Она уже привыкла к параду лиц во сне. К человечкам вроде тех, которых видел Сальвадор в комнате для допросов. Она не страдала от галлюцинаций, человечки жили в ее голове уже много лет. В ночной хмельной карусели перед глазами кружились лица знакомых людей. То блуждающий взгляд Сальвадора Сантоса, то добродушное лицо бывшего мужа в Уруэнье, настолько счастливое, что просто не могло быть реальным, то выражение оскорбленной гордости на лице Исмаэля Риверо, то тревожного ожидания — у Мигеля Вистаса в тюрьме. Но больше всего ее мучил печальный, убитый взгляд Сарате, который не смог защитить своего учителя. В дверь позвонили, и Элена подумала, как же ей изловчиться встать, где взять силы поднять руку и открыть замок. Она была уверена, что это Сарате; пожалуй, ему стоит взглянуть на нее в таком плачевном виде. Это уравняет их силы в споре, которого не миновать. Но вошел Рентеро. — Я не слишком поздно? — спросил он вместо приветствия. Элена впустила его молча, никак не комментируя не самое подходящее время для визита. — Раз ты не звонишь с новостями о допросе Сантоса, пришлось приехать самому, чтобы ты все рассказала. — Хочешь чего-нибудь выпить? — Я — нет. А ты выпила уже достаточно. — Ты совершенно прав. — Как он? Покаялся в грехах? — Он бредит, но да, покаялся. — Ты что-нибудь еще из него вытащила? — Знаешь, почему я напилась? Потому что мне его жалко. Что теперь с ним сделают? — Подделка улик — преступление, но не волнуйся. Эта болезнь, из-за которой ты его жалеешь, — лучшая защита. Он не сядет в тюрьму. — Он вообще не в состоянии предстать перед судом. — Если он выдержал твой допрос, он выдержит все, уверяю тебя. — Не смешно. — Это потому, что ты пьяна. Элена плюхнулась на диван. Рентеро пододвинул стул, чтобы сесть напротив. — Я говорил с надзорным судьей. Завтра они отпустят Мигеля Вистаса. — И ты ничего не сделаешь, чтобы этому помешать? — почти умоляюще спросила Бланко. — Есть же какие-то уловки для таких случаев. — Мы пришли к соглашению. Он выйдет по УДО. Это хороший способ узнать, есть ли у него какие-то контакты с потенциальным подражателем. — Тебе не кажется, что это соглашение следовало обсудить с нашим отделом? — Думаю, нет. Но мне кажется, что ты должна о нем знать, поэтому я и пришел. — Ты пришел, чтобы выяснить, подписал ли твой заклятый враг признание. Тебе нужен козел отпущения. — Ты так обо мне думаешь? — Если вдруг я тебе не отвечу, не бери в голову. Значит, я просто уснула, время-то позднее. — Я ухожу. Поговорим завтра. Он встал и споткнулся о стакан, валявшийся на ковре. — Твоя мать знает, что ты все еще живешь здесь? Ответа не последовало. — Когда ты переедешь, Элена? Ты не можешь жить, застряв в прошлом. И вновь тишина. Она заставила комиссара удержаться от дальнейших вопросов. Он захлопнул за собой дверь, Элена открыла глаза и уставилась в потолок. Глава 61 Элена припарковала красную «Ладу» в Пьовере, перед домом Сони Макайи — хотела лично сообщить Соне о предстоящем освобождении Мигеля Вистаса, прежде чем той это станет известно из газет. Но была не в лучшей форме, да еще в ужасном настроении: разговор предстоял не самый приятный. Она позвонила в дверь и ощутила, что во рту пересохло. Хотелось воды. Хотелось мятной конфеты. Хотелось лечь в постель и проспать несколько часов подряд. Никто не открывал. Она представила себе Соню, без сил упавшую на диван или еще не вставшую с постели после того, как приняла таблетки. Она снова позвонила и стала терпеливо ждать. Наконец за дверью послышались шаги, звук открывающегося замка. И перед ней возникло совсем другое лицо, с темными кругами вокруг глаз, со впалыми щеками. Это была не Соня. На нее смотрели черные, глубоко запавшие глаза Капи. В его молчании было куда больше враждебности, чем в любых словах, которые он мог бы пробормотать в качестве приветствия. — Я хотела поговорить с Соней. Могу я зайти на минуту? — Сони нет. Элена смотрела на него, ничего не понимая. Она не могла представить себе Соню, отправившуюся по каким-то делам или возвращающуюся с покупками. Соня должна была оставаться дома, еле волочить ноги по коридору, медленно тянуться за чашкой с травяным чаем, свернуться в клубочек на ковре, прислониться к спинке дивана и потерянно смотреть в никуда. — Где она? — Зачем вам это знать? — Мне нужно поговорить с ней, это важно. — Перестаньте ее беспокоить, сделайте одолжение. — Скажи мне, где она, — властно проговорила Элена. Глаза Капи нетерпеливо блеснули. Элена чувствовала его несвежее дыхание. — В Монклоа. Я оставил ее там сегодня утром. Через час заберу. Вы можете прийти позже. Капи закрыл дверь. Элена поехала в район Монклоа, предполагая, что Соня сейчас в Центре психологической помощи. От присутствия Капи в этом доме настроение у нее стало еще хуже. Что он делает там, в доме гаджо, от которых сам отрекся? Едва войдя в центр, она увидела Соню, беседующую с другими участниками терапевтического сеанса. При виде Элены на ее лице мелькнуло отвращение. — Инспектор… Она слабо улыбалась, бледная и словно излучающая скорбь, скрыть которую было невозможно. — Мне нужно вам кое-что сказать, Соня. Мы можем поговорить наедине? Они вошли в пустую комнату. Стулья стояли широким кругом. — Есть какие-то новости? — спросила Соня. Элена на секунду вспомнила Хуанито, румына-официанта, любителя давать советы. Когда разговор неприятный, лучше сразу перейти к делу. Соня смотрела на нее безучастно. — Мигеля Вистаса скоро освободят. — Но почему? — Улика, на основании которой его осудили, оказалась фальшивкой. Сегодня его выпустят, и я хотела, чтобы вы узнали об этом прежде, чем информация появится в новостях. Соня молчала. — Он будет постоянно находиться под наблюдением, пока не состоится новое судебное разбирательство. — Опять? Еще один суд? Мне не выдержать. — Я знаю, что это тяжело, но, если суд полагает, что в тюрьме находится невиновный, мы обязаны его освободить. — По-вашему, он невиновен? — По-моему, его осудили бездоказательно, — призналась инспектор. — Но тогда все будут думать, что девочек убил Мойсес. — Соня, я готова головой поручиться за вашего мужа. Я точно знаю, что Мойсес не причинил им никакого вреда. — Помогите мне, — взмолилась Соня. — Не позволяйте им обвинить Мойсеса в смерти дочерей.