презерватив на ночной столик. Она ждала его в нижнем белье.И через пять минут в том же нижнем белье она, рыдая, выскочила из квартиры.— Подожди, Дерия. Дерия, пожалуйста. — Якоб побежал вслед за ней по лестнице вниз. Она бежала быстрее, но он все же догнал ее возле двери. — Успокойся, эй! — Он попытался привлечь ее к себе, однако она разгадала его игру и грубо оттолкнула его от себя.— У тебя есть другая! — крикнула она ему. — Не изображай мне тут ничего, я это знаю! Поэтому ты не хочешь меня, потому что она… она…Ее голос сорвался, она с трудом дышала и ненавидела себя за слезы, которые жгли ей щеки, как кислота.— Она красивее, чем я?— Дерия, никто не…— У нее большие груди? Настоящие большие? Большие сиськи?Он ничего не ответил, лишь провел рукой по голове. В его глазах были беспомощность и отчаяние, ему не хватало слов.И это говорило обо всем!— Я должна была знать об этом! — с трудом вымолвила она. — Да и зачем тебе любить меня?— Но-о-о, — пробормотал он, заикаясь и беспомощно обводя ее полуголую фигуру взглядом сверху донизу. — Но я ведь люблю тебя!— Нет, не любишь! — Дерия выхватила у него из рук свою одежду. Один носок упал на пол, и она оставила его там. — Не любишь, не любишь!Дверь квартиры на нижнем этаже открылась, и оттуда появилось морщинистое лицо пожилого мужчины.— Что здесь происходит?Дерия проигнорировала и это. Якоб бросал на мужчину беспомощные взгляды.— Ты не любишь, — сказала Дерия еще раз, в этот раз тихо и глухим голосом.Нет, почему у него должно получиться то, что не удалось ни одному человеку на свете? В этот момент, когда она, истерически всхлипывая, стояла перед ним, ей также стала ясна причина всего. Никто и никогда не мог любить ее — даже ее родная мать. И это была ее собственная вина, вот только что она сама дала лучшее подтверждение этому. Никто не мог любить такую фурию, какой она была. Никто, у кого был здравый рассудок. Никто. Как бы там ни было, но и она сама просто не способна любить. Как иначе можно объяснить то, что она кричала на Якоба, который любил ее так, как никого другого на свете, что она оттолкнула его от себя, а какая-то противная часть ее души ликовала, потому что это повергло его в ужас. Ей было стыдно, очень стыдно, и от стыда она задрала подбородок еще выше.— Все, конец, Якоб. Ты заслуживаешь лучшего. А я — ничего.— Дерия, что ты говоришь?— Я прекращаю отношения.Она выскочила из дома, за следующей автобусной остановкой поспешно натянула одежду и плакала до тех пор, пока у нее не разболелась голова.В этот вечер она получила один из самых важных уроков в своей жизни. Она поняла, что была права. Она не стоила любви, она была монстром, не заслуживала любви и сама не могла никого любить. Тот, кто любит, не ведет себя так, как она!Она также поняла, какую силу над людьми имеет этот недавно обнаруженный в себе монстр, какую силу он имеет над Якобом. Больше, чем было у нее, больше, чем было у любви, потому что когда через несколько часов она добрела домой, он сидел на ступеньках перед ее дверью и с заплаканными глазами просил у нее прощения. Он отвел ее к себе домой, где она получила, что хотела, и, несмотря на его нежность и осторожность, это был не очень приятный опыт, но тем не менее в тот вечер она уснула довольная.Глава 7— О, привет, Дерия, прекрасно, что ты снова здесь. Мне кажется, вчера вечером кто-то о тебе спрашивал.Дерия молча смотрит на свою коллегу Римму. То происшествие с ее преследователем шесть дней назад, наверное, уже ничего не значит. Но эти страшные минуты все еще незримо присутствуют в ней, словно фильм, который показывают в маленьком, тихо бубнящем работающем телевизоре в углу ее сознания. Такие слова, как эти, моментально раздвигают маленький экран на всю стену и включают звук на всю мощность. Басы громыхают в груди Дерии.— Женщина, может быть, еще девочка, я не уверена, — говорит Римма и чешет затылок, где большие этикетки, торчащие из полиэстеровых халатиков, мешают всем сотрудницам. Им запрещается отрезать этикетки, нужно возвращать неповрежденные халаты, когда человек увольняется с работы.Значит, женщина. У Дерии с души падает камень.— Что она сказала?— Ну, только то, что ищет кассиршу с длинными черными волосами. Она могла иметь в виду тебя или меня, но я ее не знаю.— А как она выглядела?— Мелкая. — У Риммы рост почти метр восемьдесят. Она показывает на уровень своей груди. — И у нее были короткие волосы. Была похожа на этих «Мончини», помнишь этих обезьянок из восьмидесятых годов?Дерия невольно улыбается:— Конечно.Ей тоже всегда хотелось иметь такую игрушку, но бабушка считала их уродливыми и никогда не покупала. Бабушка, конечно, посчитала бы эту маленькую женщину, бездомную бродяжку, воровку из магазина, тоже страшной. Речь может идти только о ней, и описание совпадает точно.— Я ей сказала, что сейчас будет твоя смена, но что я не уверена, что ты полностью выздоровела, потому что ты некоторое время была на больничном. А что с тобой, собственно, было?Дерия ищет слова и не находит ни одного. «Ночью за мной следили, я упала, и вид у меня был такой, будто меня побили. Достаточно ли этого для того, чтобы не выйти на работу?»— Да, собственно, мне нет до этого дела, — говорит Римма. — Но эта женщина все равно хотела зайти сюда.— Спасибо, благодарю тебя. — Дерия берет кассету с разменными деньгами и идет к своей кассе.Она вынуждена ждать до послеобеденного времени и сначала даже не замечает эту маленькую женщину. В слишком большой зимней куртке и бейсболкой на голове, косо сидящей на коротко стриженных волосах, она скорей похожа на мальчика, которого на вырост так одела мать, чтобы он мог носить эти вещи следующие две зимы. Дерия поднимает глаза, потому что рядом с тройной упаковкой дешевых черных хлопчатобумажных носков и пакетом сыра «Гауда» на подносе лежат еще две бутылки пива и теперь придется спрашивать у покупательницы паспорт. Однако этот вопрос застряет у нее в горле, когда она узнает худое лицо под кепкой-бейсболкой.— О, — говорит она, — это ты.— Да, — отвечает маленькая женщина. — Я.На кассе высвечивается цена. Маленькая женщина засовывает руку глубоко в карман своей сине-желтой зимней куртки, вытаскивает пригоршню мелочи и оплачивает всю сумму десяти- и двадцатицентовыми монетами. Вблизи ее глаза выглядят старыми и усталыми. Вопрос о паспорте или удостоверении личности Дерия может и не задавать. Она принимает деньги, а маленькая женщина засовывает носки в карманы куртки, берет кусок сыра под мышку и хватает в руки бутылки с пивом.— Я бы хотела с тобой поговорить, — тихо произносит она. — Только между нами. У тебя время есть?— Я заканчиваю работу в два часа.— Я буду ждать тебя у входа.— О’кей. Тогда я приведу в порядок кассу и переоденусь. Это займет минут десять, может быть, четверть часа.— Я жду тебя, — повторяет маленькая женщина, а потом уходит, прежде чем Дерия успевает спросить, как та ее нашла.— Я уже бывала здесь, делала покупки и видела тебя, — говорит маленькая женщина вместо приветствия, когда Дерия выходит из супермаркета часом позже и, в порядке исключения, через вход для посетителей. Маленькая женщина прижимается к стене, чтобы спастись от ноябрьского дождя. — Я не забываю ни одного лица, поэтому я тебя сразу узнала и поняла, где могу найти тебя.Маленькая женщина чуть-чуть улыбается. Эта робкая улыбка очень осторожная, но для Дерии, которая чувствует себя очень усталой, это уже слишком.— Тебе можно позавидовать, — отвечает она устало. — Я с большим трудом запоминаю лица.— Зато вчера утром ты меня сразу же узнала, — констатирует маленькая женщина. — Хотя было темно, когда мы виделись в последний раз. — Она указывает подбородком вниз по улице. — Прогуляемся немножко?Дерия согласна, и они, опустив головы, плетутся под дождем рядом друг с другом.— Я не могла тебя забыть, — объясняет Дерия. — В конце концов, ты меня как-то… спасла. Я так думаю.— На прошлой неделе? Вечером?— Да. Я шла с работы. Ночная смена заканчивается в десять. Кто-то преследовал меня.Маленькая женщина пожимает маленькими плечами:— Я не видела никого. Точно никого.— Но он… — «он был там», — хочется крикнуть Дерии. Вместо этого она тоже пожимает плечами. — Ах, я тоже ничего не знаю. Может быть, я отреагировала слишком бурно.— Да ничего. Я ночью тоже постоянно вижу призраков. Вот. — Она протягивает Дерии одну из двух бутылок пива.Дерия колеблется:— Это для меня?— Купила специально для тебя. Хотела пригласить тебя на пиво. В пивной оно стоит почти в два раза дороже. Или ты ничего не пьешь? — Под тенью бейсбольной кепки на щеках маленькой женщины вырисовываются красные пятна. — Но сказать «спасибо» было бы уместно. Я что, все испортила?— Нет, ничего. — Дерия невольно улыбается. Она не любит пиво, тем более после обеда, у всех на виду и прямо из бутылки. Но ей хочется, чтобы маленькая женщина заговорила. Она напоминает книгу, первые строчки которой ее захватили и которую ей хочется пролистать дальше во что бы то ни стало.Маленькая женщина вытаскивает зажигалку из кармана куртки, забирает у Дерии бутылку пива из руки, открывает ее умелым движением и возвращает ей, прежде чем открыть вторую бутылку. Затем она делает глоток и улыбается.— Этот тип в магазине поймал бы меня, если бы ты мне не помогла, — говорит она тихим голосом. — Я надеюсь, у тебя не было неприятностей?— Да не стоит об этом говорить. — Она тоже отпивает глоток пива и подавляет в себе дрожь. Ужасное, горькое, дешевое пиво. И почти в полтретьего после обеда. Как низко она пала! От страха она сразу же делает второй глоток.— Зачем? — спрашивает она.— Да, зачем? — говорит маленькая женщина нежным голосом. — Зачем воруют куртки? Если ты живешь на улице и скоро будет зима, а там, где выдают одежду для бездомных, можно будет найти только заношенные до дыр блейзеры и свадебные платья?Она задирает голову, чтобы посмотреть на небо:— Может быть, мне было просто скучно.— Зачем ты делаешь все так по-глупому, что даже этот магазинный шпик-детектив вынужден был тебя поймать?Маленькая женщина улыбается:— Я уже сама себя спрашивала. — Она вздыхает, и это какой-то слишком усталый вздох для такой молодой женщины. — Я просто переутомилась. Ночь была страшной, на моем обычном месте валялся кто-то другой — какой-то очень странный тип. Большинство из нас — милые люди, но тот… Как-то все пошло по-дурному. Я была мокрая, замерзшая, и нервы у меня были на пределе. Иначе бы он меня ни за что в жизни не поймал.Мимо проезжает автобус. Дерия ждет, когда шум стихнет, затем говорит:— Ты ведь никогда раньше не воровала?Плечи молодой женщины опускаются.— Нет, все же воровала. Иногда пакетик колбасы или банку пива.— Значит, ты недолго так живешь? Я имею в виду, на улице?— А что? — раздраженно возражает маленькая женщина. — Ты считаешь, что тот, кто долго живет на свободе, автоматически должен воровать?Дерия, защищаясь, поднимает свободную руку:— Это просто предположение, я никого не хочу ни в чем подозревать. Я никого не знаю, кто… как ты это называешь? Никого, кто живет на свободе?— Я называю это так, потому что так оно и есть.— И что, я права?В ответ ей звучит продолжительный вздох:— Да. Это моя первая зима. Я летом… попала сюда.Судя по ее ударению, можно предположить, что она, собственно, хотела сказать что-то другое. Может быть, рассказать, откуда она попала сюда?— Конечно, летом было легче, сплошное easy, иногда даже очень круто. Люди были милыми и расслабленными, а дома думали… — Маленькая женщина говорит все быстрее, ей голос становится громче. Ее слова пытаются спрятать то, что она не хочет упоминать, и то, что, несмотря ни на что, все же вырывается наружу. — Дома думали, что я просто немного побродяжничаю по стране. Кауч-серфинг и все такое. По крайней мере я всегда об этом говорила.Значит, она удрала из дому еще летом.Дерия бросает вопросительный взгляд на ее лицо. Ее глаза все еще выглядят старыми и усталыми. Но, скорее всего, похоже на то, что это еще ребенок, старый и измученный, а не женщина.— Сколько тебе лет? — напрямую спрашивает она.Плечи маленькой женщины устремляются вперед, а руки вдруг образуют вокруг своего тела защитную стену. Она захлопывается, как устрица.Значит, маленькая женщина еще молода, очень молода. Возможно, слишком молода, чтобы решать, где и как она хочет жить, когда наступит зима и ноябрьские дожди беспощадно смоют все краски.— Расслабься, — говорит маленькая женщина. Сейчас ее голос звучит резко, а взгляд становится оборонительным. Она распахивает зимнюю куртку, роется во внутреннем кармане и вытаскивает оттуда удостоверение личности. — Вот, посмотри, иначе ты сразу же позвонишь в это дерьмовое управление по делам молодежи.Она держит пластиковую карточку так, что ее пальцы с обгрызенными неровными ногтями прикрывают ее фамилию, но вида фотографии достаточно. Это она. Удостоверение выглядит как настоящее. Оно подтверждает, что маленькой женщине восемнадцать лет и восемнадцать лет ей исполнилось точно четыре недели назад.Дерия вздыхает:— Ну, ты себе тут настроила планов. Ты не считаешь, что…— Это не слишком трудно, нет. И не слишком опасно. Это просто хорошо. Нет никакой альтернативы, и я так хочу. Я делаю, что хочу. Всегда, до тебя дошло? А сейчас я хочу уйти.— Подожди, пожалуйста. — Дерия хочет инстинктивно взять маленькую женщину за руку, но та делает шаг назад и засовывает руку в карман куртки. — Ты могла бы поблагодарить меня за помощь. Кстати, спасибо за пиво. Но ты мне тоже помогла, на прошлой неделе, когда меня преследовали. И я хочу поблагодарить тебя за это. Значит, мы квиты.Маленькая женщина ничего не отвечает. Ее взгляд представляет собой сплошное недоверие, но она не уходит. Дерия находит помятую визитную карточку своего кафе в кармане пальто.— Здесь я работаю. Большинство дней с утра до вечера.— У тебя целых две работы, а у меня — ни одной. И я покупаю тебе пиво. Круто.Дерия улыбается:— Да, заходи, если у тебя не планируется ничего лучшего.Маленькая женщина нерешительно берет в руку визитку.«Никаких подвохов?» — спрашивает она глазами.«Никаких подвохов», — глазами же отвечает Дерия. Она старается, чтобы эта мысль дошла до маленькой женщины. Она очень хочет помочь, у нее такое чувство, что она должна ей помочь. Кто тогда, если не она?— Я не знаю, но загляну когда-нибудь. Может быть.— Просто спроси меня. Меня зовут Дерия.Молчание.— Тебе не нужно даже называть свое настоящее имя. Но мне хотелось бы как-нибудь тебя называть.— Я не знаю, — говорит маленькая женщина, снимает с головы кепку-бейсболку и проводит рукой по коротко остриженным грязным серо-коричневым волосам. Римма была не права, она совсем не похожа на одну из «Мончини». Ее голова похожа на…— Киви? — предлагает Дерия, и маленькая женщина внезапно улыбается, и на какой-то момент она действительно выглядит как восемнадцатилетняя. — Можно я буду называть тебя Киви?— Киви мне нравится! — говорит маленькая женщина. А затем Киви улыбается. — Я зайду, когда у меня будет время, — отворачивается и уходит.Он незаметно следовал за ней, не имея никакой конкретной причины.Он наслаждался, наблюдая за тем, как она живет, что она делала, если ее поезд опаздывал, как она звонила по мобильному телефону и потом прятала его, и сбрасывала с себя вынужденную улыбку, как осенью ветка сбрасывает последний ненужный лист.Если бы она увидела его, он бы ей кивнул. Пожелал бы ей приятного вечера и, может быть, обменялся бы с ней парой вежливых слов. За пределами помещений его врачебной практики люди вели себя очень скованно и нервно оборачивались по сторонам. Они не хотели быть невежливыми, но и не хотели, чтобы их видели за разговором с психологом.Подошел ее трамвай. Она вошла в него, и, может быть, он последовал бы за ней. Но у него была еще одна пациентка, а потом еще и встреча с производителем роялей, которого он не мог заставить ждать. Его роялю требовался капитальный ремонт, и в данный момент это было важнее. Таким образом, он отправился в путь к своей практике. Кирстен, его помощница во время приемов, уже ждала его, приготовив чай. У Кирстен была легкая рука — во всяком случае, по части чая. Она раздобывала сухие лекарственные травы прекрасного качества, знала особенности их хранения и все о каждом отдельном сорте, какой горячей должна быть вода и как долго нужно настаивать чай. Она нравилась ему, у нее был не только возраст, по которому она годилась ему в матери, у нее также было что-то материнское, что шло ему на пользу. Прежде чем он принял ее на работу и научил работать на приеме пациентов, она продавала колбасу, стригла собак и чистила туалеты — и большинство из этого она делала в один и тот же день. Иногда он делал ей небольшие подарки — цветы, конфеты, подарочный чек для «Дугласа». Изредка он дарил ей что-нибудь личное, подарок, о котором она даже не знала, что он для него означал.— Да, но Махтин! — восклицала она, произнося «х» вместо «р», и смеялась.Ему нравилось, как она произносит его имя. Каждый раз он снова видел дома накрытый обеденный стол и вдыхал запах обеда, который готовила ему его мать.— Махтин, ты такой старомодный! Это все до задницы.И это он тоже любил. Добрая сердцем матушка нечасто употребляла ругательные слова, но уж когда делала это, то получалось у нее действительно яростно.— Конечно, его можно отремонтировать, Кирстен. Это хороший смартфон, дорогой. Эппл. — Кроме того, это еще было смертельным оружием. Он украл его, а затем применил при последнем убийстве. Очень удобной при этом оказалась функция диктофона. Мужчина послушно выполнял все указания, которые в конце концов привели его к трагическому несчастному случаю и смерти.— Эппл. — Кирстен покачала головой. — Да, ну и что мне теперь с ним делать?Да, такой была она, его Кирстен. Немного неблагодарная, так он считал. Он подарил ей сувенир стоимостью в одну человеческую жизнь, а она еще негодовала из-за того, что на дисплее была трещина. Но она, конечно, не могла знать, насколько рискованно было для него забирать мобильный телефон из машины, чтобы его не заметили. Ему пришлось выдавать себя за человека, желающего оказать первую помощь, а после этого давать свидетельские показания в полиции. При этом он вынужден был признаться себе, что ему нравились опасности таких игр. Он повышал степень трудности и тем самым заставлял себя быть очень аккуратным.— Ах, Кирстен, любимая моя, — сказал Мартин и потянулся к чашке с чаем, чтобы взять ее в приемную для бесед с пациентами. — А я думал, что ты отнесешь эту вещь в бюро находок. И, если повезет, ты получишь вознаграждение за эту находку.— Да, ты так считаешь?— Может быть. Для людей такие дорогие мобильные телефоны все же имеют ценность. У них обычно в телефоне записаны свои контакты, личная электронная почта и какие-то неудачные фотографии.— Ах, — сказала Кирстен, — да, тогда я, конечно, так и сделаю.Улыбаясь, Мартин пошел к ожидающим его пациентам. Кирстен никогда не сдаст мобильный телефон в бюро находок. Она всю жизнь будет безуспешно пытаться добраться до этих контактов, электронной почты и фотографий. По крайней мере ей будет чем заняться.Глава 8После обеда, к счастью, дождь прекращается и появляется солнце. Надин вынуждена сегодня поработать немного дольше, чем обычно, а Дерия рада, потому что у нее появляется редкостная возможность погулять с Феликсом в парке. Официально после развода она уже не является теткой Феликса, но ни для нее, ни для семилетнего мальчика ничего не изменилось. Его отец видит все по-другому. Свен встал на сторону своего брата. В его глазах с момента развода Дерия рассталась не только с Робертом, но и одновременно со всей семьей. С тех пор ей разрешается видеть Феликса только тогда, когда его матери срочно нужна нянька, так что она готова даже врать своему мужу.Феликс, как и раньше, рад видеть свою единственную тетку. Он беспрерывно болтает и за несколько минут рассказывает все, что пережил за последние недели. Дерия тащит на своей спине его школьный ранец, помогает ему пробежаться по невысокому каменному заборчику и смеется над каждой его шуткой, пока еще не содержащей юмора. На игровой площадке посреди парка она раскачивает его на качелях, хотя, конечно, знает, что он уже давно умеет качаться сам, и театрально закрывает глаза, когда он сломя голову прыгает в песок. Киоск с мороженым, куда они обычно вместе направляются, закрыт на зимние каникулы, но за пару метров от него есть еще один, где можно купить жареный миндаль и сахарную вату. Дерия заказывает два сладких облачка на палочке, а в это время Феликс карабкается на лестницу и время от времени машет ей оттуда рукой. Дерия надеется, что он не боится упасть, но думает все-таки с каким-то оттенком заботы. Не дай бог, чтобы он упал.— Дерия? — внезапно раздается чей-то низкий голос позади ее.Она испуганно оборачивается. Сахарная вата выпадает у нее из руки и приклеивается к пальто. Она замечает это, но теперь ей все равно. Даже то, что Феликс где-то карабкается, в этот момент уже забывается.Он стоит прямо перед ней и выглядит точно так же, как раньше.— Значит, недавно я был прав, — говорит он и улыбается, сначала робко, а потом сразу как-то очень широко, намного откровеннее и сердечней, чем когда-то.— Якоб, — только и может сказать она, потому что его имя — это все, о чем она может думать.— Да. Несколько дней назад мне показалось, что вроде увидел тебя. Но вдруг ты исчезла, и я уже не был больше уверен, что это была ты. В кафе.— В «Тони»? Тогда это была точно я, но тебя я не заметила, — врет Дерия.— Ничего, зато мы снова встретились. Как прекрасно видеть тебя!В душе Дерия превращается в камень. Никаких чувств у нее больше нет. Она замечает, как реагирует ее внешняя оболочка. Как ее лицо отвечает на его улыбку, как она восклицает что-то пустое, вроде «да, я тоже, ты знаешь, прошла целая вечность!».Как она шутит над неудачной судьбой своей сахарной ваты и приглашает его взять кусочек. Он собирает сахарную вату с ее пальто и при этом приближается к ней так близко, что облачка пара от его дыхания ласкают ее щеки. Дерия чувствует, что то, что раньше реагировало на Якоба, должно бы уже умереть. В душе у нее холодно, тяжело и ничего не движется. Но чувства ее не ушли совсем, и это она еще чувствует тяжесть в груди.«Сердце, превратившееся в скелет», — думает она. Какое прекрасное название для романа. Однако затем вспоминает, что она больше уже не пишет книг, просто не может больше писать.— У тебя есть сын? — спрашивает Якоб. Он смотрит на игровую площадку, ища мальчика, который бы подходил к школьному ранцу, который Дерия все еще несет на своей спине.Больше всего ей захотелось, чтобы он угадал, какой ребенок — ее. У Феликса светлые, как солома, волосы его матери, и хотя для своего