— Я не такой! — гордо отрезал Корнеев. — Мы с Игорьком проследим за вами. Чтоб вы в дерьмо какое-нибудь не вляпались! — Вов, а ты? — спросил я у Дорохова. — А я в кино хочу, — сказал Володя. … — Значит, Данченко — две тысячи рублей, — сказал Виктор Робертович и сделал пометку в блокноте. — Хватит? Корнеев, сколько? — Тоже две, — непривычно неуверенно ответил Димон после какой-то странной паузы. — Принял. Дорохов? — Одну, — сказал Вова. Очков у него было меньше, чем у меня. По крайней мере, в этом году резервистом оказалось быть невыгодно, Володя выходил на замену всего-то пару раз. Но всё-таки мог бы поддержать меня. — Благоразумно, — откликнулся Виктор Робертович и сделал пометку. — Авдеенков? — Десять, — выдохнул Мочка. Робот посмотрел на него внимательно. — Принял, — сказал невозмутимо. — Краснов? — Я тоже это… Мне тоже. Десять, короче. Виктор Робертович оценивающе посмотрел на меня, чему-то слегка улыбнулся и сделал пометку. — Данченко, — сказал. — Деньги сейчас сам снимешь в банкомате и возвращай карточку… Ну что ж, господа, желаю вам хорошо провести время. С пользой, — «пользу» выделил и посмотрел при этом почему-то на меня. — В двадцать один десять наш экспресс отправляется. На Хогвартс. Кто не успеет — я не виноват. Это понятно? Ну, давайте. … Так получилось, что мы снова вернулись на фудкорт. Мочка с Игорем уткнулись в свежекупленный телефон искать варианты. Симку, между прочим, я на себя оформил. Ну на кого-то надо же было? Паспорта нам Робот раздал. А продавцов левых симок тут, в отличие от Москвы, не наблюдалось. Корнеев тоже к ним пристроился выбирать, а мы с Вовой пошли осмотреться. Я не то чтобы доверял их выбору, но самому выбирать почему-то не хотелось. Я прямо занервничал, представив, как выбираю. Выругал себя за слабость, но всё равно ушёл с Вовой. … — В 18.30, - сказал я вернувшись. — Кино нормальное вроде. Ну чё, нашли? Успеем до кино? — Ха, — откликнулся Игорь. — И рыбку съесть, значит. Герой. Нашли, нашли. И списались уже. Ну что, второй вариант? — посмотрел на Мочку. — С подружкой? — Хз, — нахмурившись, сказал тот. — Фотка не её сто пудов. — Не факт, — не согласился Игорь. — Ну так что? Постараюсь забиться на три-четыре? Тогда и в кино мальчики успеют? Съездим, по центру погуляем, пообедаем и повезём жеребцов наших на… Как бы это выразиться? — Гы — радостно откликнулся Корнеев. — А подружки фото есть? — осторожно спросил я. … — Погодите. Сейчас, — вспомнил и побежал обратно, оставив ребят возле выхода из ТЦ. — Ты чего, Кир, сбрендил? — поинтересовался Корнеев, когда я вернулся. Шарик был не совсем такой, как я хотел. Зелёный, но с парой надписей латиницей. Неважно. Мы вышли наружу, я посмотрел в низкое серое небо. Слишком близкое. Какое-то приземлённое. Впрочем, вполне соответствовало. Даже двойной смысл у меня получался. Я вытянул руку с зажатой ленточкой вперёд и ещё разок посмотрел на шарик. Разжал пальцы. — У-у-у-х! — прикрикнул Корнеев. Вначале шарик понимался медленно, будто нехотя. Затем его потащило в сторону и после он полетел вверх гораздо быстрее. Всё удаляясь и удаляясь. Всё дальше и дальше. — Да, — сказал Володя. — Красиво. … Дальнейшее мне стыдно описывать. Но, поскольку дал себе слово — опишу. Блин. В общем, пятиэтажная панелька. Обычная квартира. Женщина в халатике. Фото было не её, но Мочка заворожённо уставился на весьма впечатляющий бюст и безропотно отдал наши деньги. Подружка тоже в халатике, формы скромнее, лицо… Да нормальное лицо, чего там. Я был в каком-то оцепенении. Не знал, что сказать. Пошёл за ней. Она очень ловко меня раздела, я даже почти не успел поучаствовать. Когда начала протирать меня влажной салфеткой — я удрал. Вот, собственно, и всё. Одевался на лестнице. Пацаны ждали во дворе на лавочке. Как же они с меня ржали. Глава 28. Проблема История повторялась — год назад в это же самое время я ходил и переживал за наших минусовиков, а теперь ходил и переживал за него. Только вот он не был минусовиком, наоборот — по очкам на своём курсе шёл в числе первых, но теперь то я знал, что это самое хреновое. Не известно, как у него было с очками до той новогодней ночи, но после — хорошо, его «Леопарды» занимали первое место у них в зачёте, довольно часто выигрывая Забеги. Как я ни пытался с ним не связываться, держаться в стороне, отсушиваться, но всё равно получилось так, как получилось — у нас с ним установились дружеские и даже доверительные отношения. Его почему-то тянуло ко мне. Благодарность, что ли, испытывал — не знаю. Я пытался ему объяснить, что там не было ничего героического — никто бы не оставил вот так замерзать человека, любой бы так поступил. А то, что не сдали его — ну тоже такое себе. Героизма никакого нет, всё вполне естественно. Что он и сам бы наверняка сделал. Хороший он оказался парень. И смышлёный — перестал быть назойливым и компрометировать меня. Но то ли так само получалось, то ли он ловко подстраивал — мы несколько раз неплохо пообщались, не мозоля никому глаз. И я объяснил ему, что имел в виду, когда назвал себя гондоном. Всю ситуацию рассказал. Ну, то есть, не про своё отношение к Ипполиту и его причины, конечно. А именно, что сам проявил жестокость. Совершенно ненужную и позорную. И рассказал, как рассчитался перед собой за неё. Я решил, что всё это нужно ему объяснить ещё и потому, что подметил за самим Никитой нечто похожее. То есть, откровенных подобных подлостей он в Забегах не совершал, такого я не заметил, но вёл себя в них очень жёстко и бескомпромиссно. Победа была для него крайне важна, и он ими действительно гордился. Иногда я думал, что может просто завидую его таланту и страсти. Сам я таким не был. Мог упереться, мог не щадить себя, но к победам даже на первом курсе относился спокойнее, порадовался и забыл, поехали дальше. А на втором курсе вообще довольно философски уже стал к этому относиться. Да, старался, да, упирался, придумывал, но редко, чтобы с настоящим огоньком. Понятно уже стало где-то с зимы, что катастрофического падения по очкам ни у кого из нас не будет, разве что какое-то исключительное невезение. Что отчислять никого вроде не собираются, а если и соберутся, то явно по неизвестному мне принципу. И, скорее всего, это случится уже летом, пропал же один человек прошлым летом у второго курса? Чирков говорил тогда про экзамен на профпригодность. Видимо, нечто подобное и предстоит. То есть, сейчас волноваться не о чем. А насчёт Забегов — когда примерно равные силы — решает обычно везение. А я как бы ни причём. Такое вот было настроение у меня. Правда, я его старался держать при себе, чтобы не злить Мочку. А Никита все свои победы помнил и пытался о них при мне вспоминать. Типа, не чтобы похвастаться, а совета спросить — правильно ли делал. А я тоже хорош — мне бы просто осадить его, ну а я советы эти давал. Со скрипом вроде и нехотя поначалу, но лестно же всё-таки? Расчёсывал гордыню свою, короче. Я уже довольно много знал о его прошлом, о его личных обстоятельствах. Проникнуться, конечно, в полной мере не мог, это и невозможно, да и нужды не видел пытаться. Я ему повторял то, что сказал на Новый год — прошлое значения не имеет и не должно влиять на настоящее. Он вроде как понимал. А я чем дальше, тем больше чувствовал себя загнанным в ловушку. То есть, я мог ему рассказать о том, как стоял раком в классе и вынуждал ударить меня по яйцам, чтобы закрыть для самого себя некоторый важный вопрос. А о том, почему Никите лучше не быть в числе первых по очкам — сказать не мог? И это противоречие ближе к концу учебного года и финальным подсчётам меня просто раздирало. К этому времени у меня уже начала появляться привычка систематизировать и раскладывать всё по полочкам. В этом была заслуга двух человек. Конечно же, ЕП, который учил смотреть на всё с разных сторон и уметь делать выводы. А также Виктора Робертовича, во-первых, просто приучавшего к порядку в вещах и делах, во-вторых, благодаря его урокам. Часть из них была посвящена полевым занятиям и отработке различного рода взаимодействий. Вроде перетягивания каната, но по-другому, обстоятельства и условия менялись. А часть уроков мы просто решали логические головоломки. Призовые были хорошими, так что старались, скрипели мозгами. Любовь к подобным задачкам осталась у меня с тех самых пор. И знаете, кстати, тут обнаружилась забавнейшая вещь. Я, зависнув пока на одном месте и работая над этой книгой, иногда за завтраком смотрю разные передачи. Подсел на такую передачу — «Что? Где? Когда?», слыхали, наверное, про такую? Отличные задачки там попадаются. В общем, решил весь архив пересмотреть. Слушаю вопрос, останавливаю, думаю, пью своё какао, интересно. Если логика не поломана — обычно решаю, ну или хотя бы версию интересную даю. И тут вдруг раз — а вопросики-то знакомые пошли. Виктор Робертович нам их уже давал! Такое странное чувство я испытал. Сильное и сложное. От него даже в глазах защипало. А ещё он загадки разные нам загадывал. И в «данетки» играли. Про то, как женщина мясо альбатроса заказала в ресторане, знаете? Чумовая вещь. Так обидно мне было, что не я первым догадался, какой нужно вопрос задать. Вовка Дорохов скумекал. Мне тогда впервые открылась истина, что правильный вопрос на самом деле даже важнее ответа. Это я всё к чему? Разложил я задачу с Никитой по полочкам и их у меня получалось три штуки. На первой — я говорю Никите, чтобы не лез вперёд, перекинулся как-нибудь в середняки. Просто на авторитете говорю, ничего не объясняя. Объяснять точно ничего не нужно, в этом был уверен. Впрочем, ещё я был уверен в том, что он меня и без объяснений послушает. Что в этом случае получается? Для нас для всех эти отчисления стали ударом. Причём для оставшихся ударом точно полезным, вроде того, которым меня наградил тогда на крыше Виктор Робертович. Отрезвляющим и заставляющим посмотреть на обстоятельства, правила и себя по-новому. Меняющим. Имею ли я право лишить этого крайне полезного урока Никиту? Вернее, даже не так — имею ли я право влезать в это дело и, возможно, менять его судьбу? Это разве честно будет? Сейчас он ведь сам хозяин своей судьбы. У них есть минусовики, я знаю, он говорил. Сейчас у него есть право и возможность принять решение. А тут я такой — решу за него его судьбу. Отберу у него это право. Но поступлю по-дружески. И, возможно, спасу ему жизнь. Вторая полочка — намекнуть. Но довольно тонко, ненавязчиво. Просто чтобы лучше поразмыслил над этой темой. То есть, не решать за него судьбу, а привлечь немного его внимание к тому, что возможно там не так всё просто, и что может быть судьба ещё будет решаться. Пока Никита был убеждён, что у него всё благополучно. Особенных переживаний об отстающих не демонстрировал. По крайней мере, с моими прошлогодними не сравнить. На ходячий вопросительный знак похож не был. Впрочем, может просто не хотел меня в эти переживания посвящать? В общем, этот вариант был, безусловно, компромиссным — я и вёл себя как друг, и сильно не влезал. Но было в этом варианте и что-то гадкое. Я это прямо чувствовал, но боялся раскапывать. Третья полочка — не говорить ничего. Не лезть. Пускай само всё решается. Судьба. Вариант честный. Вариант мощный. Вариант Воина. Но только вот этого вот Никиту, которого я замерзающего из сугроба тащил и секретно отогревал в душевой, который иногда прямо как дружелюбный щенок себя со мною вёл, у которого родинка под скулой и волосы смешно торчат — его вполне вероятно скоро вырубят шокером и, возможно, закопают в лесу. Возможно. Хоть бы узнать как-то, в отчаянии думал я, что с пацанами случилось? Но из Школы выкинут точно, и я его, скорее всего, никогда больше не увижу. И даже если его в лесу сейчас не закопают, то он ведь и сам закопаться может? Он ведь зимой уже чуть не закопался. Я тогда его спас. А сейчас вот возьму и не спасу, так? Потому что, типа, нечестно? Как же меня накрывало. А где-то недалеко висела ещё одна подлая мыслишка — если Никита не очень ловко в середняки перескочит, то наверняка на меня подумают. На мой совет. И это очень для меня опасно. Без всяких сомнений. Но эту мыслишку я старался презирать. И даже не посоветуешься ведь ни с кем. Кроме этих трёх вариантов всё равно больше решений для меня нет. Посоветоваться только для того, чтобы кто-нибудь склонил меня к одному из вариантов? Разделить ответственность, получается? Ну это совсем малодушно. С ЕП бы посоветоваться. Но я и так понимал, что бы он посоветовал в этом случае. Самому решать, что же ещё? Принять решение, совершить поступок и быть готовым за него ответить. Но только какое решение? В общем, весь май так и промаялся. Трудным для меня этот месяц в Школе получался. При встречах с Никитой я стал всё сильнее нервничать, вести себя неестественно и потому начал этих встреч избегать. А под конец месяца до меня дошло, что, собственно, случилось — я мало того, что походу выбрал третий вариант, так ещё и сам теперь к нему морально был не готов, и с Никитой вообще херово поступаю. Просто гнусно. Вот так вот. Глава 29. Финал Слушая речь Чиркова перед финальными забегами, я машинально сравнивал её с его прошлой речью. Изменений не наблюдалось. Впрочем, это же наверно хорошо, мрачно размышлял я. Тотализатор работал исправно, денежки зарабатывались. Всё по накатанной. Слова про экзамены на профпригодность в этот раз неприятно резанули, но это-то понятно, в прошлый раз они меня не касались. Мрачность моя была вызвана раздражением, которое я испытывал к себе, ну и, соответственно, оно перекидывалось на всё. Себя я достал, и на этой предварительно подводящей итоги года речи, я это почувствовал совершенно определённо. Она будто и этот мой личный итог подводила. Меня уже просто бесила собственная нерешительность. Ещё и погода была чудесная и она только подчёркивала мою несостоятельность. Так что я и на погоду злился. Потом подумал, что вообще весь май просрал, всю красоту эту не заметил, дурак. Как зомби его прошёл, не мог отлипнуть от экрана с выбором. А месяц-то какой был хороший! Одни соревнования по плаванью чего стоили. Так интересно могло бы быть, если б не залипал. И всё ведь из-за себя. Из-за нерешительности дурацкой. А ещё из-за судьбы-злодейки, которая подстроила мне это испытание. Из-за нескладухи этой. Из-за… Тут я посмотрел на шеренгу первокурсников и как раз встретился взглядом с Никитой. А он, муфлон, мне ещё и подмигнул. При всех. Да вот из-за него это всё и есть! И как только эта мысль, в общем-то, бродившая во мне, так внятно и отчётливо продумалась, тут я и сорвался.