— Ещё есть у нас наблюдательные люди? Видно было, что тысячу все хотят заработать, напрягаются, переглядываются, но никто ничего не сказал. Мишин не выдержал. — Да Красному повезло просто с Конём этим!.. Не Конское это дело — за людьми следить! — Та-ак Мишин, — протянул Робот сквозь хохот и раскрыл свою записную книжку. — Виктор Робертович! — отчаянно вскрикнул Мишин. — А можно извиниться? — Перед кем? — спокойно спросил Робот. — Перед Конём? Но записную книжку закрыл. … Потом мы обсуждали разные хозяйственные дела, составляли графики дежурств, и я почувствовал, что постепенно снова вкатываюсь в привычную Школьную атмосферу, от которой за лето успел сильно отвлечься. Занятия у нас должны были начаться с завтрашнего дня, сегодня был день ознакомительный. Внезапно дверь в класс открылась, и я вздрогнул. Пришёл Чирков. — Курс, встать! — скомандовал Виктор Робертович. Я ожидал его появления, но всё равно вздрогнул. Нас ведь осталось 18. Никого за лето вроде как не отчислили. А может и отчислили, только мы не знаем? Просто об этом сам Чирков должен объявлять? Такая у меня получалась логика. Потому и вздрогнул. Не за себя, в принципе, опасался, хотя… Прошлые отчисления было трудно спрогнозировать из тех представлений, которые у нас имелись на тот момент. Может и сейчас мы чего-то просто ещё не знаем? Но даже если и не меня — в любом случае очень не хотелось повторения той сцены отчисления. Я с тревогой наблюдал за Константином Михайловичем. — Всем привет, — поздоровался Чирков, зайдя в класс. Он был на вид не такой бодрый как обычно. Видимо, на первокурсников много харизмы потратил. Виктор Робертович встал, освобождая ему свой стул, но Чирков успокаивающе поднял руку. — Не надо, Вить, я ненадолго… Рад видеть всех живыми и здоровыми! — обратился к нам. — Как отдохнули? Загорели. Вытянулись. Получили новую форму? Молодцы. Ну что, официально поздравляю всех с зачислением на второй курс. Зачёты сданы. Не без сложностей, но в целом результат признан приемлемым. Так что все, кто висел на волоске, пока можете расслабиться. Уже не висите. Всем начислено по 5000 очков. Налог «за проживание» отменяется. Бонусы будут увеличены в два раза. Штрафы, кстати, тоже. Так что теперь главное что? Не проштрафиться и не проиграться в пух. Понимаете меня? Жёлтые майки вас ждут… Растите, ребята, развивайтесь, все условия для этого у вас есть. Теперь будем с вами чаще видеться, ближе будем знакомиться. Так что — считайте, что не прощаемся. Садитесь. … Занятие с ЕП в этот день состоялось по расписанию. Я его уже видел мельком, он помахал рукой мне и другим пацанам, которые были рядом, но подходить не стал. От этого стало немного грустно. Он и за руку никогда ни с кем из нас не здоровался. Впрочем, в Школе никто из взрослых с нами за руку не здоровался, только Чирков один раз в самом начале, я рассказывал. Но это была явно показательная акция. Мне бы хотелось ему руку пожать. Может, надеялся я, со второго курса начнёт? Но нет. Он зашёл в класс и просто поздоровался. На вид — точно такой, как обычно. Хотя он тоже только что плотно общался с первокурсниками, помогал им наверняка названия команд выбирать, как и нам, но, в отличие от Чиркова, на общение с ними он, кажется, ничего из себя не потратил. И чувствовалось, что он был рад нас видеть. Без вранья. Мы поговорили о лете. Пацаны перебивали друг друга, рассказывая какие-то эпизоды. Юмористические в основном. ЕП смеялся, расспрашивал о деталях. Вообще, сказал, вы запишите, если хотите, по рассказу. Какой-нибудь наиболее запомнившийся эпизод. Если получится хорошо — а хорошо, это значит искренне и более-менее складно — с меня тоже хороший бонус. Что-нибудь можно будет потом вместе зачитать. А если не хотите публичного чтения, то поставьте меточку в начале. — Но за публичное чтение отдельный бонус, — сказал, хитро прищурившись. Народ этой темой заинтересовался, было видно, как заскрипели мозгами. Бонусы надо брать, пока дают, это уже все хорошо поняли. 5К на счету — конечно, хорошо, но подляна какая-нибудь может выскочить в любой момент. Тем более, бонусы обещали увеличенные. Я тоже быстренько пробежался по своим воспоминаниям. Три случая самых ярких насчитал, но описывать можно было только один. Его и публично почитать было бы прикольно. Про мою первую одиночную ночёвку. Я сразу стал припоминать детали, но ЕП отвлёк. — У вас, — сказал. — С завтрашнего дня начнётся изучение английского. Я должен вначале познакомить вас с нашей методикой изучения языков. — Ваша собственная методика? — спросил Грачёв. — Нет. Не моя собственная. Она общая. Заложена изначально в каждом человеке. Вернее так — в любом человеке изначально заложена способность к овладению любым языком. Совершенно элементарным способом. — Как же — элементарным! — насмешливо воскликнул Мишин. — Я в интернате учил немецкий — там голову сломать можно! — Я, кстати, хорошо тебя понимаю, — улыбнулся ЕП. — Сам когда-то с волнением шёл на свой первый урок немецкого языка. Хотелось научиться балакать по-иностранному. Но очень быстро завяз во всех этих плюсквамперфектах и, разумеется, очень быстро их возненавидел… А заодно весь этот язык, в котором, оказывается, водится подобная жуть. И без знания которой, как выяснилось, нельзя научиться на нём говорить. Но на самом деле можно. — Как это? — А как ребёнок изучает язык? — Какой? — Родной. Русский. Вот ты его как изучал? — Да я не изучал. Просто знал. — Изучал, Костя, изучал. Вспоминай. Давай с начала попробуем… Как это происходит? В самом начале ребёнок слышит непонятный набор звуков, непонятным образом объединённых. Затем начинает ассоциировать разные наборы звуков с предметами и понятиями окружающего мира. Так? Поняв связь, пытается воспроизвести те же звуки. Начинает понимать и повторять фразы, которые состоят, по сути, из предметов и понятий. Постепенно запас слов и фраз у него становится вполне достаточным для полноценного общения… К какому возрасту ребёнок уже на самом деле свободно владеет языком? — Годам к пяти, — сказал Игорь. — Или к четырём вообще. Но только говорят ещё смешно. — Будем считать, что к пяти-шести годам ребёнок вполне свободно общается. Особенности устройства детского речевого аппарата не в счёт. Всё растёт, всё меняется. Словарный запас становится практически идентичным активному словарному запасу всех окружающих его носителей языка. Ребёнок не знает букв, вообще не понимает, что такое письменность, и уж тем более не знает никаких правил употребления языка. И это совершенно не мешает ему абсолютно свободно общаться. А кто знает правила? — Училки, — откликнулся Мишин. — Совершенно верно. Правила знает только кучка филологов, которые зарабатывают себе на жизнь этим знанием. Ещё их знают учащиеся школ и вузов, которых заставляют их изучить, и которые тут же их забывают после сдачи экзаменов, за ненадобностью. И ещё иностранцы, изучающие данный язык и язык этот, соответственно, не знающие… То есть, можно не уметь читать, не уметь писать и при этом в совершенстве владеть языком. — Так уж и в совершенстве, — недоверчиво сказал кто-то сзади. — Зависит от того, с кем общаешься, — невозмутимо отреагировал ЕП. — Что у нас получается? К изучению письменности ребёнок подходит, уже являясь полноценным носителем языка и уверенно им владея. И как только тумблер в его голове перещёлкнет, и он поймёт каким образом буквы, обозначающие конкретные звуки, складываются в слова, то достаточно быстро и уверенно начинает читать. Просто сопоставляя свои уже имеющиеся знания… Затем происходит неизбежное и он узнает о существовании падежей и временных форм. Это знание его, конечно, сильно удивляет, я помню собственное удивление — оказывается, я постоянно употреблял все эти падежи и все эти временные формы, ничего про них не зная. Не подозревая даже… Правда, ещё оказывается, что это новое знание нельзя применить больше нигде, кроме как на уроках русского языка… Вот и всё. Весь процесс изучения. — То есть что — правила вообще не нужно знать? — изумился Грачёв. — Не нужно. Если ты не собираешься зарабатывать их знанием, то нет, я же сказал. Я лично не знаю ни одного правила, но пишу вполне грамотно. Просто имеешь в виду, что знак препинания — это пауза. И расставляешь паузы, где они нужны. Покороче или подлиннее. А всё остальное — по памяти. Когда много читаешь — поневоле запоминаешь, как правильно слова пишутся. Это ЕП верно сказал. Я тоже вообще никаких правил не знал и уроки русского всегда ненавидел, но писал довольно грамотно, не очень много ошибок делал. Мы с ЕП периодически писали диктанты. Теперь понятно стало — он просто проверял, насколько внимательно мы читаем. — Разбираемся дальше, — продолжил он. — Что происходит с иностранцем, пытающимся изучать язык в соответствии с обычными представлениями о том, как его нужно изучать? По сути, он начинает сразу с изучения письменности. И сразу, кстати, приобретает чудовищный акцент, разбирая транскрипции, ещё одно зло, придуманное филологами… Начиная с письменности, он неизбежно тут же утыкается в правила, во все эти падежи и временные формы, в правила склонения и употребления. И получается, что он должен вначале выучить все эти правила, а уже потом нормально изучать язык. А выучить эти правила, не зная языка — вот тут действительно можно голову сломать, как правильно заметил курсант Мишин. Все обернулись и посмотрели на сиявшего от гордости наглого заморыша. — То есть, — сказал ЕП. — По классической методике — изучение иностранного языка начинается с противоположного конца. — Через жопу! — радостно выкрикнул Мишин. ЕП затяжным взглядом посмотрел на него, и Мишин сник. — Но по сути верно, — подтвердил ЕП и переждал смех. — Через голову — только у маленьких детей и не знающих письменности эмигрантов, в том случае, конечно, если они вынуждены приспосабливаться и активно общаться с носителями, а не закуклены в родной общине… Учить иностранный язык нужно, вообще забыв, что у него имеется письменная форма. Тем более что в английском написание и произношение обычно не совпадают… Я вам как-нибудь потом расскажу, почему так произошло. История забавная… Учить нужно только на слух. Заучивать готовые фразы, не разбирая структуру предложения, никаких подлежащих и сказуемых, просто понимание, что вот эта тарабарщина означает вот эту конкретную фразу на родном языке. Когда запас таких фраз сделается достаточно большим, понимание структуры предложений придёт само, интуитивно. Как в детстве… А уже свободно разговаривая, можно начинать изучать письменность. — И правила? — уточнил Грачёв. — Ай, — отмахнулся ЕП. — Не понадобятся тебе эти правила. Вряд ли ты пойдёшь работать учителем английского. Просто читать научиться. Потом писать. Всё по той же схеме. Итак. Как вы будете учить язык? Очень просто. У вас будут планшеты с установленным приложением. Я сам его разрабатывал и горжусь им, если что. Он преувеличенно внимательно обвёл нас глазами. — Диктор произносит фразу, вы за ним повторяете. Аналог фразы на русском будет на экране. Начнём с простого, дальше будем усложнять. Но вообще удивительно, как мало нужно знать, для того чтобы достаточно свободно общаться. Сами убедитесь… Повторяете за диктором в микрофон, пока не появится зелёная галочка. Это значит, что произнесли достаточно верно. Алгоритм сравнения там довольно неплохой. То есть, проверять знания довольно просто — выключаем диктора, и всё. Зелёная галочка. Диктор, кстати, заслуженный театральный актёр из Нью-Йорка. Мы решили, что этот вариант произношения наиболее оптимальный. Так что, станете нью-йоркцами. Причём богемой. Полностью от русского акцента избавиться пока не получится, это нужно на месте пожить, пообщаться. Поживёте — избавитесь. Никто просто сильно не старается. А вы уже умеете стараться. Ого. В Нью-Йорке? Мы с Игорем переглянулись. Ничего так перспективка. — Потом будем применять знания. Общаться. Между собой и с носителями по видеосвязи, но пока об этом не думайте. Пока задача простая. Всё поняли? Пошаговая система. … После была традиционная линейка. Мы построились, Константин Михайлович произносил слова, а я разглядывал первокурсников. Разглядывал и поражался — неужели мы тоже такими были? Такими детьми. Всего ведь год между нами разница. Я посматривал на своих пацанов, сравнивал. Да уж. Неудивительно, что с нами никто не общался. О чём? Тут и запрет никакой не нужен. Значит и я изменился, раз все пацаны так изменились. По логике. Но особенных изменений я всё равно в себе не ощущал. Ну да, научился кое-чему. Поспокойнее стал. Хотя. Я покосился на Сумина. Не факт. Заметил третьекурсника Колю-Коня. Вообще, я помнил его по Забегам, нормально у него получалось. Может, не стоило его сдавать? Он зацепил мой взгляд и вопросительно приподнял брови, смешно при этом сморщив нос. Я отрицательно мотнул головой и отвёл глаза. Чувствовал некоторую неловкость. Но это же про задания? Не про какие-нибудь там вредные привычки? Если так все покрывать друг друга начнут, то никто ничему не научится, так ведь? Считается это стукачеством или нет? Вот же блин… А хорошее всё-таки получилось лето. Глава 11. Неумирович и щит После линейки у нас состоялось интересное занятие с Виктором Робертовичем. Он распорядился взять плавки и полотенца, и повёл нас к озеру. Утром он с нами не бегал. Сказал, что бегать теперь будем самостоятельно, большие уже. Бегать велел до тех пор, пока не искупаются первокурсники, как уйдут — тоже лезть в воду. Мы всё так и сделали, дело было привычное. Сам он, кстати, тоже бегал, но где-то в другом месте, на дороге, наверное, мы на обратном пути видели, как он с той стороны возвращался. Такое показательное доверие к нам было приятным, не скрою. И вот привёл он нас к озеру и сказал, что пока сентябрь и вода довольно тёплая, будем учиться правильно плавать. Классический кроль в его исполнении мы, конечно, же уже не раз наблюдали, но он разделся и продемонстрировал его ещё разок. Затем разложил нас на берегу и мы, лёжа на животах, стали заучивать движения. Затем отрабатывали их в воде, а после бегали вокруг озера и грелись. Весь сентябрь и половину октября продолжались эти наши занятия. Мне труднее всего дался кроль, было сложно переучиваться и избавляться от собственного недостиля, которым меня когда-то научили плавать пацаны в интернате. Но спасибо Весёлому, методику заучивания сложных движений он в нас вдолбил крепко. … Сценическое мастерство стало одновременно и одним из самых моих любимых предметов, и одним из самых нелюбимых. Такой вот парадокс. В этот предмет входило несколько, если можно так выразиться, дисциплин — это и культура речи, и хореография, и актёрское мастерство, и даже пение. Предмет этот, как я уже говорил, в Школе считался важным, поэтому у преподавателя Вениамина Сергеевича в отношении нас были очень широкие полномочия, которыми он порой даже чересчур неистово пользовался — карал и миловал направо и налево. Зачёты у него сдавались трудно, потому что не всегда даже были понятны критерии, на которые он ориентируется. А анекдотическое «Не верю!» мы от него слышали постоянно, он любил им злоупотреблять. Но в то же время всё это порой было дико интересно и здорово веселило. Вениамин Сергеевич свою работу очень любил и отдавался ей полностью. Несмотря на постоянно исходивший от него запах алкоголя, причём не водочный, а какой-то другой, мне незнакомый, он не терял концентрации и не зацикливался на собственных ощущениях. Честно скажу — вспоминаю его сейчас с любовью, хотя точно помню, что порой хотелось его покалечить. Очень сильно хотелось. Опишу наша первое занятие, чтобы вы примерно поняли, каким он был. Занятия проходили у нас на этаже в соседнем с классной комнатой помещении. Оно было пустым и застелено ковролином, с набросанными вдоль стен разноцветными подушками и одиноким стулом. Виктор Робертович велел нам разуться в коридоре, и сидеть, ждать преподавателя. Мы расселись на подушках и дисциплинированно ждали. Робот сел на стул. Преподавателя всё не было, хотя по расписанию уже должен был прийти. Так мы просидели в тишине ровно десять минут, часы висели над дверью. Личные часы, которые нам выдали перед первым походом, по возвращении в Школу мы сдали на склад Громозеке, считалось, что в Школе они нам мешают. Виктор Робертович тоже поглядел на часы и встал со стула. Как позже выяснилось, Вениамин Сергеевич был исключительно пунктуальным человеком — он всегда опаздывал ровно на десять минут. Открылась дверь и вошёл человек среднего роста, в твидовом пиджаке в мелкую клетку и в багровом шейном платке. Его полуседые не особенно короткие волосы благородно обрамляли нервное тонкое будто бы помятое и после не очень удачно разглаженное утюгом лицо с глубокими морщинами вокруг беспокойных нежно-голубых, но уже немного повыцветших глаз и подвижных тонких губ. Такое изысканное описание, думаю, по стилю понравилось бы Вениамину Сергеевичу, хотя, конечно, с деталями он бы поспорил. Оно вполне в духе тех сложносочинённых ругательств, которые мы от него периодически выслушивали. Робот показал пальцами, и мы тоже встали, приветствуя пришельца. Человек окинул нас быстрым взглядом, повернулся к Виктору Робертовичу и царственным жестом протянул ему руку. Робот протянул свою не менее церемонно и учтиво наклонил голову. Человек удовлетворённо кивнул и прошествовал на середину комнаты. — Здравствуйте, дорогие мои, — обратился он к нам звучным поставленным голосом, пытливо вглядываясь в лица. — Меня зовут Вениамин Сергеевич и мы начинаем с вами путешествие в удивительный и прекрасный мир искусства. Я буду, так сказать, вашим проводником в этот чудесный мир, и в этой скромной роли надеюсь заслужить ваше доверие. Я ошалело посмотрел на Виктора Робертович, но он отвернулся к стене, лица его не было видно, а плечи слегка подрагивали.