– Посуда, от крестьянской до дворянской. Город – один из шести самых больших городов, и там самые большие в королевстве фарфоровые и фаянсовые заводы… И снова – скучная монотонная езда рысью. Правда, на этом участке Большого Тракта попутчиков, в том числе и дворян, оказалось гораздо меньше, и Грайт всякий раз пользовался этим, чтобы коротким галопом преодолеть очередной отрезок большой дороги. Я не смотрел на часы, но примерно прикинул, что мы ехали уже не менее часа – привычного, не здешнего. И не смог отделаться от впечатления, что во встречном движении что-то разительно изменилось. Точнее говоря, встречное движение прекратилось полностью, та сторона дороги словно вымерла – я впервые видел такое на Большом Тракте. Да и попутчики то и дело придерживали коней, вставали на стременах, словно пытаясь разглядеть что-то на горизонте. Отчего-то это мне показалось чуточку неправильным – раньше такого не было, попутчики никогда так себя не вели, а встречная полоса никогда не оказывалась пустой. Спросить у Грайта, вдруг это что-то да означает, или промолчать – вдруг это опять одна из реалий здешнего мира и я снова попаду впросак? Я не успел решить для себя этот, в общем-то, пустяковый вопрос: Грайт вдруг точно так же привстал на стременах, принялся напряженно всматриваться в даль, и мне крайне не понравилось выражение его лица, в мгновение ока ставшего напряженно-сосредоточенно-хищным. Я и тут не успел ничего спросить, он рявкнул: – За мной, во весь опор! И резко свернул на поросшую невысокой травой равнину. Алатиэль поскакала следом и, когда Грайт остановил коня, пронеслась мимо, а за ней мчались вьючные лошади так, что тонкая веревка, соединявшая седло девушки с уздой переднего коня, натянулась как струна. Я помчался следом не задумываясь. Грайт, когда я его миновал, припустил замыкающим, покрикивая: – Быстрее! Я поневоле пришпорил коня, Алатиэль нахлестывала плеткой своего, и мы во весь опор неслись вверх по широкому отлогому склону. Некогда было оглядываться на Большой Тракт и высматривать, что за опасность там внезапно объявилась, – в том, что это именно опасность, я уже не сомневался. Наконец сзади послышался крик Грайта: – Можно остановиться! Я не без труда остановил сорвавшегося в галоп коня, стоя на склоне, повернулся к дороге. Мы отъехали более чем на километр, и дорога была как на ладони. – Смотри внимательно, запоминай… – сквозь зубы процедил Грайт. – Алатиэль, ты первый раз это видишь, тебя тоже касается… Я и без команды смотрел во все глаза. Такого на Большом Тракте я еще не видел. Оказалось, мы далеко опередили остальных: с дороги на обочину еще сворачивали оказавшиеся не такими проворными всадники, телеги… Это было форменное паническое бегство, дорога опустела. – Посмотри. – Грайт протягивал мне уже разложенную подзорную трубу. – Тебе будет познавательно… Я так поспешно вскинул ее к лицу, что легонько ушиб надбровье, припал к окуляру. Да, это было паническое бегство: всадники неслись очертя голову, опрометью мчались повозки, богатая карета, успевшая совсем недалеко отъехать от Тракта, подпрыгнула на ухабе, завалилась набок, и тут же то же самое произошло с двумя повозками с квадратным матерчатым верхом – причем скатившиеся с козел люди, не оглядываясь на бившихся коней и опрокинутые фургоны, припустили прочь от дороги. Одного из них с разлету сшиб всадник, упавший пополз, упираясь локтями. Еще у одного всадника споткнулась лошадь, он перелетел через ее голову и забился в траве в отчаянных корчах, пытаясь ползти. Еще одна повозка опрокинулась, еще один всадник кубарем покатился по земле… Было слишком далеко, звуки почти не долетали, но я прекрасно видел раздернутые в крике рты, искаженные ужасом лица… Потом увидел и причину паники. Со скоростью идущего скорым шагом человека с той стороны надвигалось уже знакомое сиреневое мерцание. Геометрически правильный сиреневый круг – та же Светоносная Изгородь, только движущаяся, диаметром не менее трехсот метров, выступавшая далеко за пределы дороги. Те, кого она захватывала в свои пределы, люди, лошади и верблюды, моментально замирали в нелепых позах и оставались лежать – несомненно, уже мертвыми… Потом я рассмотрел еще кое-что. В центре круга бесшумно летела на высоте примерно двух человеческих ростов овальная штуковина вроде небольшого остроносого дирижабля, как и замок ватака сплошь состоявшая из зеркал, в которых большим ослепительным клубком пламени отражалось стоявшее уже низко солнце… Те, кто благополучно оказался за пределами страшного круга, не останавливались, и всадники, и повозки так и неслись прочь от дороги, временами повозки опрокидывались, а всадники вылетали из седел, но это не умеряло общей паники… Зеркальный летательный аппарат и сиреневый круг (представлявший собой ту же затейливую изгородь, что я видел на земле) поравнялись с местом, напротив которого мы стояли, проплыли дальше с той же невеликой скоростью, и вслед им двигался немаленький конный отряд, во всю ширину дороги. Сверкали золотые халаты и золотые шлемы, в точности такие, как на Золотом Стражнике с постоялого двора. Копий у них не было, только мечи с позолоченными эфесами, в ножнах, на всю длину украшенных золотыми фигурными бляхами. Следом ехало несколько больших повозок, самых обычных телег с высокими дощатыми бортами, запряженных самыми обычными конями, с возницами в самой обычной одежде. Время от времени повозки останавливались, Золотые Стражники группами по два-три человека гнали коней к трупам, спешивались и волокли их к телегам, где уже лежали навалом мертвецы, сваливали кучей как дрова. Уносили только покойников-людей, не обращая никакого внимания ни на лошадей и верблюдов, ни на грузы (часть веревок лопнула, ящики разлетелись, бочки раскатились). Повозки проезжали немного, останавливались, и все повторялось. Походило на то, что я наблюдаю непонятную, но давно налаженную работу, словно деловую суету трудолюбивых муравьев… Грайт с несвойственной ему неуклюжестью прямо-таки сполз с седла и опустился в траву, уронив руки меж колен, с отрешенным лицом угнетенного тягостным зрелищем человека. Алатиэль тоже спешилась, стояла возле своего коня, положив руку на седло, и лицо у нее было вовсе уж потерянное, осунувшееся, печальное… Грайт процедил сквозь зубы: – Третий раз вижу и не могу привыкнуть… Смотри, Алатиэль, в первый раз очень познавательно… – Убила бы тварей своими руками… – откликнулась она с полыхнувшей в глазах лютой ненавистью. Наши кони безмятежно щипали траву. Беглецы наконец-то остановились, но никто не торопился вернуться на дорогу, хотя она давно опустела, сиреневое мерцание исчезло далеко слева, скрылись с глаз и сверкавшие позолотой всадники, и повозки, заваленные мертвецами. Я все еще ничегошеньки не понимал в только что разыгравшейся жутковатой сцене. Слез с коня, подошел к Грайту и осторожно спросил: – Что это все значит? Почему они забирали только людей? И зачем? Грайт взмыл на ноги так стремительно, что я невольно отшатнулся, – показалось, он вот-вот на меня набросится. Нет. Он просто придвинулся вплотную, сграбастал меня за кафтан на груди так, что едва не отлетели пуговицы, и, уставясь бешеным взглядом, прорычал: – Чтобы жрать! Понятно тебе? Хотел правды, всей правды? Вот тебе правда: ватаки жрут людей… Обмяк вдруг, словно оправившись от вспышки ярости, вновь стал непроницаемым и холодным, выпустил мой кафтан, так что я смог перевести дух – тугой ворот сдавил горло, – отошел деревянной походкой и вновь сел наземь, не глядя на меня, похлопал ладонью по густой сочной траве. Расценив это как недвусмысленное приглашение – скорее уж приказ – сесть рядом, я опустился в траву, как обычно, не сразу уложив меч в ножнах так, чтобы не мешал. Грайт заговорил, не глядя на меня, монотонным глухим голосом, напоминавшим механические звуки старой заезженной пластинки. Чем дальше, тем больше во мне крепли омерзение, злость, переходившая в слепую, нерассуждающую ярость… Он рассказывал толково, грамотно, отсекая ненужные подробности, – умел работать с информацией не хуже иных моих сослуживцев-аналитиков, двигаясь по ключевым точкам… Вскоре после Вторжения выяснилось, что ватаки едят людей – то есть человечину, приготовленную точно так же, как люди готовят обычные блюда. Человечина была не главной пищей, а своеобразным деликатесом, каким у дворян служат дичь и рыба некоторых пород (впрочем, у всех, на какой бы ступеньке общественной лестницы они ни стояли, есть свои деликатесы, считающиеся таковыми лишь в узком кругу). Очень скоро людоедство превратилось в стройную систему со своей спецификой: когда правила хорошего тона требуют не называть иные вещи вслух и не упоминать их в приличном обществе, не говоря уж о газетах и книгах, – но абсолютно все знают, что эти вещи существуют… Давным-давно введен Жребий. В завершающий день каждой недели крестьяне и горожане собираются у особых бочек, начиная с детей, которые начали ходить, и по строгой очереди вытаскивают из нее медные кружочки. Тех, кто вытянул не пустой кружочек, а отмеченный особым знаком, уводят Золотые Стражники, и все точно знают куда – но никто это не обсуждает. Все знают, что они попадают на Поварни – окруженные сиреневой изгородью кухни, где готовят еду. Каждый приговоренный к смертной казни отправляется туда же. Пропорции Жребия расписаны четко: самую большую долю участников составляют крестьяне, а дальше некая пирамида: чем выше стоят те или иные группы населения на той самой общественной лестнице, тем меньше доля участвующих в Жребии. Дворяне от Жребия избавлены вовсе, кроме тех, кто приговорен к смертной казни за определенные преступления (которые я бы определил как политические). Та же привилегия распространяется на служителей Дакташи (но не на служителей Шести Священных, правда, их доля самая низкая). И, наконец, самое гнусное. Кроме Поварен, существуют еще Приюты, где женщины, отобранные по особому Жребию, только тем и занимаются, что рожают детей, которых через несколько дней у них забирают и отправляют на Поварни. Приютов гораздо меньше, чем Поварен, из чего члены Братства давно сделали вывод: у ватаков есть некая иерархия в потреблении деликатесов, одним полагается простая человечина, другим – молодое мясцо, третьим – младенцы… Словом, разработанная система, покончить с которой можно, только покончив с ватаками, а это до ближайшего времени считалось невозможным. Но теперь, когда выяснилось, что на людей с красной кровью смертельные для всех с синей кровью Изгороди не действуют… Как ни прискорбно это сознавать, но именно стройная, отлаженная система Жребия вносит спокойствие в людскую общность. Многим дворянам глубоко наплевать, что низшие попадают на Поварни. Многим низшим, тем, кто стоит выше других, Жребий представляется не таким уж страшным злом – не большим, чем, скажем, утонуть, попасться разбойникам или погибнуть от удара молнии. Наконец, сама система жребия не столь уж тягостна – каждый надеется, что уж он-то, везунчик, вытащит пустой кружочек. Считается еще, что молитвы трем из Шести Священных спасут от рокового жребия, и эта вера широко распространена (к выгоде соответствующих служителей культа, мысленно прокомментировал я). Попутно выяснилось, почему ватаки разгромили храмы Седьмой Священной (с именем, которое я не собирался держать в памяти). Только в ее храмах существовал комплекс молитв и проклятий, направленных против поедателей человечины (как я понял, возникших еще в те чертовски стародавние времена, когда люди жили дикими племенами и людоедство еще кое-где бытовало). Прихожан у нее было немало, вот ватаки ради своего вящего спокойствия и приняли меры… Когда он закончил и стало ясно, что продолжать не будет, рассказал достаточно, я спросил: – И часто у вас так? И кивнул в сторону Большого Тракта – там все еще никто не выехал на дорогу, даже остававшиеся верхом дворяне. Люди возились у повозок – с некоторых свалился груз, другие выглядели непострадавшими, их ставили на колеса… – Частенько, – сказал Грайт. – Вероятнее всего, они так лишний раз хотят показать, кто здесь хозяин. Преспокойно могли бы летать без дорог, как делают купцы, облагодетельствованные ими летучими кораблями. Но всякий раз шествуют по Большому Тракту и другим большим дорогам. Не так часто, чтобы это стало настоящей напастью, но и не так уж редко. Некоторые у нас считают, что для них это еще и своего рода развлечение, наподобие охоты. Можно пополнять запасы и без Жребия и прочего. Тут уж кому не повезло, так не повезло… куда денешься от больших дорог? Во всяком случае, на разбойников они уж точно охотятся, не всегда передоверяют это Золотой Страже… И вновь замолчал, не сводя отрешенного взгляда с дороги, – но вряд ли видел ее. На Алатиэль я посмотрел только раз и тут же отвел глаза – очень уж горестное было у нее лицо, сердце чуточку защемило от жалости… Стараясь, чтобы это не прозвучало укором, я спросил: – Почему же ты раньше не рассказал, как обстоят дела? У меня было бы совсем другое отношение… ко многому… Впервые за время нашего разговора он глянул на меня и тут же отвернулся. Я уж думал, что он не ответит, когда Грайт сказал глухо: – Веришь ты или нет, но казалось чертовски унизительным признаваться, что люди – не более чем мясо… Я верил всему, что он рассказал, умел работать с информацией и знал, с какими лицами не врут. Что-то перевернулось у меня в душе, и на многое теперь следовало смотреть по-другому. До этого к Грайту и Алатиэль я относился чуточку снисходительно, даже зная, что они ходят под смертью, полагал чуточку бесившимися с жиру дворянскими подпольщиками наподобие декабристов, у которых слова решительно расходились с делом – как они ни витийствовали об уничтожении крепостного рабства, никто из них (а помещиков с «душами» среди них хватало) собственных крестьян не освободил, наоборот, иные преспокойно сдавали деревеньки в залог и перед самым восстанием, а деньги тратили исключительно на себя… Теперь все переменилось самым решительным образом. Дворян Жребий нисколечко не касался – но мои спутники, хотя их лично жизнь под ватаками почти и не затрагивала, стремились покончить с колонизаторами. Впрочем, я неудачно подобрал слово. Колонизаторы из нашей истории ватакам и в подметки не годились. Они грабили по всему свету под метелку, пролили реки крови, но все же не докатывались до людоедства – что еще сквернее, возведенного в стройную систему. Нужно из кожи вон вывернуться, но помочь моим спутникам, как советский человек не могу поступить иначе… Грайт угрюмо спросил: – Ну, теперь ты понял, за что предстоит драться и против кого? – Не сомневайся, понял, – сказал я сквозь зубы. – Будь спокоен, не подведу… – Ну тогда в седла, – сказал он, пружинисто взмывая на ноги. – Мы и так много времени потеряли… Мы спустились с пологого косогора, ехали мимо оторопевших всадников, перевернутых повозок, потом – мимо мертвых лошадей и оставшихся без хозяев грузов. Кивнув на них, я спросил: – Так и останутся валяться? – Вот уж нет. – Грайт покривил губы. – Скоро набегут крестьяне из окрестных деревень, народец рачительный. Утащат все, что пригодится в хозяйстве, – законом это позволяется. Еще одна сладость от ватаков, которая им ничего не стоит… Дорога была пуста, как лунная поверхность или пустыня Сахара, – так что стук подков наших коней показался странноватым и даже чуточку неуместным. Впрочем, пустая дорога пошла нам только на пользу – пустили коней коротким галопом, таким аллюром и проделали немаленький отрезок пути, пока не наткнулись на группу дворян, которых обгонять не полагалось, и пришлось вновь перейти на рысь. Правда, ехавшие впереди двигались крупной рысью, не задерживая нас, – подхлестывали коней, торопясь в город. На нашей полосе все же было какое-то движение – а вот встречная, ведущая из города, так и осталась пустой. Я и без лишних расспросов догадывался, в чем тут дело, – видимо, с наступлением вечера никто не пускался из города в долгий путь, что было вполне объяснимо и понятно… – Ну вот, полюбуйся, – сказал Грайт. – Успели даже раньше, чем я прикидывал… Я посмотрел вправо. Насколько хватало глаз, тянулась странная стена, заканчивавшаяся плавным изгибом, почти перпендикулярным дороге. С большими промежутками стояли похожие на минареты башни – высокие и тонкие, этакие исполинские карандаши, из светло-желтого камня, с острыми коническими крышами, черными, вроде бы черепичными, без окон и смотровых площадок для часовых, они казались сплошными, не рассчитанными на присутствие людей. А меж ними все та же, уже знакомая, слабо мерцавшая, затейливая светло-сиреневая Изгородь, сплетение смертоносного света… – В городе что, живут и ватаки? – спросил я. – Да нет, – сказал Грайт. – Они не живут в городах, я вроде бы тебе уже говорил. Даже те, из королевского дворца, обитают в замке за окраиной столицы. А здешняя Изгородь… Еще один великодушный дар ватаков взамен обветшавших прежних стен. Отцы города довольны – не нужно тратить на починку денежки из городской казны, и простые горожане довольны: в город уже не проникнут, минуя стражу, разбойники и прочие злоумышленники. – Он усмехнулся. – Ну а для людей вроде нас город может в два счета стать надежной ловушкой: там всего трое ворот, одни для путников, двое других для повозок, и их легко занять дополнительной стражей. С тех пор как я в Братстве, недолюбливаю города как раз из-за новых стен – они во многих городах появились, за исключением маленьких, – он покривил губы обычной гримасой, к которой я уже притерпелся, – что опять-таки играет роль вкусной косточки для собаки или конфетки для ребенка: жители городов, живущие за Изгородями, задирают нос перед теми, кто такой привилегии лишен. Человеку иногда очень мало нужно для счастья или сладкого ощущения превосходства над окружающими – такое уж это своеобразное и загадочное животное… Скоро приедем. Старательно изображай глухонемого, а вот с любопытством глазеть по сторонам нисколечко не возбраняется – обычное поведение для провинциала, впервые в жизни попавшего в большой город… Город и в самом деле оказался немаленький – от того места, где кончалась овальная стена, и до ворот было три здешних меры длины и еще кусочек. Я прикидывал расстояние чисто от скуки и однообразия пути – получалось, что здешняя «верста» составляет примерно полтора километра. – Не думаю, что наши пристанища раскрыты, – сказал Грайт. – Но все равно в таких делах следует предполагать самое худшее… тем радостнее потом узнать, что все обошлось… Сначала заедем к Знахарю, познакомишься с Лаусом. А если они не выдержали пыток и нас выдали… Вряд ли нас станут вести по городу. Скорее уж будут хватать на воротах. Если начнется заварушка, кусай перстень не раздумывая, так для тебя… для всех нас будет только лучше. – Что бы я делал без твоей теплой дружеской заботы… – проворчал я. Он хмыкнул и ничего не ответил. Подумав, я сказал: – Если нас уже ждут, наверняка будут какие-то признаки засады. Ну, скажем, больше стражи. Как мне узнать, идет все как обычно или есть чего опасаться? – Резонно… – сказал Грайт. – Обычно в воротах толкутся и стражники, и шпики. Если их будет больше, чем обычно, я проведу ладонью по щеке, вот так. И у нас будет время…