— Ну, Матвей Игоревич, вы же помните… Ремонт как раз затеяли… — Ах ты, черт, точно… Ну, хорошо, дай-ка ей трубочку. Секретарша передает трубку, и я, стараясь не дрожать пальцами, подношу ее к уху. — Марусенька, здравствуйте! Я очень рад, что вы решили принять мое предложение! — Добрый день… — я невольно улыбаюсь, настолько радостно, успокаивающе звучит голос Холодова, на душе так тепло становится. Он рад мне, правда, рад! Хоть кто-то мне рад здесь. Настроение улучшается, да что там! Взлетает прямо вверх, стрелой! И кажется, что все, мучения кончились, и теперь все будет хорошо… — Но вот какое дело, Марусенька… — Холодов берет паузу, которую я в эйфории игнорирую, продолжая улыбаться в пространство. А зря игнорирую… — Сейчас я не смогу вас принять и устроить… К сожалению… Нас так внезапно пригласили в Норвегию… Сами понимаете, есть предложения, от которых не отказываются. Киваю, словно Холодов может увидеть мою реакцию. Да, от некоторых предложений точно не отказываются… — И, если б мы не уехали всем составом, или, если бы вы приехали хотя бы на месяц пораньше… То вы были бы с нами здесь. А сейчас я вынужден просить вас подождать меня… Нас. Дело в том, что в офисе даже сейчас никого, кроме Оксаны… И общежитие мы, пользуясь моментом, отдали под ремонт, так что остановиться там нельзя… Но, я думаю, что это не проблема? У вас есть, где остановиться? Это всего месяц, Марусенька, а потом мы вернемся, и ремонт к тому времени закончится. — Да… Да, я понимаю… — тихо отвечаю я, лихорадочно прикидывая, куда же мне этот месяц деваться, учитывая, что Сергей прогнал… — Ну вот и отлично! — радостно отвечает Холодов, — это всего месяц, Марусенька, а затем мы приедем, сразу вас оформим на стипендию и общежитие… — Да… Да… — Я очень рад, Марусенька, что вы решились все же и приехали! Тогда я наберу вам, как мы приземлимся! — Спасибо… Буду ждать… Я отключаюсь, отдаю трубку Оксане. Мнусь, в легком ступоре не понимая, что сейчас предпринять. Как удивительно бывает: в одно мгновение в вышине паришь, радуясь, что все удается, а в следующее — камнем вниз падаешь. И мысль только о том, как бы удержаться. Уцелеть… Оксана наблюдает мои метания, очевидно, совершенно отчетливо читающиеся на лице, с интересом энтомолога, изучающего странное насекомое. Я поднимаю на нее взгляд, и Оксана говорит: — У вас все? До свидания. И, хотя мне в голову приходит мысль поинтересоваться у секретарши, не сдает ли кто-нибудь комнату поблизости, или, может, им на стройку уборщица нужна, но тон ее не дает этого сделать. Потому коротко киваю и выхожу. На крыльце останавливаюсь, выдыхаю, пытаюсь привести мысли в порядок. Так. Холодов реально меня берет. Не обманул, не продинамил. Это хорошо. И то, что у меня будет крыша над головой и кое-какие деньги, тоже хорошо. Нет, не хорошо! Отлично! Но до этого времени надо как-то дожить… Месяц, если не больше. Точные сроки мне никто не сказал, а спрашивать самой как-то в голову не пришло… Так что ориентируюсь на месяц-полтора. И мне это время надо где-то жить. И, мало того, надо на что-то жить. У Ланки я, естественно, ни копейки не возьму, она и без того каждую высчитывает, а этот урод, ее муж, еще и отчет требует за любой потраченный рубль… Так что сестру собой обременять не собираюсь, наоборот, надо как можно быстрее найти работу, причем, такую, чтоб и ей помогать немного. И с Вальчиком тоже помогать… Я иду по скверику, очень симпатичному, с фонтанчиком посередине, вокруг него — лавочки. Сажусь на одну из них, смотрю на статую в центре фонтанчика — мальчика с горном. Это такой привет из прошлой жизни города, надо полагать. У мальчика отбит кончик носа и горн наполовину оголен, видно, вандалы какие-то потрудились, оставив только металлический остов на месте инструмента. Сам скверик, несмотря на испорченную статую, выглядит обжитым и уютным. На лавочках сидят мамочки с колясками, старушки с внуками, по скверику бегают за голубями дети. Я на мгновение прикрываю глаза, представляя, что, может, по этому скверику бегала когда-то моя мама с тетей Мариной, своей сестренкой… Они встают перед глазами, такие смешные, маленькие, веселые девочки с бантиками. У одной — красные. У другой — белые. Девочки играют на аллейке, а затем подходят к фонтану и смотрят на мальчика с горном, еще целым тогда, не испорченным. И он на них смотрит. Картина настолько реальная, что я не могу удержаться. Руки тянутся к сумке, где всегда лежит мой альбом для зарисовок и карандаши. Не открывая широко глаз, наметками, практически наощупь, накидываю на белый лист свое видение: фонтан, статую мальчика с горном, двух маленьких девочек в коротких платьицах перед ним… В такие моменты мне кажется, что я словно из реальности выпадаю, погружаюсь в иной, совершенно особый мир, и, возможно, даже проваливаюсь в какую-то временную дыру. Пространство будто схлопывается, позволяя мне увидеть кусочек того, что было когда-то давно, прожить эти мгновения еще раз, с людьми, которых уже нет в живых, и дать им возможность воскреснуть… В моей памяти. В моем альбоме. Это просто чудо какое-то, это невероятное ощущение единения с миром. И могущества, равного которому нет. Карандаш летает по листу, спешно заполняя все белые пятна: немного провисшую, сломанную ветку клена, разлапистые листья каштана, блики воды, разбивающейся о камни… Девочка с красными бантами стоит на одной ножке, почесывая носком сандалика щиколотку другой. У нее сбитые коленки и на пальчике дешевое пластиковое колечко, какие в союзпечати продают… Она долго выпрашивала его у мамы и была так счастлива, когда колечко, наконец, купили. А через три дня она его потеряла… Трель телефона неожиданным апокалисписом врывается в этот мир, разрушая его полностью. Потому что там, в том времени, еще нет сотовых… Я моргаю, удивленно переводя взгляд с разрушающейся статуи и пустующей аллейки на свой рисунок, где отпечатан соврешенно другой мир… И я все еще в нем, все еще там, с этими девочками, смотрю на статую мальчика с горном и улыбаюсь. Телефон разрывается, приходится брать трубку. — Маруська, — голос Ланки звучит , как всегда, устало, — ты где? У меня тут запара, можешь Вальчика покормить? Я выдыхаю, полностью возвращаясь в реальность. Ту самую, где у меня нет крыши над головой и средств к существованию. Но есть сестра и племянник, которым нужна помощь. И еще я так и не смогла сказать сегодня Ланке, что ее муж не желает меня больше видеть в своем доме. Такая она замотанная была, когда на пару часов забежала домой поесть и подремать перед следующей работой… И сейчас, похоже, еще больше устала… — Да, конечно, — спокойно говорю я, — я скоро приеду и покормлю его обязательно. — Спасибо тебе, Марусь, — выдыхает сестра, — давай тогда домой, а то Сергею надо уйти… куда-то… — Хорошо… — отвечаю я, завершая разговор. И старательно не думая о том, что буду говорить Сергею, с которым непременно пересекусь сейчас… На моем рисунке, спрятанном в сумке, проявляется и греет сердце тем, что просто есть, существует, совершенно другая жизнь. Там девочки смотрят на статую мальчика с горном, смеются, радуются. И у них все впереди… Глава 7 Перетаптываюсь перед входной дверью в квартиру Ланки с неуверенностью, морально готовя себя к встрече с ненавистным Сергеем. Надеюсь, что у него хватит ума меня не выгонять сейчас… Ему же куда-то там срочно надо, а ребенка одного нежелательно оставлять… Хотя, насколько я понимаю, Вальчик — вполне самостоятельный парень, и в пределах дома передвигается неплохо, наловчился. На улице, конечно, все куда тяжелей… Мы сегодня с утра, когда на прогулке были, пытались не на коляске, а самостоятельно походить. И Вальчик даже чуть-чуть покачался на качели. Но все равно, дома ему привычней, а на улице каждый камешек может стать причиной падения. А падать Вальчику вообще нельзя. Пока гуляли, он рассказал, что редко бывает на улице, мама постоянно работает, а папа постоянно ругается. Понятно, что это не добавило у меня позитивных эмоций по отношению к Сергею. После прогулки мы вернулись, перекусили, дождались Ланку, прибежавшую в перерыв между работами поесть и чуть-чуть поспать. Я, пользуясь тем, что она дома, ушла на встречу с Холодовым. Она уверила, что потом придет Сергей и побудет с Вальчиком.