Я сижу в подсобке, тараща слепые глаза в темноту с едва различимыми очертаниями ведер и швабр, и пугливо вздрагиваю от каждого глухого удара, каждого падения тяжелого мужского тела на ринге и следующего за этим яростного рева зрителей. Вздрагиваю, жмурюсь, но тут же распахиваю ресницы, ведь закрывать глаза тоже опасно… Потому что мгновенно флешбеки отбрасывают в прошлое… — Ты — моя девочка, — говорил он… И я смотрела в его глаза, мягкие, красивые до безумия. А еще он улыбался. Настолько хищной, собственнической улыбкой, что все внутри сладко замирало от предвкушения и обреченности. Потому что он смотрел и улыбался так, словно я уже ему принадлежу. И все, что будет дальше — вопрос времени. От этой , очень мужской определенности, уверенности, я трепетала, словно птичка, еще не подозревающая, что попала в силок. И что больше у нее не будет ни полетов, ни возможности петь то, что ей хочется… Он трогал меня за волосы и шептал: — Красивая… Самая красивая… Я несмело улыбалась и постоянно тормозила себя, чтоб не начать оглядываться по сторонам, в поисках той, о ком он говорит. Ведь не обо мне же? Или… Обо мне? Я? Я — самая красивая? Правда? В этот момент казалось совершенно неважным, что на мне нет ни грамма косметики, ее никогда не было, что кроссовки, старые, китайские, порвались еще три года назад, и я носила их к дяде Гарику на рынок, чтоб он прошил по подошве толстой ниткой… Что кофта на мне мамина, старая, вытянутая… Я была красивая. Он так говорил, что я не могла не поверить… И не могла поверить потом, когда он привел меня к себе домой… Нет, я не хотела, и не планировала. У меня был запланирован пленэр наутро, с моими ребятами из Дворца молодежи, а еще мама просила помочь… И потому я согласилась просто погулять… Недолго. А ему надо было что-то дома взять, срочно… И мы зашли на минутку… Всего на минутку, он же обещал… У него в квартире неприятно пахло. Сигаретами, дешевым пивом, которым оказался залит стол в кухне. А еще несвежим постельным бельем. Этот запах ударил в голову сильнее всего, когда он без разговоров просто опрокинул меня на кровать. Я все еще не понимала, да. Обескураженная такой резкой переменой в его поведении и, особенно, в его лице, с которого вдруг в один момент пропали ласковая усмешка и мягкий, тягучий взгляд, я даже не сопротивлялась. Просто нелепо уперла ладони в его плечи и отвернулась, когда склонился, чтоб поцеловать. А он и не заметил, что я не хочу. И не услышал. Потом, когда опомнилась и сказала. И когда просила. Умоляла даже. Ничего не услышал. Или не захотел услышать… После, помогая мне подняться, он попытался опять прижать к себе, поцеловать… Но я только толкнула его сильнее и брезгливо увернулась. Внутри все еще было непонимание произошедшего, но тело… Тело среагировало правильно. За уклонение от поцелуя я заработала пощечину, отлетела к стене, упала… — Не вздумай ерепениться, дрянь, — холодно сказал мне человек, совсем недавно назвавший меня самой красивой, — и в полицию ходить. Все по согласию было, поняла? Я помотала головой. Не по согласию! Нет! Он шагнул ближе, и столько угрозы было в этом его движении, что я только сжалась в комок, нелепо выставив перед собой ладонь. Меня никто никогда не бил… До него. За дверью раздается очередной грохот тяжеленного тела, и сразу же — очередной восторженный рев мужчин… Я не смогу уйти. Не смогу. Надо вернуться в реальность и просто понять: это не он. Тот мужчина, как его… Каз… Каз, да… Имя какое странное… Это не он. Не Алекс… Алекс умер. Это точно. Я не видела его тела, но он точно умер… А это кто-то другой. Просто очень похожий, до жути. И этот другой не знает, кто я. Он вообще не обратил на меня внимания, похоже. Просто посмотрел, наверно, чуть-чуть удивившись тому, что на него так уставилась какая-то уборщица… И забыл. У него масса других дел, развлечение сегодня, бои… Алекс бы меня узнал, даже в маске и косынке. По глазам. А этот Каз… Это не он, конечно, не он… Это мои страхи. — Эй, Марина, — в дверь молотит тяжеленный кулак, и голос Витька распугивает моих демонов. Одного демона. — Ты тут? Выходи , давай, там убрать надо! Закрываю глаза, тру виски пальцами, пытаясь вынырнуть окончательно на поверхность реальности. Той самой, где мой многолетний кошмар давно в могиле, а у меня много дел… — Марина? Уснула, что ли, там? — грохот по двери все сильней, голос Витька все нетерпеливей. — Иду… Сейчас… Слышу свой слабый голос, замолкаю, пугаясь тому, насколько он сильно дрожит. Пожалуй, лучше не разговаривать… Встаю, открываю дверь, и Витек, как раз набравший разгон для еще одной серии ударов, растерянно опускает кулак, смотрит на меня, поднимает брови: — Ты чего там? В темноте? Плакала, что ли? — и хмурится, — обидели? Приставали? — Нет-нет! — торопливо мотаю я головой, — просто… Все хорошо… Где убрать? — Вон там, с той стороны, там один урод пиво разлил… А Хазар этот запах терпеть не может… — мгновенно переключается Витек на насущные дела. Киваю, прихватываю тряпку с ведром и иду следом за ним, пробивающим мне дорогу в море мусжких тел, под завязку накачанных тестостероном. На ринге опять дерутся, зрители кричат, обсуждают бой: — Каз его сделает! — Да прям, это же Вася Буйвол! — Говорю тебе! — Херня… Буйвол его уронит! При знакомом уже имени невольно торможу и смотрю на ринг. Там дерутся двое мужчин. Огромный, чуть ли не в два метра высотой, весь заросший густым шерстяным покровом, словно обезьяна, мужчина, обманчиво медлительный, неторопливый… И его соперник, гибкий, хлесткий, словно плеть, словно гепард на охоте, но все же крайне хрупко смотрящийся рядом с шерстяным слоном… Каз. Завороженная дикой грацией скользящего вокруг своего противника мужчины, на мгновение забываю, насколько он похож на Алекса… И сейчас кажется, что и не похож… Алекс был ниже. И не двигался так… Хищно… И в плечах поуже… Не настолько проработанные мускулы на груди и животе… Иногда, лежа рядом с Алексом ночью, я смотрела на него и думала, что легко могу убить. Просто взять кухонный нож и воткнуть в глаз… Соблазн был огромный… И вот теперь, глядя на хищную походку и ласковый, приглашающий к бою белоснежный оскал, я понимаю, что, наверно, с этим вот зверем я бы даже не стала думать в сторону убийства… Потому что он производит впечатление полностью собранного, настороженного до предела, готового ко всему… Странно, что его противник не замечает этого, играя мускулами на публику и мягко, неторопливо двигаясь… Странно, что этого не видят зрители. Мохнатый великан обречен. Масса не сработает против укуса кобры. Пока я размышляю, кобра улучает момент и бьет. Прицельно. Точно. Насмерть.