На самом деле, за те тридцать дней, что прошли с момента ее появления в этом мире, Теа д’Агарис стала для Августа настоящим наваждением. Она была и величайшим соблазном, и величайшей загадкой. Временами, как здесь и сейчас, в картинной галерее королевского дворца, она казалась опытной женщиной, зрелой, притягательной, знающей себе цену и умеющей эту цену получить. Умная, циничная и независимая, уверенная в себе и одной себе доверяющая в этом огромном полном опасностей мире. Однако, бывала она и другой. Одинокая, ранимая, несмотря на весь свой ум, огромный Дар и невероятные познания в самых необычных областях знания. Растерянная и потерянная, не говоря уже о том, что потерявшаяся среди множества столь похожих и столь различных миров. Такая Теа плакала ночами, а пару раз и днем в присутствии Августа. Однажды даже на его груди, промочив слезами рубашку и жилет. Но вот, что любопытно. В обоих ипостасях она была прекрасна, и Август не смог бы с уверенностью сказать, какая из двух женщин нравится ему больше. Впрочем, умом он понимал, что это всегда одна и та же женщина, и именно в нее, такую разную Теа д’Агарис, он, похоже, умудрился влюбиться… — Господа! — обращение было грубым, практически оскорбительным, тем более, что дворецкий обращался не только к Августу, но и к его даме. — Вы не можете здесь находиться, так как прибыли без приглашения. Август предполагал, что может дойти и до такого, и у него, разумеется, был заготовлен ответ. Но его опередила Теа. — Подойди ближе! — указала она веером на дворецкого. — Назовись! Магия ее власти была такова, что дворецкий непроизвольно шагнул вперед и представился: — Старший дворецкий Монтео Инзаги, к вашим услугам, — склонил он голову. — Что же ты творишь, Монтео? — продолжила Теа все тем же голосом, от которого могла замерзнуть вода. — Ты знаешь, что за нанесенное оскорбление я могу убить тебя на месте? Она сделала быстрое движение веером, и пораженный Август понял, наконец, почему Теа так обрадовалась, обнаружив в его коллекции корейский веер, который она назвала непонятным словом мубучхэ.[25] Она умела им пользоваться, вот в чем дело, и сейчас продемонстрировала на что способна эта элегантная вещица в опытной руке. Одним движением Теа срезала и жабо с рубашки дворецкого, и лацканы с его ливреи. Раз, и их нет. Обомлевший Монтео Инзаги только икнул с перепуга и пошел красными пятнами. — А представляешь, Монтео, — голос женщины стал нежным, едва ли не ласковым, — что случится, если я сделаю тоже самое с твоим горлом? По-видимому, дворецкий представлял. Во всяком случае, выглядел он неважно. Да и штаны намочил, что было уже за гранью добра и зла. Скандал явно выходил из берегов. — Кто тебя послал? — на вопрос, заданный в такой ситуации, трудно не ответить. — Граф Макона, ваше сиятельство, — дворецкого била крупная дрожь и ответил он, отчетливо заикаясь. — Это он велел тебе так к нам обратиться? — Д-да — Что ж, — раскрыла веер Теа, — иди и передай графу, что я не нуждаюсь в приглашении, потому что я приглашена давным-давно и не графом, а королем Генрихом, — она снова собрала веер и указала им на собственный портрет. — И не на один бал, а раз и навсегда! Теперь и дворецкий, и собравшиеся вокруг них любопытствующие гости, посмотрели на картину, и у всех разом вырвался вздох удивления, легко перешедшего в потрясение. Ну, что ж, первый ход сделала Теа, и, следовало признать, сделала она это блестяще. Теперь, зная на чей портрет она похожа, кто-нибудь из окружения короля обязательно вспомнит, кто такая Теа д’Агарис графиня Консуэнская. Имя не на слуху, но те, кто интересуется историей королевства, знают, о ком идет речь. — Даже не знаю, что сказать! — шепнул Август с улыбкой. — Если не знаете, что сказать, скажите комплимент! — так же тихо ответила женщина. — Вы бесподобны, Теа! — сказал он. — Я знаю, — ответила она. И в этот момент их окликнул граф Новосильцев. Вернее, он окликнул Августа. — Здравствуйте, Август! — поздоровался посол, подходя ближе. — Представите меня своей спутнице? Ну, естественно! Как может русский Казанова пропустить такую «юбку»? Никак, даже если видит, что она не одна. — Здравствуйте, Василий! — чуть поклонился Август и добавил, оборачиваясь к Теа: — Теа, позвольте представить вам посла Российской империи графа Василия Петровича Новосильцева! Граф! Моя спутница — Теа д’Агарис графиня Консуэнская. — Счастлив познакомиться! — граф перехватил поднимающуюся руку Теа на полпути и склонился для поцелуя. — Vy davno iz Peterburga? — Теа смотрела доброжелательно, но скорее равнодушно, чем с интересом. Тем неожиданнее было то, что она заговорила по-русски. — Велес великий! — удивленно воскликнул посол. — Вы русская? Дальше они уже говорили на языке, которого Август не знал, он лишь надеялся, что Теа ничего лишнего не скажет. Впрочем, он знал, что женщина не дура и вскоре заметил, что «умная девочка» говорит исключительно короткими фразами или вообще обходится односложными ответами, если и вовсе не междометиями. — Увы, граф, — перешла Теа на французский через пару минут, — как ни приятно поболтать с «почти соотечественником», Август по-русски не понимает, так что давайте перейдем на лингва франка.[26] — Кажется, вы давно не говорили по-русски? — Граф был явно заинтригован, хотя и не понимал пока, что именно здесь происходит. — О, да! — улыбнулась Теа. — Лет двести, я думаю… Плюс минус. — Что, простите? — посол, как и Август не понял очередной странной идиомы, но, если один к этому уже привык, второй столкнулся с таким впервые. — Граф, как думаете, сколько мне лет? — Восемнадцать? — Вы куртуазны, — снова улыбнулась Теа. — Но правда, граф, в том, что выгляжу я на двадцать, а на самом деле… — Теа, прошу вас! — вступил в разговор Август. Время играть ва-банк еще не пришло, поэтому с шокирующими откровениями имело смысл повременить, тем более, что ее портрета посол не видел. Вернее, видел, но давно и в других обстоятельствах, и с живой женщиной, с которой сейчас разговаривал, не соотнес. — Да, Август, — кивнула Теа. — Извините, увлеклась. Рада знакомству, граф! — Извините за настойчивость, но всего один вопрос, графиня! — Август видел, сейчас Новосильцева пробрало до печенок. Он что-то такое почувствовал, но никак не мог понять, что именно. Интуиция, а не знание, вот что это было. — Спрашивайте! — Голос ровный, лицо спокойно. — Вы ведь не русская, я прав? — Правы, — полуулыбка, туманный взгляд. — Может быть. Если честно, граф, не помню, но, если вы настаиваете, я могу попытаться вспомнить… — Прошу прощения за настойчивость! — Отступил Новосильцев. То ли решил не дожимать из вежливости, то ли из страха. — Не стоит, — повела веером женщина. — Пустяки! «Хорошо у нее получается… — отметил Август. — Естественно! Играет, как дышит». Это было неожиданно. Во всяком случае, еще совсем недавно он от нее такого не ожидал. Хорошая. Умная. Но не Теа. Однако посещение виллы Дориа много изменило. И за последние две недели гостья переменилась. «Изменилась до неузнаваемости?» Да, пожалуй, это верное слово «до неузнаваемости». И дело, разумеется, не во внешности. Внешность та же, а вот человек другой. Другая женщина. Такая, что временами начинаешь сомневаться, та ли это женщина, что еще недавно не умела говорить по-французски, или это уже настоящая графиня Консуэнская? Глава 6. Большой Летний Бал, Акт Второй 1. Палаццо Феарина, день тридцать первый Когда, пройдя галерею до конца, Август и Теа сворачивали в Зеркальную гостиную, у портрета работы Клода Лефевра собралась уже небольшая толпа. Кто-то видел их «разговор» с дворецким, а кто-то, возможно, и слышал. Сплетни же распространялись в этом дворце, как лесной пожар после засухи. Стремительно и неотвратимо. И люди, с неподдельным интересом рассматривавшие портрет Теа д’Агарис, нет-нет, а взглядывали вслед Августу и его спутнице. Он эти взгляды чувствовал спиной. Теа, наверняка, тоже. Тем не менее, двигались они медленно, не торопясь переходя от одного знаменитого полотна к другому. Обменивались впечатлениями и любезностями, в общем, вели куртуазную беседу, изобилующую отсылками к контексту и подтексту. По ходу движения, они встретили несколько знакомых Августа. Один из них — кажется, это был Арманд дю Санше — даже поздоровался. Остальные — бедняги — не знали, что и делать: здороваться, игнорировать, или еще что. Но все это были знакомцы третьего порядка. Люди, с которыми и в лучшие времена Август всего лишь раскланивался или обменивался при случае парой-другой ничего не значащих фраз. Однако в Дубовой гостиной Августа ожидало настоящее испытание, поскольку здесь находился его младший и как недавно выяснилось, всего лишь единоутробный, брат Райк. Бывший кавалер де Безом обнаружился рядом с диваном, на котором расположились дамы семьи Конти: от младшей Барбары до старухи Алисии. Интерес новоявленного графа де Ламара составляла молоденькая Барбара, похожая на крохотную фарфоровую куколку. Еще месяц назад Райк не осмеливался даже приблизиться к самой знатной, — не говоря уже о богатстве, — и красивой девице на выданье. В особенности, когда рядом находились ее «маман» и бабушка, а они от нее практически не отходили. Зато теперь, если судить по выражениям лиц присутствующих, он стал желанным собеседником, поскольку перешел в разряд потенциальных женихов. Компанию Райку составляли два «золотых» мальчика, из тех, что вечно крутятся на больших и малых приемах. Имен их Август не помнил, и это не странно. Кавалеры являлись постоянным хором, — вернее подпевалами, — но никак не солистами, и «прилипали» к тому, с кем на данный момент было выгоднее «дружить». Звездой же Большого Летнего Бала был граф де Ламар, так что их присутствие рядом с ним было ожидаемо. Другое дело, что, Август себе такой глупости не позволил бы и в годы юности. Свита играет короля, это так, но не всякая свита достойна своего короля. Теа увидела Райка одновременно с Августом. Но и Райк увидел их с задержкой на мгновение-два. Кавалер де Базом славился своей виртуозной игрой в мяч, что предполагало, между прочим, быструю физическую реакцию. Так и случилось. Август и Теа вошли в Дубовую гостиную, иx увидела младшая Конти, зрачки у хорошенькой Барбары непроизвольно расширились, — надо полагать, Август ей нравился, как, впрочем, и многим другим женщинам, — и Райк обернулся, чтобы посмотреть, что там случилось у него за спиной. Взгляды встретились, и Август насмешливо кивнул. Это было единственное, что он успел сделать, поскольку такую встречу он не планировал и заранее к ней не подготовился. Однако теперь ему предстояло «отыграть» свою «иронию», а с Теа он этот вариант событий заранее не обговорил. Наверное, не хотел вспоминать о брате и о пережитом унижении — ведь Райк обыграл его, как ребенка, — вот и выпустил из виду. — Дорогой, — голос Теа зазвучал сейчас необыкновенно возбуждающе, низкий с хрипотцой, намекающей на «альковные радости», и хорошо слышимый в любом углу комнаты, — почему этот юноша так на вас смотрит? Август только что не застонал, так пробрал его сейчас этот голос. И, даже зная, что повадками гетеры Теа обязана многолетнему опыту дамы Браганца, он не мог не отдать должного «профессионализму» «госпожи инженера», форме и уместности заданного ею вопроса. «К месту и ко времени!» — отметил он, обращая взгляд на свою спутницу. — Это мой единоутробный брат, дорогая, — улыбнулся Август. — Вы же помните, наверное, я вам о нем рассказывал. — Ах, да! — «томный» взгляд, плавное движение веером. — Простите, Август! Я такая рассеянная… Познакомите нас? Вопрос прозвучал тогда, когда они прошли уже «по инерции» половину расстояния, отделяющего их от дивана. — Все, что пожелаете, белисима! — Герцогиня, дамы! — легкий поклон в сторону женщин Конти, — Граф! — еще одна ироничная улыбка, — разрешите представить вам мою спутницу. Теа д’Агарис графиня Консуэнская. Графиня… Он быстро перечислил титулы и имена, оставив за скобками лишь «золотых» мальчиков, имен которых никогда не знал. По мере того, как он представлял друг другу присутствующих, старая герцогиня Конти бледнела лицом, а выцветшие с годами зрачки ее глаз расширялись. Ее реакция сначала озадачила Августа, но потом — буквально на последних словах представления — он вспомнил, что герцогиня родила сына, правящего ныне герцога Конти, в весьма зрелом возрасте. Об этом до сих пор рассказывали в обществе, подчеркивая, что шестьдесят лет назад она была такой красавицей, что покойный герцог Конти без колебаний женился на женщине, которой по непроверенным слухам самой было уже под шестьдесят, и новоиспеченная герцогиня сумела даже родить ему сына. «Шестьдесят и шестьдесят — это сто двадцать… — сообразил Август. — Она колдунья, хотя об этом никто никогда не говорил!»