько проперло по теме этой мести или по самой Юле, что сейчас с садомазохизмом на грани хотелось подниматься в том же лифте. И думать, думать о том, насколько Юля близко и насколько херово скоро ей будет. Ей и ее мужу. Мои личные вещи уже приехали, были вычищены, наглажены и аккуратно висели на плечиках в гардеробе, этим занималась приходящая два раза в неделю домработница. Я обживался. Неспеша принял душ. Сделал себе кофе, выпил его глядя на мокрый город и выкуривая очередную сигарету, не в силах прогнать мысли о Юле. Возможно она тоже сейчас курит, смотрит на улицу, и всего — двумя этажами ниже. Прямо подо мной. У мамы дома, в квартире, на балконе лестница пожарная и люк. Я мог бы спуститься к соседям, а от них на балкон к Юльке. Вот бы она удивилась… За идиотскими мыслями подошло время выходить. Я так много думал о Юльке сегодня, скорее всего увижу ее сегодня, а в голове звенит от пустоты и ни одной дельной мысли. На удивление, в зале ресторана было много знакомых, хотя новые лица преобладали. Меня с кем-то знакомили, полезных людей старался отложить в памяти, ненужные имена выбрасывал, словно мусор. На сцене мурлыкала какая то смазливая певичка, умудряясь одновременно и улыбаться всем толстосумам и попадать в ноты, талант не иначе. Столы ломились от закусок, споро сновали официанты, кто-то громко, в голос смеялся. С другого конца зала бокалом отсалютовала Стелла — она времени даром не теряла и цепко держалась за мужской локоток. Я искал взглядом Юльку. Она должна была прийти, мне сказали. Димкину светлую макушку я уже видел, он меня пока не заметил. Один пришёл? Юльку я увидел почти случайно. Она стояла в углу и держала в руках бокал с соком. — Видели, да? — раздался женский голос за моим плечом. — Сок пьет. Я жадно разглядывал Юлю. Черное платье на тонких бретелях. Сейчас стало понятно, как похудела. Каре не достаёт до худых плеч, сильно выделяются ключицы, запавшие щеки подчеркивают остроту скул. Косметики нет почти, только на губах помада, и алый цвет делает ее рот таким вызывающе дерзким…