Не знаю, сколько бы я еще стоял столбом как завороженный, таращась на это диковинное диво, но вдруг прошила трезвая и холодная мысль: ты на задании, болван! Нашел время пялиться, не в Эрмитаже! Эта нехитрая мысль моментально вернула меня в разум, и я двинулся к диковинному агрегату (а это был именно агрегат, не наваждение нечистой силы, с которым я прежде, правда, никогда и не сталкивался). Стиснув секиру (лезвие выпачкано зеленой кровью, но вытирать его нет никакой охоты), прошелся вдоль помоста, присматриваясь и прицеливаясь, подумал мельком, что похож на дровосека, подступающего к здоровенной лесине. Кабеля или провода нигде не видно, вряд ли он проложен под полом – каменные плиты выглядят нетронутыми с того момента, как их здесь уложили. Да и к чему уродоваться, прокладывая под полом проводку? И все же… Если эта штуковина работает все же на электричестве, может чувствительно долбануть током… хотя вряд ли, деревянное топорище послужит изолятором. Ни одной металлической детали, все выглядит сделанным из стекла, а стекло, как известно из школьного курса физики, электрический ток не проводит… наше стекло, а как обстоит со стеклом ватаков, поди догадайся… Я ощутил нешуточный прилив злости на самого себя и выругал себя в три загиба и семь этажей: прохлаждаешься тут! Нетрудно догадаться, в каком нечеловеческом напряжении ждут сейчас на склоне Грайт и Алатиэль, не сводя глаз с замка. Пора что-то делать, и начинать лучше всего, эксперимента ради… Обухом секиры я от души приложил по ближнему шару, в котором размеренно кружился желтый омуток. И отпрыгнул на всякий случай… Зря боялся – ровным счетом ничего неприятного и уж тем более душевредного не произошло. Осколки шара посыпались на пол с натуральным стеклянным дребезгом, это и в самом деле оказалось стекло, гораздо толще, чем в электролампочке, но все же превосходным образом бьющееся, если как следует врезать по нему стальным обухом немаленького топора, который благозвучия ради следует именовать боевой секирой… Из стеклянной трубы как-то нелепо торчала горловина шара, окруженная зубчатыми осколками, крайне похожая на прозаическую битую бутылку. Оставшийся, так сказать, бесквартирным омуток неяркого желтого огня несколько секунд висел в воздухе безо всякой опоры, понемногу замедляя вращение, в конце концов обрушился вниз, как подстреленная птица, и беззвучно угас на полу, как лампочка, когда повернут выключатель. В горловину все так же размеренно выплывали сгустки желтого света – и, лишившись невидимой опоры, падали вниз осенними листьями в безветрие, тускнели, гасли… И это – все! И током не долбануло! В приливе веселой ярости я, ободрившись, прямо-таки обрушился на диковинную машинерию; махая секирой, как спятивший дровосек, – впрочем, не беспорядочно, а расчетливо, прилежно выбирая следующую цель, действуя то лезвием, то обухом… Не знаю, сколько это продолжалось. Вряд ли особенно долго – не такая уж и большая была машинерия. Когда я малость отошел от лихого разгрома, все было в порядке: круглый помост был усыпан грудой прозрачных обломков, в которой еще что-то беспорядочно помигивало, кое-где светились быстро угасавшие разноцветные огни. Следовало бы ожидать, вспоминая иные виденные мною заводские агрегаты, что заверещат тревожные звонки и замигают тревожные лампы, но ничего подобного я не дождался – благостная тишина. Даже если у ватаков есть радиосвязь или что-то аналогичное, и сигнал о повреждении агрегата поступил в центр (должен же у них быть какой-то центр, вряд ли они живут этакими анархистами?), ручаться можно, там особо не встревожатся. Вспоминая безграничное удивление на лице первого упокоенного мной ватака, можно с уверенностью сказать: они чересчур уверены в себе, полностью полагаются на свои Изгороди, которые обитатели этого мира преодолеть не способны. О том, что живут еще и люди с красной кровью, они и не подозревают. В крайнем случае сюда вылетят не подозревающие плохого ремонтники (должны же у них быть ремонтники, не существует такой техники, которая не ломалась бы и не отказывала), я их встречу в прихожей и душевно покритикую их моральные принципы и образ жизни… А ведь я еще не все доделал! Подумав об этом, быстрым шагом прошел в комнату со странными ящиками (к ним тоже не вели никакие провода), примерился, методично принялся крушить их то лезвием, то обухом. Отлично все получилось! Снова ничего похожего на мелькание электрических разрядов – ящики оказались самую чуточку потверже стеклянного Моста, белая поверхность шла глубокими трещинами, ломалась, трескалась, разлеталась в куски, летели ни на что не похожие обломки (сейчас я сравнил бы их с внутренностями транзисторного приемника, о которых тогда и не слыхивали), мигали белые и зеленые огоньки и тут же гасли. И снова – никакого сигнала тревоги, ни лампочками, ни звонками… В конце концов я отступил от заваленного обломками стола, смахнул пот со лба. Подумал мельком: во все это, несомненно, вложено немало научной мысли и хитрых инженерных изысков. Только самый передовой и сложный научный агрегат недолго продержится и кончит бесславно, если он достаточно хрупок и им, оставленным без присмотра, вдумчиво займется неандерталец с дубиной, в жизни не слыхавший о высшей математике и физике. Маленький урок ватакам: секретные объекты, господа мои, следует охранять бдительно и неустанно, иначе получится черт знает что… Вернувшись в бывшую трапезную, я присмотрелся и этак хозяйственно прихлопнул обухом избежавший общей участи стеклянный шар, в котором, представьте себе, кружился неяркий алый свет. Порядка ради, чтобы не оставлять работу незаконченной – вот теперь все в ажуре, не крутится-вертится, не моргает… Дверь трапезной я нарочно оставил нараспашку, чтоб вовремя услышать нежеланных визитеров – а кто еще мог сюда заявиться, кроме ватаков, полных здесь хозяев? И я услышал, как открылась выходная дверь – ее рванули на себя так, что она стукнула о стену, как раздались громкие, уверенные шаги людей, ничуть не скрывавшихся, – и снова такими могли быть только ватаки. Правда, те, что валялись сейчас в прихожей, ступали гораздо тише, и отнюдь не оттого, что таились, просто их поступь была по-кошачьи мягкой, почти бесшумной. Но откуда мне знать, что так ходят все ватаки? Я прижался к стене так, чтобы меня не увидели из коридора, приготовился приложить секирой первому, кто сунется… и тут же ее опустил. В дверях стояла… Алатиэль, с мечом в опущенной руке, уставилась на жалкие обломки Моста с неописуемым выражением лица – глаза стали огромными, сразу и не поймешь, то ли она сейчас захохочет, то ли зарыдает в три ручья… Я встал перед ней и сказал, отчего-то почувствовав себя глупо: – Вот так… Других слов отчего-то не нашлось. – Костатен… – почти прошептала она. – У тебя получилось… – Получилось вот, – сказал я. – Убери меч, а то порежешься… В другой ситуации – я ее уже немного узнал – в ответ на такую реплику обязательно последовало бы сердитое сверкание глазищ и возмущенные слова, однако сейчас она послушно вложила меч в ножны, не отводя взгляда от того, во что превратился Мост. – Как вы вошли? – спросил я, помня, что входили как минимум двое. – Там же Изгородь… – Изгороди нет, – проговорила она, все так же глядя на обломки, завалившие помост, лежавшие вокруг него. – Мы стояли, места себе не находили… и вдруг Изгородь исчезла, как не бывало… ничего не поняли, но решили, что это неспроста… кинулись в замок, а тут… Тут только я догадался повернуться к высоким окнам трапезной. Изгороди не было, только поросшая кустарником, протянувшаяся до отлогого склона равнина. Белые ящики, пришло мне в голову. Те, что сейчас тоже валяются кучей обломков. Окончательно ясно, что не было никакого злого колдовства, которое бывает только в сказках, – техника неизвестной природы, и все дела… – Где Грайт? – спросил я. – Я же слышал: вошли двое… – В прихожей… – ответила Алатиэль чуточку рассеянно, не сводя глаз с груды прозрачных обломков невиданной машинерии. Грайт стоял над тем ватаком, которого я упокоил первым, – как всегда, с непроницаемым лицом. Хотя некоторая хищная радость присутствовала. Он произнес отрешенно, не глядя на меня: – Много лет мечтал увидеть хоть одного без мантии. И вдруг сразу двое, да еще в таком радующем глаз виде… Оказывается, это никакие не чудовища, надо же… Никто никогда не слышал о зеленой крови – но если есть красная, почему бы не быть и зеленой… Подошел ко мне, закинул на шею сильную руку и боднул головой в лоб. Отстранившись, сказал чуть взволнованнее, чем обычно: – Костатен, чтоб тебя… Ты и не представляешь, что для нашего мира сделал… – Рад стараться, – ответил я почему-то по-уставному. Он не попросил разъяснений – значит, вигень перевел мои слова достаточно верно. Скорее всего, у них, когда еще существовала армия, было в уставах что-то похожее… – Я так понимаю, с Мостом все в порядке? – спросил он. – То-то Алатиэль торчит там как пришитая… – Любуется, – кратко ответил я. – Зрелище интересное, даже когда там все разломано вдребезги и пополам… – Схожу посмотрю… Он скрылся в трапезной, и его не было довольно долго – что ж, неудивительно, сбылось то, о чем он так долго мечтал… Я остался стоять в прихожей. Никаких особенных мыслей и чувств не было – и уж ничего похожего на ликующую радость триумфатора. В жизни, когда одерживаешь безусловную победу, обычно никаких таких высоких чувств, излюбленных в былые времена романистами, не испытываешь. Скорее уж наоборот, появляется некая опустошенность: цель достигнута, что дальше? На краткое время приходит даже тоска: неизвестно, что будет дальше, что еще предстоит сделать в этой жизни, будут ли и в дальнейшем сплошные победы, или придется нарваться и на поражения, без которых, увы, сплошь и рядом не обходится… Зазвучали уверенные шаги: показался Грайт, за ним торопилась Алатиэль. Она смотрела на меня так, что, признаться, на душе играли фанфары – редко случалось, чтобы на меня с таким восхищением смотрели красивые девушки, – точнее сказать, никогда прежде не случалось. И было мне от роду двадцать два годочка, так что такие взгляды – как маслом по сердцу… – Костатен, ты великолепен… – проговорила она. Грайт и тут спустил все с небес на землю. Сказал со своей обычной беззлобной насмешкой: – Алатиэль, тебе остается броситься ему на шею и пылко расцеловать. Вы будете в точности как витязь Коркат и прекрасная Таньяри, когда он вернулся с головой горного дракона… – Коркат и Таньяри пылко и беззаветно любили друг друга. А у Костатена есть невеста. Грайт, вечно ты приземлишь все… – Что поделать, такой уж уродился, – пожал плечами Грайт. – Пойдемте, все еще не закончено… Когда мы вышли на крыльцо, он посмотрел на равнину и удовлетворенно хмыкнул: – Ага, явились наконец. Немного задержались, но не опоздали ничуть. Что ж, на Поварню отвлекаться не стоит, сами отлично справятся… Проследив за его взглядом, я увидел, что исчезла и Изгородь вокруг Поварни, что там бестолково мечутся люди в золотых халатах и в обычной одежде. Доносились испуганные вопли – ага, верные псы обнаружили, что остались без хозяев и защитить их некому, – но это вызвало у меня лишь злорадное удовлетворение. Потом… Сначала мне показалось, что это несется широкой полосой сильный ветер, колыхавший кустарник. Но тут же рассмотрел, что там происходит: по равнине, прямехонько к Поварне, со всех ног неслась целая орава кальтингов, неотличимых цветом от зеленых веток… – Все в порядке, – хмыкнул Грайт. – У них большой счет к Поварням и Золотым Стражникам… Пойдемте, нужно побыстрее все закончить… Чуть запыхавшись, мы добрались до поляны, где оставили коней, – они там так и стояли на привязи, безмятежно пощипывая травку, как обычно с животными и бывает, не подозревая, что стали свидетелями безусловно исторического события. Грайт сказал требовательно, тоном приказа: – Алатиэль… – Ну разумеется, Грайт, – откликнулась она серьезно. Расстегнула пояс с оружием, сняла и положила на самый высокий куст кафтан, проворно разулась, сняв и носки, принялась проворно расплетать косу. Встряхнула головой, разметав волосы по плечам. Такая, босиком, в одной тонкой рубашке, с распущенными волосами, она была очаровательна, так что я, несмотря ни на что, ощутил мимолетный сердечный укол – на красоту можно смотреть бесконечно, есть у тебя любимая невеста или нет… – Посиди пока, – сказал мне Грайт. – Твоя работа закончена, а нам еще нужно кое-что сделать… Я присел на поваленное дерево, чувствуя, как пропадает, тает, отпускает сумасшедшее напряжение, достал трубку и кисет. Подойдя к одной из вьючных лошадей, Грайт достал кинжал и осторожно подпорол кончиком лезвия боковину одной из матерчатых седельных сумок. Достал оттуда целый пучок каких-то тонких стержней и направился туда, где Алатиэль уже лежала в траве, вытянув руки вдоль тела, широко раскрытыми глазами глядя в небо. Принялся осторожно втыкать стержни вокруг ее головы, так что они образовали этакий нимб. Теперь я их мог хорошо рассмотреть: толщиной с мизинец, цвета начищенной меди, заканчиваются синими шариками, словно бы стеклянными или из прозрачного камня, с переплетением золотистых прожилок внутри. Я их машинально сосчитал – двенадцать. Покончив с этим непонятным занятием, Грайт уселся рядом со мной и тихонько сказал: – Если захочешь что-то спросить, говори шепотом. Громко нельзя, помешает… Не о чем пока было спрашивать, и я смотрел во все глаза. Лицо Алатиэль побледнело так, что казалось маской, широко раскрытые глаза стали такими отрешенными, словно она не видела ничего вокруг, – подозреваю, так оно и было… От шариков потянулись словно бы золотистые лучики, смыкаясь над лицом Алатиэль, образовав нечто вроде паутины. Можно было разглядеть, как ее бледные губы зашевелились, но не доносилось ни звука – странное, но ничуть не пугающее зрелище… – Что это такое? – шепотом спросил я. – Она сейчас говорит с нашими людьми в столице. Это врожденное умение, им владеют немногие, Алатиэль – одна из лучших… Ну вот, объяснилась загадка, не дававшая мне покоя, пусть и несколько лениво. Понятно стало, почему в смертельно опасное предприятие Грайт взял не какого-нибудь лихого рубаку с изрядным числом покойников за спиной, а девчонку, пусть смелую и отчаянную. Алатиэль была у них радисткой… Продолжался сеанс связи недолго, несколько минут. Потом золотистая паутина растаяла, Алатиэль приподнялась и села, закрыв глаза, помотала головой – и тут же принялась привычно заплетать косу. Ее лицо и губы быстро приобретали нормальный цвет, и она вовсе не выглядела усталой, не похоже, чтобы работа на здешней рации отняла у нее силы. – Все прекрасно, Грайт, – сказала она своим обычным голосом, звонким и спокойным. – Они постараются вылететь как можно быстрее… Мне показалось, что Грайт чуточку расслабился – самую чуточку. Точно, ему не зря дали прозвище Свинцовый Монумент… – Вот теперь все, Костатен, – сказал он спокойно. – Осталось только сидеть и ждать. Они прилетят часа через два. – Прилетят? – спросил я с некоторым удивлением. – Ну да, – сказал он безмятежно. – Получилось так, что в нашем распоряжении две летающие лодки. Купеческие. Иногда бывает очень легко договориться кое о чем как раз с купцами. Такая уж у них натура – за звонкую монету продадут и родную бабушку, если увидят случай взять хорошую цену. Прилетят наши, обшарят замок – вдруг там найдется еще что-то интересное. Но еще до отлета дадут условный сигнал, и наши люди возьмутся за ватаков, пустят в ход все, чем мы располагаем… – А чем вы располагаете, если это не тайна? – Какие теперь от тебя тайны, Костатен… – усмехнулся Грайт. – Тебя не удивило, что я с прохладцей отнесся к твоему предложению раздобыть в вашем мире оружие наподобие твоего? – Вы без меня до этого додумались, еще раньше, – убежденно сказал я. – Вот именно. Очень быстро додумались, как только увидели ваше оружие в действии, сразу поняли, что его можно использовать против ватаков. Ваша страна оружием не торгует с кем попало, но другие, на наше счастье, оказались не столь щепетильны. Человек, немного в вашем мире освоившийся, с мешком золота и торговым опытом, справится легко… У нас уже есть некоторое количество ваших винтовок и пулеметов с хорошим запасом патронов. И наши люди без труда купят еще. Есть даже мысль пронести к нам ваши небольшие пушки, разобрав их на части. Наконец, есть ваши люди, согласившиеся за золото немного повоевать в нашем мире, – и, в отличие от Лауса, они не отважатся сбежать. Ему просто подвернулся очень удобный случай освоиться в нашем мире, а вот у них такого случая не будет… Конечно, у нас мало оружия и людей, чтобы напасть на все замки ватаков одновременно. Ничего, мы их будем выжигать поодиночке и в конце концов со всеми покончим. Главное, они потеряли ход в свой мир и неизвестно, смогут ли, успеют ли его восстановить. Выжжем поодиночке их змеиные гнезда…