— Так он даже младше моего мужа! — удивилась Наташа. — Надо же, никогда бы не сказала… Но этот Эдуард, если честно, немного странный. Когда он узнал о смерти Алечки, он плакал как ребенок, рыдал даже. — Что же в этом странного? — возразил Павел. — Обычная реакция на известие о смерти близкого человека, причем о такой страшной смерти. — Возможно, вы и правы, — согласилась хозяйка, — потому что другие как-то спокойно отнеслись. Я плакала, потому что для меня она была не просто соседка. Вы клумбы на ее участке видели? Моя работа. Сама с лопатой и с тачкой. У нее там не только розы с пионами, но и калачики, мальвы, петуньи, ноготки… — Вы любите цветы? — спросил Павел. — Очень. — Кухонную мебель тоже вы ей подарили? — Нет, Аля сама нашла ее по объявлению. Как раз для нее мы и заказали барную стойку. С кухней Алечке повезло, конечно… Хотя какое везение, если такое с ней случилось! — Знаете, кто будет ее наследником, кто въедет в ее домик? — Сестра, вероятно. Правда, есть еще и мама, но она замужем за человеком, который обеим сестрам неприятен. Есть старый отец, но его Алечка ненавидела всеми фибрами души, считая, что это он виноват в ее ущербном и нищем детстве. — Черноудова была завистливой? — Нет, она была доброй девочкой. Просто злилась, когда вспоминала детство… Она даже высшее образование не смогла получить из-за отсутствия средств. — Вы ей давали деньги? Наташа посмотрела за окно, словно раздумывала, что ей следует говорить. — Иногда, но суммы были небольшими. Я просто дарила ей иногда кое-что. Однажды мы пошли с ней в баню, и я увидела, какое у нее белье. Потом подарила ей несколько комплектов «Эстель Адони». Алечка так радовалась! Она обнимала и целовала меня. Но вы представляете, какое это счастье для женщины, для девушки… — У меня не хватает для этого фантазии — я все-таки мужчина. В какую баню вы ходили? — Так у нас в доме сауна оборудована. Мы с Юрием Юрьевичем каждую субботу там просиживаем… Простите за интимную подробность. — А как ваша соседка выбиралась из поселка — в магазин или еще куда? — Так мы ее возили. Потом я как-то видела, что она ехала с Эдиком в его «Мерседесе»… С нашим писателем как-то ее встретила в Ветрогорске. А еще у нее был какой-то знакомый местный таксист, который заезжал за ней по ее звонку… — Имя таксиста не знаете? — Откуда? Я его и не видела никогда. Кудеяров кивнул и поднялся из кресла. — Пожалуй, я пойду: вопросов у меня больше нет. — Как нет? — удивилась хозяйка. — Да вы и пяти минут не побыли здесь и не спрашивали ничего. А я так хотела помочь. — Ну, раз у вас есть такое желание, задам еще парочку вопросов. У вас с мужем общий семейный бюджет? — Конечно, а разве может быть иначе? — А вы знаете, что, не считая наличных денег, которые вы изредка подкидывали Черноудовой, с ваших общих счетов за последний год ей было переведено почти полмиллиона рублей? Наташа напряглась, а потом махнула рукой. — Полмиллиона так полмиллиона. Хотя что-то многовато получается. За такие деньги можно было бы на Новый год в Таиланд слетать. Ну, ничего, в следующий раз… Но теперь следующего раза не будет. И Алечки такой не будет. Павел направился к выходу, а радушная хозяйка попыталась его остановить: — Может, чайку попьем? — Времени нет, еще надо кое-кого посетить. Писатель, кстати, обещал рюмочку хереса. И чтобы хозяйка не заподозрила его в придуманной наскоро отговорке, набрал номер Карсавина. — Иван Андреевич, предложение хряпнуть по рюмочке хереса еще в силе? — Да, дорогой друг. Сейчас из местного ресторанчика подвезут кое-какие закусочки, и я накрываю на стол. Когда вас ждать? — Минуток через десять, — ответил Кудеяров. Он попрощался, шагнул к двери, уже взялся за ручку, и тут Наташа схватила его за рукав. — Вы так просто уйдете? Вы не хотите сказать, как нам теперь жить дальше? Произошло убийство, преступник не найден. Возможно, он готовит другие убийства. И потом, в этом поселке уже случались подобные преступления. Я вовсе не намекаю на то, что это проклятое место, но ведь правоохранительные органы обязаны сказать свое слово. Должны что-то предпринять, ведь уже больше месяца прошло, а воз, как говорится, и ныне там. — Правоохранительные органы сейчас этим делом занимаются, используя все силы и средства. А лично я могу вас уверить, что убийств здесь больше не будет. К тому же у вас замечательный охранный пес. — У Алечки тоже в доме были собаки, — напомнила Наташа. — Я тоже об этом думал. Почему они не лаяли? Ведь должны были захлебываться лаем. Или лаяли, но вы не слышали? — Не слышала. Сами видите, у нас кирпичные стены. И потом, у меня муж только-только вернулся из больницы, и я заботилась о том, чтобы ему ничто не мешало — прикрывала все окна наглухо и шторы задвигала. А может, я просто спала, ведь была ночь, как вы знаете. Выйдя со двора, Павел посмотрел на маленький домик, в котором произошло убийство, потом направился к нему, отсчитывая шаги. От дома до дома почти сорок — вполне вероятно, что супруги Диденко и в самом деле не могли слышать лая собак. Тем более что у Черноудовой в доме находились не собаки, а собачки, которые от страха, скорее всего, спрятались под те два дивана, которые Алевтине подарили дружелюбные соседи. Кудеяров сел в свой «Ауди», закрывая дверь, бросил взгляд на дом Диденко. Из окна второго этажа на него смотрела Наташа. Заметив, что Кудеяров рассматривает их дом, она помахала ему рукой. И Павел помахал ей. Глава восьмая Хереса у Карсавина не было. Впрочем, Павел ничего другого и не предполагал. — А зачем нам херес? — не смутился писатель, — Что это такое вообще — вино со вкусом дубовой бочки? Это как коньяк, водой разбавленный. Уж лучше чистый коньячок пить. Он показал на застеленный скатертью стол, на котором стояли пустые тарелки, коньячные бокальчики и пузатая бутылка «Камю». И спросил: — Вы успели отобедать сегодня? — Не довелось. — Что ж я старый дурак! — всплеснул руками Карсавин. — Заказал сыров и колбас, сейчас это все доставят, — он схватил лежавший на столешнице телефон, — сейчас, может, успею перехватить, попрошу, чтобы грибной супчик, киевских котлет, салатиков каких-нибудь доставили. — Не надо ничего, — остановил его Павел, — если есть макароны или гречневая крупа, то я сам себе приготовлю. — Есть пельмени. — Вот и отлично. Самое любимое мое блюдо. — Тогда давайте пройдем на кухню, только сначала по пятьдесят граммов коньячку на ход ноги. Он схватил со стола бутылку и замер. — Что-то с памятью моей стало, — с удивлением произнес он, — забыл: мы с вами на «ты» не переходили? — Переходили, и мы сегодня на «ты» были. А вы что, хотели предложить мне выпить с вами на брудершафт? Писатель махнул рукой, словно отгонял от себя этот вопрос. — Ну, тогда хряпнем с тобой за долгожданную встречу. Выпили стоя и не закусывая, потом опустились за кухонный стол, ожидая, когда сварятся пельмени. — Повод, конечно, для нашей встречи не самый приятный, — вернулся Кудеяров к тому, ради чего пришел сюда. — Да уж, если ты об этом убийстве, — согласился писатель, — девочка была добрая, собачек любила. — Все говорят точно так же. Буквально слово в слово. Но я хотел тебя о другом сегодня днем спросить, но при Виолетте этого делать не стал. А теперь спрошу мягко и дипломатично: насколько близко вы были знакомы? Карсавин откинулся на спинку стула, выдохнул, потом зачем-то посмотрел на свои ладони. Выдохнул и наконец спросил: