– К сожалению, – ответил Митчелл и завел мотор. – Ты в порядке? Тупой вопрос, знаю, что нет. Но поговори со мной. Говори что-нибудь. Что мне еще сделать для тебя? – Я в порядке. Ты уже и так сделал много. Просто поехали домой, я больше не хочу видеть это место. – Кстати, нос у твоего папаши – загляденье. Мы встретились на крыльце, – мрачно улыбнулся Митчелл. – Чьих рук работа? Твоих? – Угу, – ответила я, глядя в окно. – Серьезно? Ты врезала отцу? – Да. И еще отреклась от права наследования. Завтра подготовлю документы и отправлю ему официальное письмо. Это был единственный способ откупиться от всего этого дерьма. Дерек теперь точно оставит меня в покое, потому что у меня не будет ни фирмы, ни состояния. Теперь я буду нищей. И наверно меня должно это парить, но почему-то вообще не парит. Наоборот, с меня как будто сняли петлю, и я наконец могу вдохнуть. Единственное, о чем я жалею: что не сделала этого раньше. Митчелл только кивал, слушая мой бунтарский монолог. Ничего не сказал. Вырулил с подъездной дорожки за ворота и влился в трафик. – Считаешь, что я сглупила? – спросила я. – Нет. Наоборот. Горжусь тобой. Нужно иметь стальные яйца, чтобы отказаться от больших денег. – Думаешь? – Знаю. – Тоже однажды отказывался от больших денег? – спросила я. Ведь именно это он и имел в виду. Но Митчелл не ответил, предпочел сменить тему: – Ты точно цела? Хочешь, я отвезу тебя в больницу? А еще лучше поехать в полицейский участок. Эта тварь заслуживает тюрьмы. Я помолчала, вглядываясь в темноту города. Снова пошел дождь. Серебряные струи текли по лобовому стеклу. – Я до сих пор помню несколько дел об изнасилованиях, которые вел отец, – сказала я. – Истории были очень грязные, но всех, кого он защищал, оправдали. У меня нет веры в эту систему, Митчелл. Она не работает, в ней полно лазеек, дыр и серых зон. Если у тебя достаточно денег и связей, то можно отделаться очень легко. У Дерека есть и то, и другое. Поэтому единственное место, где я хочу сейчас оказаться, – это твой дом. * * * Я так и не смогла уснуть той ночью. Меня лихорадило, руки тряслись, как я ни старалась успокоиться. Разговоры не помогали, сигареты и холодный душ – тоже. Митчелл заварил мне чай с мятой, до горечи насыщенный, и я смогла поспать пару часов, свернувшись клубком на его постели. Когда я проснулась, за окном по-прежнему было темно. На часах – 3:55. В полусне я наткнулась на руку Митчелла, которая обнимала меня, но я не сразу поняла, что это его рука. С криком я выскочила из кровати, побежала к выходу и врезалась в закрытую дверь. Митчелл вскочил, разбуженный грохотом, зажег свет и бросился ко мне. Но я, завидев его, забилась в угол, закрыла лицо руками и заплакала. Один звук его тяжелых шагов и очертания фигуры привели меня в ужас. Мне казалось, что он сейчас убьет меня. Сердце замолотило в груди, кровь зашумела в ушах. Я хватала воздух ртом, пытаясь продышаться, но в нем словно совсем не было кислорода… Такой сильной панической атаки со мной еще никогда не случалось, она просто сожрала меня полностью, живьем. Митчелл остановился посреди комнаты, как вкопанный, со стоном повторяя мое имя. – Это я, Несса, все в порядке, я здесь, это я, – шептал он. – Я принесу тебе воды, дыши, это приступ. Он вышел за дверь и вернулся через пару минут. Но за эти пару минут я успела запереть дверь на задвижку. Митчелл постучал, но я не открыла. Позвал меня по имени, но я только попросила его уйти. – Я оставлю воду здесь, за дверью, – сказал он, больше не пытаясь войти. – Попробуй дышать глубже, хорошо? Все будет хорошо. Я рядом. Был и буду. Я сидела под дверью, слушала его голос и так сильно плакала, что болело горло. Зажимала себе рукой рот, лишь бы не издать ни звука. Лишь бы Митчелл не понял, как мне плохо, и не пытался войти снова. Страх просто парализовал меня. Я настолько потеряла самоконтроль, что не могла встать на ноги. Мне казалось, что стены медленно сдвигаются, а шторы шевелятся сами собой. В голову лезли панические мысли, что Митчелл стоит за дверью и думает, как бы войти. Или у него есть запасной ключ, и он в любую минуту может им воспользоваться. Я вспомнила, что повязка на его руке была красной, когда он вернулся в машину, а значит, он еще сильнее Дерека. Он тоже мужчина, а значит, тоже опасен, думала я. Эти мысли распиливали мое сознание на кусочки. Казалось, что еще чуть-чуть, и я сойду с ума. А может быть уже сошла! Ведь я считаю угрозой того единственного человека, который спас меня. Митчелл дрался за меня – а я записала его в монстры. Он отдал мне комнату, кровать, свое время, свое личное пространство, свое внимание – а я позволила себе думать, что он такой же, как и Дерек. Митчелл носил меня на руках на балкон, лишь бы я глотнула свежего воздуха, – а я заперла дверь на ключ прямо перед его носом. Паника начала утихать, а мой стыд перед Митчеллом становился все больше и больше с каждой минутой. Рос, как волдырь, и в итоге лопнул. Я показалась себе до того отвратительной, что на следующее утро не смогла смотреть в зеркало. Я презирала себя. За все сразу. За свой страх, за свои психические расстройства, за то, что пользовалась добротой Митчелла, но при этом в глубине души считала его животным. За то, что парня, который вчера дверь снес с петель ради меня, я тоже записала в список врагов. Выперла его из своей комнаты и так и не впустила. Ночь была кошмаром, а утро стало и того хуже. Не в силах прогнать презрение к самой себе, я собрала в чемодан вещи и, беззвучно утирая слезы, постелила чистое белье на кровать. Пора было перестать пользоваться его постелью. И его добротой. Еще я позвонила Магде и попросила приютить меня, пока я не найду себе жилье. Та согласилась и ничего не стала спрашивать, но я знала, что по приездe меня ждет шквал вопросов, на которые мне придется как-то ответить. Собравшись с силами, я открыла задвижку на двери и медленно вышла. В гостиной было пусто и на кухне тоже. Митчелла я увидела на балконе. Он курил, опершись о перила. Я остановилась, любуясь им, и в глазах снова начало двоиться от непролитых слез. Что со мной не так? Почему все, с кем я живу под одной крышей, начинают однажды ненавидеть меня? Отец, Дерек, а теперь и Митчелл. В том, что Митчелл ненавидит тоже, я не сомневалась. Если бы меня за дверь выставил тот, ради кого я проливала кровь, что бы я чувствовала? Ничего хорошего. Митчелл почувствовал мой взгляд и оглянулся. Бросил сигарету, распахнул дверь на балкон и вошел внутрь. Его брови сошлись на переносице, когда он увидел, что я полностью одета и держу чемодан. – Куда ты? – спросил он, даже не пытаясь подойти ко мне. – Думаю, я должна уйти. Я позвонила Магде, она приютит меня, пока я не подыщу себе жилье. – Почему? – выдохнул он. – Почему ты уходишь? Я медленно опустилась на стул, сложила руки на коленях, совершенно не понимая, куда еще их деть. Митчелл ждал от меня ответа, а я все молчала. – Ванесса, – позвал он, медленно подошел и опустился передо мной на корточки. – Несса, поговори со мной. – Я не должна пользоваться твоей добротой, – сказала я, наконец подобрав нужные слова. – Я хочу уйти до того, как ты возненавидишь меня за все, что я делаю. Дерек тоже возненавидел меня за мой страх. За то, что я всегда боялась его. А теперь вот все повторяется с тобой. Я не хочу, чтобы ты… – Остановись, – сказал он. – Давай я сделаю тебе кофе, и ты побудешь немного здесь, пока я соберу воедино свои мысли. Ладно? – Ладно, – сдалась я. – Давай посидим на балконе. Дай мне минуту. Он принялся готовить кофе, пока я, подхватив табурет, побрела на балкон. День близился к полудню. Солнца не было, но и дождя – тоже. В молочной дымке на горизонте плескались деревья. Ветер стих, и можно было расслышать, как звенит колокол в какой-то далекой церкви. Митчелл появился на балконе и дал мне чашку. Его рука немного дрожала. Он зажег сигарету, глубоко затянулся и пристально посмотрел на меня. – Послушай, – сказал он. – Ты вообще не должна обо мне думать, окей? О том, что я чувствую, чего достоин или не достоин и так далее – это все дело десятое. Все, о чем ты сейчас должна думать, – это ты сама. Он помолчал, отвел прядь волос от моего лица и продолжил: – Я в порядке. Я не плачу от обиды, не считаю тебя неблагодарной, не дуюсь как малое дитя, и закрытая дверь меня вообще не парит. Все, что меня парит, – это твое состояние. И если замок на двери как-то поможет тебе удержать душевное равновесие, то значит я голосую за закрытую дверь обеими руками. Я представляю, что у тебя творится в душе после нападения, и то, что ты вообще в состоянии говорить после вчерашнего, – это уже нечто. И я так горжусь тобой, как никем никогда не гордился. Горжусь, люблю тебя, восхищаюсь тобой и никуда тебя не отпущу. Нет, отпущу конечно, если ты категорически не захочешь оставаться, но сердце у меня будет обливаться кровью. Я отвернулась и закрыла лицо руками. На словах «люблю тебя» меня затрясло от эмоций, и они были слишком сильными для небольшого прощального разговора. Митчелл сел ближе, коснулся моей спины и принялся поглаживать меня, как ребенка, который упал и разбил колени. – Ты не считаешь меня неблагодарной тварью? – спросила я. – Я считаю тварями совсем других людей, Ванесса. И меня совсем не беспокоит твой страх передо мной, потому что это не проблема, это следствие. И он пройдет сам, как только исчезнет проблема. – Он может навсегда остаться со мной, Митчелл. Я не уверена, что смогу быть нормальной, получать удовольствие от жизни, близости, отношений. И это еще одна причина, по которой мне хочется исчезнуть из твоей жизни. Чтобы ты не тратил свое время на… поломанного человека. – Поломанного человека, – повторил он с улыбкой и притянул меня к себе. – А если я хочу тратить свое время на этого поломанного человека? Хочу склеивать его по кусочкам, соединять вместе осколки, а потом смотреть на него и наслаждаться тем, что он снова целый? – Так бывает? – спросила я. – В разрушенных вещах нет ничего прекрасного. – Нет, есть. Ты слышала про кинцуги? Это японское искусство склеивать золотом битую посуду. Лак смешивают с порошком драгоценного металла и заливают трещины. Такая посуда в Японии ценится даже выше, чем целая, потому что кинцуги делает ее уникальной и ни на что не похожей. Так же и с людьми, я считаю. Травмы не уродуют, а делают уникальными. Они рассказывают историю и напоминают не о трагедии, а о том, что человек выжил. Митчелл достал еще одну сигарету – видимо слишком сильно нервничал. Какое-то время молчал, обдумывая что-то. Словно какая-то мысль не давала ему покоя, кружилась в голове и сводила с ума. – Можно предложить тебе кое-что? – наконец сказал он. – Возможно, сейчас это не самое уместное предложение, но… – он задумался, пытаясь подобрать нужные слова, – но оно может дать тебе опору и уверенность, что ты не одна. – И что же это? – притихла я. – Ты бы хотела быть моей девушкой? Глава 14 Цветы из-под пепла Люди часто привязываются к странным вещам. Иногда диву даешься, глядя на старика, который все возится со своим «Шевроле» семидесятого года; или на ребенка, который всюду таскает за собой облезшего плюшевого медведя. И Митчелл тоже внезапно пополнил ряды чудаков, когда предложил отношения женщине, запирающей себя на ночь на ключ. До сегодняшнего дня я была уверена, что мужчины никогда не предлагают отношения тем, с кем еще не спали. Как не покупают матрас, на котором никогда не лежали. Как не берут бочку вина, не попробовав бокал. Поэтому предложение ввергло меня в замешательство. – Зачем тебе это? – спросила я, совершенно растерявшись.