— Обещаю, я сделаю все, что в моих силах, чтобы найти убийцу. Соня слабо кивнула. — Мне пора возвращаться, скоро начнется сеанс. Спасибо, что предупредили. Она встала. Пришло время вежливо попрощаться и навсегда забыть эту бедную женщину. Но Элена не могла не удержать ее еще на одно мгновение. — Соня… я приходила к вам домой, и мне открыл Капи. — Да, он мне очень помогает. — Но вы не хотели с ними знаться. Странно, что вдруг передумали. — Я ошибалась. Я не должна была лишать Мойсеса родни. Думаю, это была одна из самых больших ошибок в моей жизни. — Значит, все в порядке? — Да-да, все хорошо. Капи не бросит меня. Он позаботится обо мне. И что я могу сделать? Теперь это моя семья, другой нет. В машине, по дороге в отдел, Элена думала о Соне, о Капи и своей интуитивной неприязни к нему, о том, как это возможно — начать новую жизнь и не замечать укоризненных взглядов родственников мужа. Они наверняка винили в трагедии ее. Почему же она не бежит от них? Почему не расстанется с ними навсегда? Элена этого не понимала. Хотя все люди такие сложные и такие хрупкие. Соне нужна была поддержка, чтобы жить дальше; видимо, она нашла ее у Капи. Глава 62 В десять утра он обычно выходил на прогулку и сорок минут нарезал круги по тюремному двору. Каждый день, с тех пор как сюда попал. В качестве физкультуры, пока другие осужденные вовсю накачивали мышцы, тягая железо. Жизнь тут была нудная, полагалось составлять ежедневный график, ходить на какие-нибудь занятия, по вечерам читать, посещать библиотеку, изучать что-то новое. Впрочем, почти никто этого не делал. Главный враг заключенного — апатия. Она постепенно нарастает, пока не поглотит его целиком. Мигель Вистас был образцовым заключенным. Он знал, что проводит в тюрьме последние часы, в любой момент мог появиться охранник с известием, что судья наконец вынес решение о его освобождении. Он и теперь ходил бы по двору, если бы швы не тянуло от движения. Но тревога требовала выхода, и он пытался заменить физическую нагрузку медитацией. Медитировать он умел. Вот уже семь лет он каждый день полчаса уделял медитации. Поначалу было нелегко, мысли разбегались. Но теперь все иначе. Теперь он умел отрешиться от всего, освободить разум. Он наслаждался этой легкостью. Он также научился выбирать какую-нибудь деталь и полностью на ней сосредотачиваться. Щербинка на стене. Капля воды на линолеуме. Но сегодня был последний день его заключения, и это не давало ни сконцентрироваться, ни отрешиться. Будь у него наставник, Мигелю бы, наверное, влетело: как можно было в момент растерять все навыки? За семь лет он многое уяснил. Обрел философию, которая вела бы его по жизни, если бы он вышел на свободу; но теперь Мигель понял: одно дело — абстрактные рассуждения, а другое — их осуществление на практике. Он не предполагал, что ему выпадет второй шанс. И теперь, когда это случилось, голова шла кругом и накатывал страх. Может, в этот последний день ему стоило провести более легкую медитацию. Окинуть мысленным взором прошедшие семь лет. Со многим попрощаться и поблагодарить за то, что провидение позволило ему выжить. В жизни приходится постоянно прощаться, горевать по ушедшим временам, по ушедшему человеку, по любви, которой не вернуть. Мигель стремился вспомнить каждое случившееся с ним событие, каждое увиденное здесь лицо, попрощаться и поблагодарить. Каракас был единственным человеком, с кем он хотел попрощаться лично. Завершив медитацию, он пошел в фотомастерскую. Заключенные повесили на двух столбиках черный занавес и делали на этом фоне портреты. Мигель поразился, как робкий Каракас командует всеми на занятии и как все его слушаются. — Я пришел попрощаться. Меня сегодня выпускают. Каракас кивнул, коротко улыбнулся и отвернулся к двум ученикам, чтобы дать указания. Как будто Мигель, войдя без предупреждения, прервал что-то очень важное. — Надо верить в справедливость, или в счастливый случай, как тебе больше нравится. Рано или поздно приходишь к этому. — Ты наступил на занавес, ты его сейчас сорвешь! — крикнул Каракас одному из заключенных. Мигель понял, что он тут лишний. Он представлял себе это прощание куда более эмоциональным, но было очевидно, что Каракас забыл о нем, нашел новую компанию, движимый инстинктом выживания. Слова Мигеля ему уже не важны, Мигель для него больше не моральный авторитет, не спасательный круг, который держал его на плаву. Парень даже выглядел иначе, стал увереннее в себе. — Я хочу, чтобы ты знал: если я смогу выйти на свободу, то это благодаря тебе, — признался Мигель. Каракас мгновение смотрел на него, удивленный таким заявлением. — Ты меня поддерживал. — Овьедо, сейчас снимаешь ты. Кадрируй, не ставь фигуру в центр, подумай сначала! Каракас снова повернулся к товарищам по мастерской, ему явно было неловко от присутствия Мигеля и хотелось сократить прощание. — Сфотографируй меня с моим другом, — попросил Вистас, подходя к занавесу. — Отойди, — сказал он заключенному, который искал лучшее место для снимка. Заключенный тут же отошел. Мигель позвал Каракаса, который выглядел смущенным. — Я хочу, чтобы у тебя осталась на память фотография твоего доброго друга Мигеля. Давай, иди сюда. Каракас подошел и встал рядом. Дал знак фотографу нажать на спуск. Мигель положил руку приятелю на плечо. Вспышка ослепила их. Вот и все, он попрощался. В камере он снял повязку и выбросил в мусорную корзину. Рана еще не вполне зажила. В десять вечера он стал думать, что судья забыл о нем. Масегоса заверил его, что сегодня будет выдано постановление об освобождении, но он не очень доверял адвокату, которого интересовала не столько его свобода, сколько судебный иск, который они предъявят государству. Или, может, судья нарочно тянет время. Неприятности случаются, когда меньше всего их ждешь. Без четверти двенадцать он услышал приближающиеся шаги. Кольянтес, охранник, который его недолюбливал, открыл дверь и посмотрел на него очень серьезно. — А ну выкатывайся. Собирай манатки. Вот, оказывается, как это делается, вот с какими словами. Пожалуй, забавно, но Мигель даже не улыбнулся. Собирать ему было нечего. Он подготовился к освобождению десять часов назад. Масегоса ждал его снаружи. Он спросил, есть ли ему где остановиться. — Да, у меня есть квартира. Но сначала отвези меня в центр, — сказал Мигель. — Мне хочется поглядеть на нормальных людей. Глава 63 — Я искал тебя в караоке, но не нашел, — сказал Сарате. — Мне не хочется петь. Элена оставила его на пороге и пошла в гостиную. Не пригласила войти, но и не закрыла дверь перед носом. Сарате воспринял это как разрешение и последовал за ней в гостиную. Стол был завален фотографиями из дела. Тела убитых сестер, снимки, конфискованные из камеры Мигеля, показания подозреваемых, улики. Рядом стояла только что начатая бутылка граппы, на полу — еще одна, пустая. Элена села за стол, взяла фото Лары, потом Сусаны. Стала их сравнивать. Она вела себя так, будто была одна. Сарате заметил, как дрожат снимки в ее руках. Возможно, сейчас не лучшее время для разговора. Но как вышло, так вышло. — Ты не хочешь посмотреть мне в глаза? — спросил он с вызовом. Инспектор, отложив фотографии, что-то записала в блокноте. — Похоже, совесть у тебя все-таки есть, — не унимался Сарате. На этот раз ему удалось заставить Элену поднять на него глаза. — Ты уверен, что хочешь поговорить? — Почему ты пошла на поводу у Рентеро? — Я этого не делала. — Тогда почему ты зациклилась на Сальвадоре Сантосе, на том, чтобы втоптать в грязь больного старика? — Потому что он схалтурил, потому что подбросил улику, потому что полицейское расследование надо вести честно, если мы хотим, чтобы система работала. — Ну вот, ты уличила его, и что это дало? Теперь, когда ты просматриваешь улики по делу, может, ты мне объяснишь? Чего ты добилась? Ты продвинулась в расследовании? — Почему ты защищаешь этого человека, Сарате? — Потому что он был мне отцом. Потому что он научил меня всему. — В том числе плохому. — Чему плохому? — Ты украл у меня листок с ДНК-тестом из дела Лары. Думаешь, я не заметила? Сарате побледнел. Крыть ему было нечем. — Я собирался его вернуть. — Ты дал мне подсказку. Я понимала: что-то было сделано неправильно в расследовании убийства Лары, но я не знала что. Когда я увидела, что ты забрал отчет криминалистов, я поняла, что должна сосредоточиться на этом. — Значит, ты устроила мне ловушку.