– Если мы как-то обозначим наши отношения, то твои проблемы станут нашими общими, а это позволит тебе по-другому относиться к ним. Я знаю, что проблемы становятся не такими страшными, когда есть кто-то, кто хотел бы их с тобой разделить. – Ты не будешь счастлив со мной. Я даже дать тебе толком ничего не смогу. Он стоял рядом, облокотившись на перила. Выглядел очень уставшим, словно тоже глаз ночью не сомкнул. Рубашка на груди слегка разошлась, открывая мне узоры на его коже и иероглиф в яремной ямке. – Ты о сексе? – спросил он. – О нем тоже. – Что, если он уже был? – сказал он со спокойной улыбкой. – В моей голове. В твоей голове. В этой химии, что бушует между нами. В твоих прикосновениях и поцелуях, о которых я думаю снова и снова. Ты права, ты не дашь мне много, потому что уже дала больше, чем я мог просить. Ты очертишь свое личное пространство, которое я не буду пересекать. Я не против запертой двери, если твой сон будет крепче. Тебе не придется волноваться о бывшем или о том, что он может сделать. Я решу все твои проблемы, включая эту. Ты можешь рассчитывать на меня в любой момент. – Это… Это слишком щедро, – сказала я, тронутая до глубины души. – На самом деле это минимум, который должен быть в любых отношениях, – ответил он, и я поразилась мысли, что, возможно, он прав. – Ну а взамен что ты хочешь? – поинтересовалась я. – Чтобы ты не думала о себе, как о человеке, не заслуживающем любви. А панические атаки и запертую дверь не воспринимала как повод презирать себя. Вот и все, что мне нужно. Я медленно встала с табуретки, взяла сигарету у него из пальцев и нервно затянулась. У меня кружилась голова от всего сказанного. Даже вино никогда не делало мои ноги такими слабыми. – Почему? – спросила я и в одно это слово вложила все свое удивление. – Почему, что? – улыбнулся он, ласково касаясь моего подбородка. – Почему я хочу быть с тобой и меня не парят любые сложности? – Да. – Наверно потому, что втрескался в тебя, как мальчишка, – сказал он. – Не знаю, насколько такой ответ тебя устроит, но, боюсь, это единственный, который более-менее все объясняет. Я смотрела на него во все глаза и пыталась запомнить этот момент в деталях: я и он стоим на балконе его дома, так близко, что соприкасаются кончики нашей обуви. Я просто тону в его близости и аромате одеколона. Его рука гуляет по моему предплечью – вниз и вверх. Его ясные, светло-голубые глаза блуждают по моему лицу, но чаще всего задерживаются на губах. Он только что вывернул передо мной душу наизнанку – и теперь ждет моего решения. Мне кажется, что если я скажу «нет», то он и вида не подаст, но я точно раню его в самое сердце. Этот момент был настолько прекрасен, что хотелось запечатлеть его на камеру или нарисовать красками. Мне казалось, что лучшего в моей жизни уже просто не случится. – Знаешь, это все так возвышенно, – улыбнулась я. – И что, ты совсем не будешь рассчитывать на секс со мной, Митчелл Макферсон? – Нет, у нас будут чисто платонические отношения, как у восьмиклассников, – сказал он полусерьезно-полушутя. – Думаешь, восьмиклассники еще не занимаются непристойностями? – Не разрушай мою веру в этот мир. – Ладно, не буду, – сказала я. – Когда мне нужно дать тебе ответ? – Никакой спешки, думай столько, сколько нужно, – ответил он. – Если это случится хотя бы до моего семидесятилетия, то прекрасно. Боюсь, после я буду уже не так привлекателен, чтобы вовлечь тебя в эту авантюру. Я смеялась во весь голос. И поверить не могла, что этот день, начавшийся так печально и невыносимо, может развернуть курс на сто восемьдесят градусов и из полнейшего хаоса и мрака вдруг вынырнуть в тихие лазурные воды. * * * В тот день, когда Дерек предложил мне встречаться, он сводил меня в ресторан, затем привез к себе и скрепил начало наших отношений спонтанным совокуплением на полу гостиной. Мне показалось, что все случилось слишком грубо и неожиданно, было скорее больно, чем приятно, но тогда я списала все на свою неопытность в общении с настолько темпераментными мужчинами. Потом Дерек показал мне ванную комнату и оставил «освежиться». Я встала под душ и неожиданно для себя самой расплакалась. Мне казалось, что со мной что-то не так. Мое тело словно не было приспособлено к интимным отношениям. В промежности было сухо, грудь была слишком чувствительной и болезненной на ощупь, на коже – в тех местах, где Дерек сжимал ее, – остались красные следы. Я водила мылом по коже и мечтала вместе с потом избавиться от сомнений. Решила, что мне просто нужно больше практики и опыта. Моя семья была в восторге, когда узнала, что мы начали встречаться. И мне не хотелось их разочаровать. Я был полна решимости стать полноценной женщиной, такой, как в кино: уверенной в себе, раскрепощенной, получающей удовольствие всякий раз, когда партнер сует ей руки в трусы. Но все шло вопреки моим планам: мне не нравился грубый секс, страсть пугала, а спонтанность и жесткость никогда не вызывали ничего, кроме желания разреветься. У меня не получалось быть горячей сексуальной партнершей, и я без конца винила себя в этом. Не знаю, как так вышло, но я вдруг обмолвилась об этом, когда мы с Митчеллом вышли вечером прогуляться. Сумерки цвета пепла уже осыпались на землю, были тихо и почти не холодно. Феникс-парк был безумно красив даже в это время года. Митчелл обнимал меня за плечи, я поила его кофе из своего стакана. После всего, что случилось вчера в доме отца, эта прогулка ощущалась как полет на крыльях в облаках. Меня переполняло доверие и желание выговориться. – Не уверена, что со мной все в порядке. Я никогда не получала удовольствие от близости. Все, что он делал со мной, вызывало только желание поскорее закончить. – Почему ты решила, что проблема в тебе, а не в нем? – спросил Митчелл, затягивая шарф на моей шее и поправляя шапку. – Ну он-то получал удовольствие, – возразила я. – О да, – закатил глаза Митчелл. – Только вот секс – это не столовая с самообслуживанием, где каждый сам беспокоится о том, как и чем себя насытить. В идеале это ресторан, где ты получаешь полный сервис, и если еда не вызывает аппетита, то проблема как раз не в тебе, а в умениях шеф-повара. Я рассмеялась, чувствуя, что густо краснею. – Думаю, он просто не водил тебя в ресторан, – заметил Митчелл, отпивая кофе и многозначительно подмигнув. – Митчелл, если между нами когда-нибудь что-нибудь случится и ты посчитаешь меня… холодной, то скажи мне об этом, хорошо? – попросила я, чувствуя, как от волнения потеют ладони. – Я сама этого не пойму, но хотя бы буду осознавать свою проблему. – Какую проблему? – улыбнулся он, останавливаясь посреди парковой дорожки. – Холодности, – шепнула я. – Хм, – он положил ладонь на мою щеку. – Не сказал бы, что ты холодная. Ты очень даже теплая. – Ты понял, что я имею в виду, – проворчала я. Митчелл положил вторую ладонь на мою щеку и прошептал: – С этой стороны тоже теплая. Очень. Я рассмеялась, закатывая глаза. Митчелл смотрел на меня пристально, блуждая взглядом по моему лицу. – Мне интересно, твой нос – какой он, – продолжил он свою игру. – Теплый или как льдинка? – Льдинка, – буркнула я. Митчелл поцеловал меня в нос и сказал: – Оказывается, ты совсем себя не знаешь… Как насчет лба? Могу поспорить, он тоже теплый. Я обхватила его руками, блаженно улыбаясь. Он наклонился и поцеловал меня в лоб. – Ну как? – улыбнулась я. – Как пламя. – Ну конечно… – И это мы еще не дошли до самого горячего, – шепнул он. – До чего? – спросила я, уже зная ответ. Митчелл наклонился и поцеловал меня в губы. Я прижалась к нему всем телом и ответила на поцелуй. Игры закончились, и внезапно все стало до дрожи серьезно. Его губы ласкали меня, дразнили, доказывали, что я не лед и не камень, а живая и теплая… Я застонала, до того хорошо мне было. Он углубил поцелуй, проник в меня, коснулся моего языка своим и выпустил, дыша так же тяжело, как и я. Мы оба будто только что пробежали короткую дистанцию… – Я точно знаю, что в тебе нет никакой холодности, Несса, – сказал он. – И тебе докажу тоже, если доказательства до сих пор нужны. Вокруг прогуливались люди с собаками, проезжали велосипедисты, и старики пили кофе на скамейках, но нас с ним словно окружала вакуумная сфера, внутрь которой не проникал ни шум, ни чужая суета. Внутри были только мы и пьянящее, густое и сладкое, как взбитые сливки, чувство счастья: меня держали в объятиях, ласкали и не собирались сделать больно. * * * Я никогда не спрашивала у Митчелла, что именно он сделал с Дереком. Мне было все равно. Даже если бы он четвертовал его и удобрил останками розы в мамином саду, я бы бровью не повела. Однако я все-таки узнала, что с ним случилось. Мама позвонила мне на следующий день, когда вернулась от Луизы. Рассказала, что в дом вломился неизвестный, выбил дверь в кабинет и напал на Дерека, который был у отца в гостях. – Какой ужас, – без всяких эмоций сказала я, подкрашивая губы у зеркала. – Это отец тебе сказал? – Да. Дерека не узнать, – ответила мама, шмыгая носом. – Отделали так, что страшно смотреть. – Я уверена, что таким, как он, это только на пользу. – Ванесса, не говори так. Я, конечно, не слишком жалую Дерека после того, что ты мне о нем рассказала, но насилие никогда не было способно решить никакие проблемы. Я оглянулась на Митчелла, который в тот момент разговаривал по телефону с Джуном, сунув перебинтованную кисть в задний карман джинсов, и в очередной раз ощутила необъятную благодарность. – Насилие, может, и не решает проблемы. А вот насилие над насильниками возвращает равновесие кармическим весам. Ты можешь, конечно, спорить, мама, но любой, кто совершает насилие над насильником, будет отныне моим личным героем. – Самосуд – это не романтично и не прекрасно, Ванесса. Это пережиток дремучей древности. Если человек виновен – его нужно вести в суд.