Когда мы приехали, только окно кабинета и светилось, в остальных комнатах было темно. Я отперла тяжелую дверь со стеклянными витражными вставками, и мы вошли внутрь. Зажгла свет на первом этаже, показала Митчеллу гостиную и предложила ему подождать меня внизу. Если у отца с сердцем нехорошо, то Митчелла ему лучше не видеть. Митчелл не возражал, так что я повесила свой плащ на крючок и пошла наверх. Отец много времени проводил в своем кабинете, который был весь уставлен шкафами с документами. Он часто приносил сюда дела клиентов, подолгу разбирался с ними, оставаясь там глубоко за полночь. Большой массивный стол из темного лакированного дерева стоял у окна, и еще у отца было шикарное кожаное кресло с высокой спинкой и полированными подлокотниками. Я не раз видела его сидящим в этом кресле с чашкой кофе, и в такие минуты он напоминал мне героя какого-то старого, стильного кино. Я вошла в его кабинет и первым делом взглянула на кресло. Отец сидел в нем, развернувшись ко мне спиной, и смотрел в окно. Одна рука свесилась с подлокотника, вторая была закинула за голову. – Привет. Как ты? – спросила я, переступая порог. – Прости, что ехала долго, там такой ливень. Почему ты не лег, если чувствуешь себя плохо? Я поглядела в маленькое настенное зеркало, поправила волосы, снова посмотрела на кресло и потеряла дар речи. В нем сидел не отец. Теперь оно было развернуто, и я увидела того, кого меньше всего ожидала увидеть. Ледяная дрожь пробежала по коже, будто я стояла голой под зимним дождем. Все тело одеревенело. Дерек медленно поднялся на ноги, положив ладони на стол. На нем была черная рубашка, золотые запонки, и тот самый ремень, которым он когда-то выпорол меня до крови. Я развернулась и кинулась к двери, но голос Дерека остановил меня: он звучал так, словно в его спину был воткнут нож и сейчас он просто умирал от страшной боли. – Ванесса, ради всего святого. Поговори со мной. Интуиция говорила мне убираться отсюда как можно скорее, а сердце дало слабину. Я остановилась на пороге, вцепившись рукой в край стены. – Где мой отец? Как это понимать? – Бернард сжалился и решил помочь мне. Я не мог тебя найти. Больше не знал, к кому обратиться. Прости его, он хотел как лучше. – Что тебе нужно? – спросила я, немного успокоившись. Если Дерек и был зол, то сейчас полностью держал себя в руках. – Я не знал, где ты. Хотел поговорить, потому что одного твоего исчезновения не достаточно, чтобы поставить точку. Я хочу услышать от тебя, что все кончено. Хочу убедиться, что ты действительно так решила. – Все кончено, – сказала я. – Если это именно то, что ты хотел услышать, то вот: кончено и точка. Дерек вышел из-за стола и сделал ко мне шаг. Я вытянула руку, останавливая его. Его присутствие еще куда ни шло, но его близость пугала до чертиков. – Стой там, где стоишь. Я буду говорить с тобой, только если ты не двинешься с места. – Так вот как малышка Ванесса выбрасывает людей из своей жизни, – улыбнулся он, впрочем, скорее грустно, чем саркастично. – Я не думал, что ты способна на это. – А на что ты надеялся?! – воскликнула я, чувствуя, как праведный гнев начинает затапливать меня всю, от пяток до корней волос. – На что?! Что я смогу вечно терпеть твою агрессию, твои насмешки, бесконечные смены настроения?! Ты сделал меня параноиком, Дерек! Ты сделал меня больной! Он закрыл лицо руками, опять опустился в кресло, и я поняла, что он плачет. Странное и неудобное чувство жалости к нему вдруг шевельнулось внутри. Я видела его всяким – яростным, неадекватным, жестоким, но его слезы всегда впечатляли меня сильнее всего. – Дерек, послушай, – сказала я. – Ты бы уничтожил меня. Уж не знаю, сознательно или случайно, но если бы я осталась с тобой, то добром бы это не кончилось. Пожалуйста, прими это. Тебе нужно меняться, чтобы суметь построить здоровые отношения. Не работая над собой, ты всегда будешь одинок. Дерек поднялся, не глядя на меня, вышел из-за стола и стал бродить по кабинету, как запертое в клетке животное. – Что дает тебе право обвинять во всем только меня, но ни слова не сказать о себе? – спросил он. – Почему моя малышка постоянно носит на голове невидимую корону? Мне бывает сложно контролировать себя, и это всегда выливается в кучу проблем, но ты… Неужели ты правда считаешь себя ангелом, Ванесса? Я не спал трое суток после того, как ты исчезла. Я не мог работать, есть, пить, жить. Я чувствовал ужасную вину, но не мог найти тебя, чтобы извиниться. Все твои вещи все еще были в моем доме, – повсюду! – но ты словно растворилась в воздухе. Твои родители были готовы поговорить со мной в любой момент, но не ты. Они были готовы принять меня, но не ты. Они жалели меня, но не ты. Я понимаю твои чувства, я знаю, что в очередной раз сделал тебе больно, но ты… Даже ни на секунду ты не усомнилась в том, что просто бросить человека в вакуум и исчезнуть – это единственный правильный вариант. А если бы у нас были дети – ты бы поступила с ними так же? Сбежала бы, испугавшись проблем и совсем не желая бороться? А если бы твои родители ошиблись – неужели ты бы и их выкинула из своей жизни? Нет? Что ж, наверно я думал, что мы с тобой близки примерно так же. Что мы – единое целое, и все, что между нами было, ты не сможешь взять и перечеркнуть одним движением пальца. Дерек остановился посреди кабинета, развел руками и мимо меня пошел к двери. Я отошла в сторону, чтобы пропустить его. – Пожалуй, это все, что я хотел сказать, Ванесса. Он распахнул дверь, оглянулся на меня и добавил: – Не волнуйся, больше ты меня не увидишь. Тебе есть что сказать на прощание? Мне нечего было сказать. Внутри не было ничего, кроме замешательства и, как ни странно, чувства вины. Почему-то я снова чувствовала вину. Дерек схватился за ручку двери, опустил голову и с минуту просто неподвижно стоял. Мне показалось, что он снова плачет. Это было невыносимо. Я даже шагнула к нему на нетвердых ногах, чтобы не оставаться на расстоянии, демонстрируя свое презрение. – Дерек, от расставания мы оба только выиграем. Я не подхожу тебе, а ты – мне. Я устала жить в страхе рядом с тобой. Страх и счастье – это несовместимые вещи. – Думаешь? – Дерек повернулся ко мне. – Думаешь, они несовместимы? – Уверена в этом. – То есть хочешь сказать, что каждый раз, когда я делал что-то неожиданное, спонтанное, безумное, – ты не испытывала ничего, кроме страха? – Да. – Лгунья, – прошептал он, вытягивая руку и касаясь моей щеки. – Ты просто не видела свои глаза, когда случались эти самые спонтанности и неожиданности. Твои глаза, Ванесса, – в них были написаны все твои мысли. Я отступила. Вот оно – чистое зло: слова о том, что он видел в моих глазах. Но ведь мои глаза не могут говорить за меня. Выражение моего лица не может изъясняться. Ничто в моем теле нельзя трактовать как согласие или страсть. Только мой рот, произносящий слова «да» или «нет», – достоверный источник информации. – Ты видел там только то, что хотел видеть, – ответила я. – Я же не испытывала ничего, кроме страха. Теперь отойди от двери, я ухожу. Его рука легла на мое запястье. Вторая рука обхватила мою шею. Дерек шагнул ко мне, зарылся лицом в мои волосы и глубоко вдохнул. – Нет, – шепнул он. – Кроме страха, ты испытывала еще море чувств, которые больше никогда не испытаешь ни с кем другим. А когда поймешь это, то вернешься ко мне. Я вырвала свое запястье из его пальцев, оттолкнула его и дернула дверь на себя, но Дерек захлопнул ее перед моим носом, навалившись плечом. Волна удушающей паники затопила меня, и я почти успела выкрикнуть «Митчелл!», но Дерек зажал мне рот и оттащил от двери. – Загляни в саму себя в эту минуту, прямо сейчас, и ты поймешь, что твой страх – это всего лишь ключик к двери, а за дверью – такой кайф, что все наркотики мира просто теряют смысл. Дерек припер меня лицом к стенке и прижался сзади, навалившись всем телом. Бесцеремонно сунул руку под резинку моих штанов и впился губами в мою шею. Его ладонь так сильно зажала мне рот, что могла бы сломать мне челюсть. «Митчелл!» – заплакала я, давясь слюной. – Ванесса, моя Ванесса, – повторял Дерек. – Ты всегда будешь моей, всегда. Одна его рука продолжала зажимать мне рот, другая рывком стащила с меня джинсы, и в следующую секунду я услышала звон его ремня. Слезы покатились по моему лицу, когда я поняла, что он снова собирается сделать. Его член уперся в мои ягодицы, и это прикосновение испугало меня сильнее, чем если бы Дерек приставил ко мне лезвие ножа. Я шире открыла рот под его ладонью, и его пальцы, почувствовав под собой пустоту, тут же залезли мне в рот. И тогда я сжала зубы так сильно, что Дерек содрогнулся всем телом. Он отдернул руку, и мгновения свободы мне хватило, чтобы заорать во всю силу своих легких: – МИТЧЕЛЛ! Дерек ударил меня по лицу так сильно, что на секунду все помутнело, и я осела на пол. Потом запер дверь на ключ и вернулся ко мне. Перевернул меня на живот и навалился сверху, намотав на одну руку мои волосы, а другой снова зажав мне рот. Мое лицо лежало в луже крови, которая текла из носа. Член Дерека снова уперся в меня, на этот раз в промежность, и я поняла, что больше не хочу жить. Что я просто не смогу после этого жить. Можно будет принять все обезболивающее из пачки за раз, и тогда все станет хорошо. У мертвых не бывает плохо… В дверь ударили чьи-то кулаки. Потом, когда она не поддалась, на нее навалилась вся мощь чьего-то тела. А когда и этого оказалось недостаточно, ее начали выбивать с таким грохотом, который, казалось, мог бы разбудить весь район. Дверь слетела с петель после третьего удара. Митчелл шагнул в проем двери – я не видела его, потому что мое лицо было прижато к полу, но знала, что это он. Звук, совершенно не похожий на голос человека, слетел с его губ, и в следующую секунду Дерека на мне уже не было – его тело просто отлетело в сторону и врезалось в шкаф. На пол посыпались папки и пачки документов. Я приподнялась на локтях и огляделась. Дерек сидел на полу, схватившись за лицо, засыпанный бумагами, кровь хлестала из его носа густыми струями. Митчелл поднял его, схватив за воротник, занес назад руку и впечатал кулак Дереку в лицо. Потом еще раз и еще. Алые брызги полетели во все стороны. Дерек потерял равновесие и рухнул на пол. Митчелл подошел ко мне и помог встать. Его руки обхватили меня и притянули к груди. Он гладил меня по голове, пока я ревела и цеплялась за его толстовку так сильно, будто он вот-вот мог исчезнуть. – Иди в машину, – сказал мне Митчелл, отстраняясь и вглядываясь в мое лицо огромными безумными глазами. – Жди меня там. Дерек пытался встать на ноги. Митчелл оглянулся на него, сдвинув брови и поигрывая желваками. – Что ты собираешься делать? – проговорила я, теряя голос. – Иди, Несса. Что бы я ни сделал, это все равно будет меньше, чем он заслуживает. Жди меня в машине. Я приду через десять минут. Не возвращайся. – Ванесса, – прохрипел Дерек. – Малышка… Ты снова все не так поняла! В ту же секунду крохотная мысль заступиться за него – исчезла. Да на хрен его! Да даже если ты будешь сдыхать у меня на глазах, я пальцем не пошевелю! Я выпустила из рук толстовку Митчелла, утерла капающую из носа кровь и пошла к выходу. Дерек звал меня, но я даже не оглянулась. По дороге из дома на парковку я наткнулась на отца, который, по-видимому, сидел все это время в саду, в домике для гостей, и смотрел телек, но грохот слетевшей с петель двери заставил его выйти. – Ванесса?! – воскликнул он, стряхивая с колен крошки чипсов. – Что произошло? Что за шум? Вы уже поговорили? Я поглядела на эти крошки, на стакан кока-колы в его руке, и у меня закружилась голова от осознания того, что пока Дерек чуть снова не изнасиловал меня, прямо в моем доме, отец жевал чипсы и пил колу. А после изнасилования он бы открыл еще бутылочку и вместе с Дереком выпил за мое здоровье. – Ты знал, что он уже однажды сделал со мной, но тем не менее снова устроил мне с ним встречу. Причем обманом, – сказала я отцу, наставив трясущийся палец ему в грудь. – Ты не слышишь, что я говорю тебе, не видишь, не веришь. Мое слово никогда не будет чем-то заслуживающим доверия, так, папа? Тогда послушай меня. Я отказываюсь от права наследования. Мне не нужно ни твое состояние, ни твоя фирма, будь она проклята, можешь подарить ее Дереку. Можешь трахаться с ним сам, если тебе так сильно нужен еще один член в семье, а я не буду даже под дулом пистолета. – Что ты себе позволяешь, соплячка?! – рявкнул он, но я замахнулась и со всей дури ударила его кулаком в лицо. Злость придала мне столько сил, что у отца откинулась голова и он сел на землю, схватившись за нос. – Больше никогда не смей звонить мне. Я больше никто тебе. Никто! – И я пошла к машине, пытаясь отдышаться и взять себя в руки. В машине было так холодно, что зуб на зуб не попадал. Я включила кондиционер и, глядя в зеркало, вытерла с лица запекшуюся кровь. На моей блузке были сорваны все пуговицы, и было видно выглядывающий лифчик, но я заметила это только сейчас. Внезапно к горлу подкатила сильная тошнота, я открыла дверцу, и меня тут же вырвало на декоративную плитку, которой была выложена площадка на домашней парковке. Митчелл вернулся через десять минут, как и обещал. Нырнул в салон и прижал меня к себе – так судорожно, будто не верил, что я жива. Костяшки его пальцев снова были стесаны, повязка на руке, которая была белой, теперь стала грязно-бурой. Его лицо было непроницаемым, как облачная пелена в дождливый день. Его рука нашла мою ладонь и сжала – как будто была источником энергии и могла подзарядить меня. – Он живой? – спросила я таким ровным голосом, будто речь шла не о человеке, а о жуке.