Проветрив комнату, она расстелила постельное белье, которое раздал всем Кнаус. Приняв горячий душ, сделала укол инсулина и разложила по местам те немногие личные вещи, что захватила с собой. Уличные фонари за окном выхватывали из тьмы падавший снег. Такого обильного снегопада Тереза не видела вот уже несколько лет. Она долго стояла у окна, наблюдая за снежными хлопьями и пытаясь обрести давно утраченный покой. В памяти всплывали зимы ее детства: дома, утопавшие в мягких волнообразных сугробах чуть ли не до самой крыши, катание с горки на санках, битвы в снежки и едва ощутимые снежинки на лице, обращенном к небу. За последние часы Тереза не раз задавала себе вопрос, сможет ли она и дальше вести расследование. Она чувствовала, что организм отказывается работать на пределе возможностей, необходимом для этого дела. И все же она дойдет до конца, несмотря на запредельное напряжение, усталость и страх, боль в мышцах и недосыпание, холод и жару. Ибо теперь приказы своему телу отдавала не только она одна. Дни напролет в ее голове раздавались голоса потерпевших, усиливавшиеся по ночам. Они не дадут ей покоя, пока преступник не окажется пойман и в череде смертей не будет поставлена точка. Словно усталый воин, Тереза решительно задернула шатер собственных воспоминаний и потребностей. Пришло время браться за оружие. Тереза достала из сумки купленный утром ежедневник, который еще не успела распаковать. Сняла обертку и провела рукой по чистым страницам. Ей предстояло заново организовать свою жизнь, стать более аккуратной и внимательной по отношению к себе. Она будет записывать все примечательные события своей жизни: начав прямо сейчас с прошлого, однажды она доберется до будущего, перебирая несбывшиеся мечты и нереализованные планы — в общем, все то, что занимало место в ее жизни и чем ее обделила судьба. За этим занятием в ближайшие дни Тереза намеревалась испытать свою память и понять, упустит ли она что-нибудь существенное или нет. Тереза не хотела мириться с мыслью, что больна. На первой странице она старательно вывела то, что не решалась произнести вслух: название болезни, которая, быть может, начала прогрессировать слишком рано. Написать это слово на бумаге означало впустить болезнь в свою жизнь. Теперь она станет частью биографии Терезы, хотя губы и отказывались наотрез произносить эти звуки: будто, выплеснувшись на бумагу, они могли отсрочить приговор. Это было как заклинание, в которое ей так хотелось верить. Стук в дверь отвлек ее от этих мыслей. Тереза захлопнула ежедневник, но затем открыла снова и лихорадочно зачеркнула написанное. Она была не готова взглянуть правде в глаза. В дверях стоял улыбающийся Марини. В руках он держал пакет с печеньем. Похоже, это вошло у него в привычку. — Вы так ничего и не поели, — проговорил он. Тереза взяла пакет у него из рук и изучила этикетку. Этого следовало ожидать. — Они же для диабетиков, — запротестовала она. — Если вам не нравится, я заберу их назад. Тереза оставила пакет себе. — Я отправила тебя на несколько часов домой, а ты вместо этого съездил за печеньем? — спросила она. Марини промолчал. — Когда ты уже перестанешь добиваться моего расположения? Я тебе не мать, — проговорила Тереза без неприязни. Она начала находить его милым. Занудным, но милым. — Вы — мой начальник. Отличный начальник, — ответил он. — Вот это да! Меня повысили. До вчерашнего дня я была балаганной гадалкой! — Я никогда о вас так не думал. — Да? А следовало бы. Следствие зашло в тупик. Улыбку, озарившую лицо инспектора и заставившую ее забыть о напряжении и трудностях последних дней, она не забудет никогда. — У нас есть имя, комиссар. Этот человек полностью соответствует составленному вами профилю. 44 Лукас Эрбан, тридцать девять лет. Проживает вместе с матерью в деревушке рядом с дорогой, ведущей в Травени. В тринадцать лет устроил пожар в школьном туалете, а недавно конфликтовал с соседями. Те обвинили его в гибели их кота. Бесследно пропала и собака, которую видели рядом с ним. Имя Эрбана всплыло потому, что соседи находили его странным: на их приветствия он либо отмалчивался, либо злобно смотрел исподлобья. — Поджигатель и живодер. Отличная работа, Паризи! — похвалила Тереза. — Его отец был охотником, — продолжил агент, — и покончил с собой. Выстрелил себе в рот, когда Лукас был еще подростком. Труп в погребе обнаружил сын. Тереза попыталась представить себе последствия психической травмы, перенесенной в столь сложном возрасте, когда человек приближается к порогу зрелости, по сути оставаясь ребенком. Тереза воссоздала для себя картину, как Лукас спускается в погреб, ощущает холод смерти, открывает дверь в темноту и натыкается на распростертое тело отца. — Он работает? — Сейчас нет. Но Лукас был знаком с первой жертвой, когда работал каменщиком на строительстве новой лыжной базы. Получил расчет за две недели до убийства Валента, потому что не справлялся даже с элементарными поручениями. Тереза почувствовала, как по всему телу забегали мурашки. Так проявляло себя волнение, которое следовало держать под контролем. — Это все из-за психоза, — задумчиво пояснила она. — Его часто видели на окраине леса, — продолжил Паризи. — Подглядывал за местными жителями. Кто-то даже обратился в полицию, испугавшись за несовершеннолетнюю дочь. Мы объявили его в розыск. Тереза понимала, что сейчас все глаза устремлены на нее в ожидании ответа. От ее решения зависела человеческая судьба. Эрбан мог оказаться как жестоким убийцей, так и ни в чем не повинным маргиналом. Быть может, кота отравил кто-то другой, а собака просто сбежала? Быть может, Лукас Эрбан был всего-навсего трудным подростком, страдавшим после ухода отца и ненавидевшим соседей за их негласное осуждение? Быть может, он шпионил за счастливыми семействами из-за того, что чувствовал себя обделенным и искал немного человеческого тепла, а юные прелестницы привлекали его внимание потому, что у него никогда не было девушки? Так, может быть, Эрбан вовсе не был безжалостным убийцей? Однако времени для раздумий у Терезы не осталось. Она ненавидела себя за нерешительность и, чтобы подстегнуть себя к действиям, мысленно твердила, что, пока она колеблется, возможно, кто-то в этот момент находится на краю гибели в полном неведении о нависшей над ним опасности. — Ладно, — решилась она. — Через пять минут соедините меня с заместителем прокурора. А пока у меня есть тут одно дельце. 45 Тереза застала Хуго Кнауса на кухне за приготовлением чая. Пока на плите вскипал чайник, на столе уже поджидали своего часа чайный пакетик и порезанные дольки лимона. — Оставьте чашку и посмотрите на меня, — резко проговорила Тереза. Удивленный, Кнаус повернулся. — Что-то не так? — Свет упал на его лицо. Потемневшая от ветра кожа казалась маской, вырезанной из дерева шутником ремесленником: слишком большие уши, слишком маленький нос и близко посаженные глаза… Однако его показное добродушие больше не трогало Терезу. Она не сомневалась, что Кнаус не перестанет ухмыляться даже перед лицом трагедии. Это было его отличительной чертой, характерным штрихом физиономии. Следовало немедленно поставить его на место, иначе он будет и дальше манкировать своими обязанностями. — Что-то не так?! По правде говоря, вы всё делаете не так с самого начала расследования! — выпалила она. — Лукас Эрбан: вам ни о чем не говорит это имя? Понимая, что проштрафился, Кнаус ненадолго опустил глаза перед тем, как ответить. Оставалось выяснить, почему он молчал об Эрбане: чтобы запутать следствие или по другой причине. — Эрбан, — тяжело вздохнул полицейский, выключив газ. — Это точно не он. Терезе захотелось влепить ему оплеуху: он даже не понял суть дела! — Проблема отнюдь не в Эрбане. Проблема в том, дорогой мой Кнаус, что я должна целиком и полностью доверять своим людям, — пояснила она. — Я должна полагаться на глаза и уши тех, с кем работаю, как на свои собственные. На вас я полагаться не могу. Надеюсь, мне не нужно объяснять, почему? Наклонив голову, она замолчала в ожидании ответа. Кнаус облизнул пересохшие губы и обшаривал взглядом комнату в поисках правильных слов. Ответить ему было нечего. Тереза пришла сюда не затем, чтобы выслушивать объяснения или извинения. Она пришла, чтобы восстановить субординацию — не слишком приятный, но необходимый порядок. Порой она ощущала себя старым оленем, которому приходится бодаться с молодняком, дабы отстоять свою территорию и роль вожака стаи. Вот только родилась она женщиной и не испытывала склонности к таким стычкам, находя их изнурительными и утомительными. Однако для пользы дела была готова нанести удар с невероятной силой. — Итак? — не отступала она. Кнаус снова вздохнул. Видимо, до него стало доходить, что на сей раз он так просто от нее не отделается. — Этого больше не повторится, — наконец проговорил он. — Я буду докладывать вам обо всем. Тереза кивнула. Хотя сын Кнауса оказался втянутым в эту историю, у нее не было полной уверенности в том, что начальник местной полиции на ее стороне. — Ваш сын попал на больничную койку после встречи с убийцей, которого мы разыскиваем, а вы вставляете мне палки в колеса? — возмутилась она. — Давид был на волосок от смерти. Вспомните об этом, дорогой Кнаус, когда вам в следующий раз взбредет в голову идти мне наперекор. Кнаус громко сглотнул. — Эрбан — несчастный человек, — проговорил Кнаус, — у него больная мать. — А еще он потерял отца и у него нет друзей, — передразнила Тереза. Потом подошла вплотную, подняла Кнаусу подбородок и заглянула прямо в глаза. — Мне плевать, если вы по этой причине полагаете, что он не может быть человеком, которого мы разыскиваем! Мне плевать, если вы никудышный полицейский! Но упаси вас Бог запутывать следствие! От волнения Кнаус едва дышал. — Я никогда и не думал запутывать следствие. Тереза не собиралась отступать ни на йоту. — Только попробуйте утаить от меня информацию или соврать, и я мигом отстраню вас от дела!