От дороги к городским воротам уходили три дороги, поуже, но замощенные столь же старательно и добротно, точно так же разделившиеся невысоким каменным барьерчиком на две полосы. Я сразу определил, в чем тут придумка: дворяне впереди нас поехали по центральной, на правую свернули груженые повозки, а по левой двинулся экипаж вроде тарантаса или шарабана, там сидели люди, одетые гораздо лучше возчиков на повозках, но все равно в шапках, больших, наподобие четырехугольных беретов, – надо понимать, здешние буржуа или что-то вроде. И тут привилегии. До разных дорог и разных городских ворот у нас не додумались и во времена расцвета сословных привилегий, самого махрового феодализма… То, что это именно городские ворота, мог бы издали определить, пожалуй что, и деревенский пентюх, которого мне снова придется изображать. Три каменных арки, высоченных и широченных, куда могли бы проехать четыре полуторки в ряд. Ни следа собственно ворот – только эти арки. По обе стороны стояли кучки людей в здешнем цивильном и в незнакомой форменной одежде – у цивильных руки были пустые, а обмундированные с величавостью мелкой сошки опирались на что-то вроде алебард с широкими зазубренными лезвиями, способных причинить нешуточный вред организму, даже если они не наточены – если отоварить такой железякой по башке, последствия будут самые печальные. Справа в лучах заходящего солнца поблескивал халат и шлем – самый роскошный привратник, Золотой Стражник, помещался в приподнятой над землей будочке без крыши, с аккуратной лесенкой сбоку. Ага, расположился на такой высоте, чтобы всадники, не сходя с коня, могли подавать ему подорожные… У цивильных были классические глаза шпиков – бегающие, цепкие, щупающие каждого, кто въезжал в ворота. Они ничуть не скрывались, не притворялись мирными лодырями наподобие тех, которых описывал Марк Твен в «Приключениях Гекльберри Финна». Да и стражники в желто-красном тоже не выглядели скучающими зеваками. Приходилось признать, что наружное наблюдение у них тут поставлено неплохо. Я во все глаза следил за Грайтом, готовый при малейшей угрозе кусануть мнимый самоцвет в перстне – никак не улыбалось попасть живым в здешнюю сигуранцу. Страха не было, но напряжение, понятно, подступило нешуточное… Обошлось, кажется: Грайт и Алатиэль после проверки подорожных спокойно проехали в ворота, и никто на них не бросался, не тащил с коней. Правда, как и следовало ожидать, здешний цербер тоже потянул время, подобно своему подельнику на постоялом дворе, нагло пялясь на девушку с гаденькой улыбкой. Алатиэль, надменно задрав голову, притворилась, будто ничего не замечает. Когда настала моя очередь, стражник, положив подорожную на свое загадочное устройство, поинтересовался этак свысока: – Хворать изволили, благородный господин? Не огорчайтесь, бывают хвори и похуже, лечатся гораздо труднее… Памятуя уроки Алатиэль, я действовал по обстановке: указательным пальцем правой руки очертил круг вокруг правого уха, тем же пальцем провел вдоль рта, в завершение сделал ладонью перед лицом рубящее движение. Доступно растолковал, что глухонемой, и азбуки глухонемых не знаю – не дворянское это дело, любезный, так что отвяжитесь… Золоченый болван моментально потерял ко мне всякий интерес, по глазам было видно. Даже мурыжить не стал: тут же снял подорожную с овального стекла и сунул мне. Я проехал в ворота следом за спутниками – и почти сразу же оказался в коловерти большого города. От ворот вела широкая улица, застроенная большими красивыми домами с вычурными балконами, высокими острыми крышами, затейливыми водосточными трубами и красивыми башенками, высотой в пять и больше этажей. Все они выглядели официальными зданиями, а не жилыми домами, – ну конечно, никто из зажиточных людей, которых в таком городе наверняка хватает, не стал бы жить на улице, по которой что ни день тянется поток путешественников… А вот это – явно театр, или цирк, или все вместе: круглое здание с небольшим количеством окон, и по обе стороны от входа, широкой лестницы с полукруглыми колоннами, стоят на подпорках не менее дюжины афиш: больших, красочных, выполненных довольно искусно, но, сразу видно, не нарисованных от руки, а печатных. Ничего необычного: пестро разодетый усач с длинным бичом перед здоровенным мохнатым зверем, смахивающим на медведя, акробатка в коротенькой юбочке наподобие тех, какие носят бялки, на спине ухоженной белой лошади, жонглер с большими сверкающими шарами, шеренга танцовщиц в коротеньких открытых платьях, с широкими улыбками вскидывающих ножки. А это уже искусство классом повыше: несколько человек, мужчин и женщин, в пышных одеждах, непохожих на все, что я видел здесь раньше, – очень может быть, не современных, а старинных, и это пьеса здешней классики… Прохожих на тротуарах было много, и они никуда не спешили, скорее прохаживались, чем целеустремленно шли по делам. Некоторые выступали уж вовсе величаво, со спесивыми лицами хозяев жизни – все пусть и в головных уборах, но роскошных, украшенных золотым шитьем и самоцветами. Безмятежно фланировала буржуазия, не зная, что исторически обречена и их далеким потомкам придется пережить массу неприятностей… Попадались, конечно, и грустные лица, но редко. Как я ни приглядывался, не заметил общей подавленности и уныния людей, вынужденных жить под гнетом Жребия, – притерпелись, надо думать, и каждый надеется вытянуть счастливый билетик… Из потока прохожих вынырнул толстый человечек, одетый чуточку беднее многих, но ничуть не в дерюгу, пошел рядом со мной, легонько держась за стремя, широко мне улыбаясь, гримасничая подвижным лицом клоуна. Ехавший рядом Грайт, мельком глянув на него, и бровью не повел – значит, не было никакой опасности. Человечек был сама благожелательность, но в его гримасах и ухмылочках было нечто специфическое. В жизни не видел зазывалу из борделя, но примерно так он и должен выглядеть. Он молчал – и мне, согласно принятой на себя роли, не полагалось задавать вопросов типа: «Чего тебе надобно, старче?» Однако он ничуть не походил на нищего попрошайку. Наконец, когда я совсем уж было решил, что это – настоящий немой, хотя и не понял, какого рожна ему от меня надо, человечек заговорил: – Благородный господин, не соблаговолите ли посетить лавку конайров? Это недалеко, за углом, лучший товар из натуральных волос, цены без запроса… Я ни черта не понял, что у него за товар, но не растерялся – только что, в воротах, все прошло гладко. Повернулся к нему и вновь теми же тремя жестами дал понять, что абсолютно ему не интересен и со мной ему никак не договориться. Он потерял ко мне интерес еще быстрее, чем стражник на воротах. На лице мелькнуло разочарование, и он, так и не согнав масленую улыбочку, выпустил мое стремя, отстал. Без малейшего изумления на лице – разыгралась непонятная для меня, но явно насквозь бытовая сцена… Мы свернули на такую же широкую, но почти безлюдную улицу, где по обе стороны тянулись приземистые здания с крохотными зарешеченными оконцами под самой крышей и широкими двустворчатыми воротами, иногда прямо в стенах. Редкие прохожие проходили деловитой рысцой, и у каждых ворот торчал хмурый тип с оструганной дубиной, смахивавшей на оглоблю. Больше всего это походило на квартал лабазов. Место было подходящее, без лишних ушей, и я спросил Грайта: – Что этот тип от меня хотел? – Обычная картина для города, – пожал он плечами. – Зазывала из лавки. Конайр – это… такая шапочка из натуральных человеческих волос, если хорошая, дорогая, ее не отличить от натуральной прически. У нас их носят не только плешивые, но и бедные волосами щеголи, а уж особенно щеголихи – далеко не у всех такие богатые волосы, как у нашей Алатиэль. Понятно, и многие из тех, кто перенес хворь и стесняется показаться на людях с короткими волосами. Но если бы купцы рассчитывали только на тех, кто перенес хворь, быстро прогорели бы. В общем, товар ходкий. Вот только даже дремучие провинциалы знают, что такое конайр, так что ты поступил правильно. Оказалось, все так буднично, что даже скучно сделалось… Всего-навсего парики. – Ну да, – сказал я. – А что такое троллейбус? – А что такое троллейбус? – серьезно спросил Грайт. Ну не читать же ему лекцию о нашем общественном транспорте… Чуть подумав, я сказал: – Это такая наша шутка, долго было бы объяснять суть, вот и вигень не справился… – Понятно, – кивнул Грайт. – Ну вот, мы сейчас приедем. Засады там быть не должно, но все равно первое время держись настороже, пока не придем к Знахарю. Человек надежный, предать не может. Держись с ним совершенно свободно и, если зайдет речь, не скрывай, кто ты такой. Знахарь, ты уже, наверное, понял, посвящен в тайну… – Конечно, понял, – кивнул я. И подумал с любопытством: интересно, как пройдет моя встреча с этим Клаусом, златолюбивым немцем-танкистом, и какие у нас сложатся отношения? Надо постараться, чтобы получились чисто рабочие, чем быстрее я с этой эскападой разделаюсь, тем лучше. Хватит самообладания, чтобы не смотреть на него зверем: в конце концов, он против нас не успел повоевать, подался в здешние ландскнехты. Не стоит ему сообщать, что немцы на нас напали и мы сейчас представители сражающихся друг с другом армий. Вряд ли он об этом знает. И вряд ли он такой уж убежденный фашист – золото для него оказалось притягательнее гитлеровских бредней… Улица, куда мы повернули, оказалась еще шире, безлюднее и респектабельнее: окруженные деревьями, красиво подстриженным кустарником и цветущими клумбами небольшие, но красивые особняки в два этажа, хотя попадались и трехэтажные. Сразу видно – дворянское гнездо, здешний резидент Братства не в пролетарской лачуге обитает. Улица мне крайне понравилась с профессиональной точки зрения: на такой очень трудно поставить соглядатаев, при здешнем безлюдье и роскоши особняков любой шпик, как бы он ни маскировался, издали бросится в глаза. Так что явка устроена грамотно… Мы остановились перед высокими чугунными воротами в затейливой чугунного же литья ограде. Внутри, у калитки, стоял небольшой деревянный домик, явная сторожка – но красивый, как игрушечка. Из него проворно выскочил человек средних лет в колпаке слуги, точно таком же, как у покойного Лага. Поклонившись издали, он безо всяких вопросов кинулся открывать ворота – то ли знал Грайта или Алатиэль в лицо, то ли привык к подобным визитам незнакомцев. Мы проехали на небольшой мощеный двор. Справа было длинное здание, больше всего напоминавшее конюшню, слева – круглая клумба незнакомых желтых цветов на высоких стеблях с венчиком круглых листьев у основания. Пахли они очень приятно, чем-то напоминая вчерашние духи Алатиэль. Все спешились. Грайт спросил: – Господин дома? – В лаборатории, – кивнул слуга. – Как всегда в эту пору. Признаться, мы вас ждали завтра утром… – Болтаешь много, – отрезал Грайт, и слуга моментально примолк – словно бы даже не с почтением, а с робостью, – положительно, он хорошо знал Грайта, а может быть, и его прозвище, явно полученное не без причины… – Все спокойно? – с тем же холодным выражением лица поинтересовался Грайт. – Не извольте тревожиться, тишь да гладь… Соблаговолите пожаловать… – Лошадей в конюшню, – коротко распорядился Грайт. – Не расседлывать. Поклажу не трогать. Господин Лаус дома? На лице слуги явственно изобразилось замешательство: – Э-э… Он… В общем, его нету… Господин сам расскажет… Я прекрасно видел, как глаза Грайта нехорошо сузились, но он тем же безучастным тоном спросил: – Барлон дома? – Конечно, как всегда… – Выполняй, что я тебе приказал, – бросил Грайт и первым неторопливо направился к каменному крыльцу с затейливыми чугунными перилами. Отойдя на несколько шагов, сказал тихо, похоже, обращаясь и ко мне, и к Алатиэль: – Крайняя осторожность. Держите ушки на макушке. Не нравится мне это… – Засада? – мгновенно подобралась Алатиэль. – Не похоже, – сказал Грайт. – Но это странно. Очень странно. Знахарь дома, единственный слуга дома, а вот Лауса нет. Он никогда в эту пору не выходил из дома. Это неправильно, а я не люблю неправильностей, за ними может скрываться что угодно… – Но нам же по обычаю придется оставить оружие в прихожей… – Ничего не поделаешь, – сказал Грайт. – Обычаи нарушать нельзя. – Его губы покривились в жесткой усмешке. – В конце-то концов, перстни нам нет необходимости оставлять в прихожей. Возможно, я напрасно паникую, но лучше лишний раз сыграть панику, чем… В общем, будьте готовы ко всему. Засапожник при тебе, Алатиэль? – Конечно, как всегда… – Отлично. Ну а Костатен – сам по себе оружие. Сигнал тревоги – слова «Вот незадача!». Именно сигнал тревоги, а не команда к действиям. Когда понадобится действовать… если понадобится, вы сами поймете… Хорошенькое начало… – И еще, – быстро, все так же тихо бросил Грайт, когда мы уже подходили к крыльцу. – Не пейте, если он что-то предложит, откажитесь под любым предлогом… Мы вошли в обширную прихожую, отделанную резными деревянными панелями от пола до потолка. Туда выходило две двери. Из той, что пониже, как чертик из коробочки, появился субъект с ухватками вымуштрованного слуги – я уже насмотрелся на постоялом дворе на эту человеческую разновидность. Поклонился и замер в выжидательной позе. Грайт спокойно отстегнул меч и кинжал, протянул ему. Слуга отнес то и другое к высокой деревянной стойке с фигурными вырезами, привычно уместил там. Тем же путем проследовало наше с Алатиэль оружие. Я впервые почувствовал себя голым, хотя не умел обходиться с мечом, – видимо, подействовало напутствие Грайта, и теперь приходилось ожидать чего угодно. Ничего, боевое самбо всегда при мне… – Господин в лаборатории, – сообщил слуга. – Прикажете проводить? – Не утруждайтесь, любезный Барлон, – сказал Грайт непринужденно. – Я не так давно был здесь в последний раз, чтобы забыть дорогу… Возможно, это и было против правил здешнего этикета, но слуга с непроницаемым лицом отступил с поклоном. Обойдя подножие ведущей на второй этаж лестницы, Грайт уверенно направился ко второй двери, и мы, понятно, пошли следом. За дверью обнаружился короткий коридор, упиравшийся во вторую дверь, гораздо более старинную на вид: низкую, с полукруглым верхом, окованную тремя затейливыми полосами кованого железа, с массивным кольцом вместо ручки – за такими в приключенческих романах, пришло мне в голову, таятся сундуки с сокровищами. Когда Грайт потянул за кольцо, она поддалась неожиданно легко, и мы вошли. Глаза у меня разбежались с порога. Сундуков с сокровищами что-то не замечалось, но обширная комната со сводчатым потолком в пол не соответствовала двери. Все четыре стены сплошь занимали деревянные стеллажи, тоже показавшиеся старинными – из солидных досок на толстых круглых стойках, ничего от этажерочной легкости. На одних идеальными шеренгами протянулись ряды бутылок со стеклянными пробками, выстроенные по ранжиру, от совсем крохотных пузырьков наподобие аптечных до огромных бутылей, вмещавших доброе ведро. Все они полны жидкостей, поражавших калейдоскопическим разноцветьем красок. Мутных или блеклых красок не было – яркие, чистейшие цвета, словно полосы радуги. У меня мелькнула неуместная в данной ситуации, когда предписано было готовиться ко всему, мысль: как хозяин ориентируется во всем этом разноцветье? При том, что ни единой этикетки нет? Это сколько же нужно держать в голове… На других стеллажах стояла разнообразная стеклянная и фарфоровая посуда, порой самой необычной формы, какие-то банки с разнообразными порошками, лежали кучки странных приспособлений, в углу – большая печь с вытяжным колпаком над ней… Теперь я в должной степени оценил предостережение Грайта ничего здесь не пить – этакий вот алхимик (или просто химик, без разницы) мог в любое питье подмешать любое зелье, необязательно смертельное, но от этого не легче… Хозяин вышел нам навстречу из-за громадного стола темного дерева, уставленного склянками и колбами (под одной, пузатой, с тонким изогнутым горлышком, ровным пламенем пылала горелка под треножником, на котором колба и держалась. В ней пузырилась розовая тяжелая жидкость – может, прозаическое средство от зубной боли, а может, эликсир бессмертия: от алхимиков, я помнил из книг, чего угодно можно ожидать, интересы у них самые разнообразные)… Выглядел он крайне импозантно: высокий, статный, с тщательно уложенной седой шевелюрой и интеллигентным лицом настоящего профессора, в сером дворянском платье. Никаких украшений, ни перстней, ни браслетов, длинные пальцы пианиста, выразительные внимательные глаза – научный работник с большим стажем, да и только… Он подошел к Грайту, положил ладонь ему на сердце, Грайт сделал то же самое, и они постояли молча – должно быть, здесь это было чем-то вроде дружеского объятия. – Я тебя ждал только завтра, Свинцовый Монумент… но все равно очень рад тебя видеть. Добрались благополучно? – Не считая мелких дорожных неприятностей, от которых никто не избавлен. Но никакой опасности за спиной, Знахарь…