– И сколько это продолжалось? – Два года. – Как его зовут? – Прошу тебя… – А какая у него жена? – Очень хорошая. Очень милая. Я никогда ее не встречала. – Откуда же ты знаешь, что она милая? – Знаю. – А его ты с тех пор видела? – Да, конечно! Два раза. (Она тоже начинала нервничать, все это было ужасно глупо, и она никак не могла застегнуть жакет.) Хочешь узнать, когда именно? Одиннадцатого сентября два года назад и семнадцатого августа прошлого года. Доволен? – Но он все-таки не ушел от жены. Значит, она у него не была запасным вариантом! Не психопатка, которую встречаешь в Шалоне, а через два часа уже кувыркаешься с ней в постели! Ведь так? Это было настолько невыносимо, что ему даже не удалось сделать ей так больно, как он рассчитывал. Скорее, ей было больно оттого, что она не понимала, почему он хочет все разрушить, почему сознательно раздувает эту бессмысленную ссору. – Ну, так скажи! – Что сказать? – Что я подонок! Она не стала. Сняла очки, потому что они запотели от жары, достала из сумки платок протереть стекла. Потом осталась сидеть неподвижно, сжимая очки в правой руке, стараясь ни о чем не думать. Она почувствовала на себе его взгляд, а потом он произнес изменившимся голосом: – Прости меня, Дани. Я схожу в машину за сигаретами. Чтобы мы оба успокоились. Он наклонился к ней, застегнул ей жакет, она почувствовала поцелуй на губах, такой же нежный, как и накануне, в ресторане гостиницы. У нее были такие же губы, что и тогда, теплые и неподвижные, такие же темные глаза. Он ушел, не оборачиваясь. Подождал, пока скроется за деревьями, а потом побежал. Теперь главное торопиться. Она не сразу удивится, что он не вернулся. Сначала подумает, что это из-за размолвки. Он рассчитывал, что она обнаружит пропажу машину не раньше, чем через четверть часа. К тому же он прекрасно ориентировался в этих местах, а ей понадобится минут тридцать – сорок, чтобы добраться до телефона. Если он ошибся, если машина действительно принадлежит ей, она пойдет прямо в полицию. И тогда ему конец. Еще десять минут, чтобы оповестить ближайших жандармов, но ближайшие – на Северной автомагистрали и на выездах из Марселя. Они могли видеть, как проезжал «Тандербёрд», такую машину нельзя не заметить. Его повяжут на дороге в Кассис. В лучшем случае у него есть час, чтобы воспользоваться этим шансом, но этого мало. Он делал ставку только на то, что был уверен: Дани Лонго не заявит в полицию, а если заявит, то не сразу. История, которую она наплела ему ночью за столом, была совершенно маловразумительной, разве что она от него что-то скрыла. Когда тебе ломают руку, ты кричишь. Когда полицейский утверждает, что видел тебя утром, а это чушь, ты с ним не соглашаешься. Он заметил и другие странности у этой мисс Четырехглазки. Конверт с зарплатой в сумке. А еще это ощущение, которое он постоянно испытывал, глядя на нее, что перед ним два разных человека: одна – довольно толковая, живая, уверенная в себе; другая – чем-то встревоженная мазохистка. Она разговаривала во сне. Твердила одно имя – Глав-Матушка – и по-настоящему настороживший его конец какой-то фразы: «А убит ты», или «А убил ты», или «Я убита», – она произнесла это всего два раза, уткнувшись ему в лицо, и он не был уверен, что означают эти четыре слога. Это могло также быть: «Я была ты» – в полусне, обращаясь к нему, но это вряд ли. Да, с этой девицей определенно что-то не так. Слегка запыхавшись, он сел в «Тандербёрд», вставил ключ в замок зажигания и почти тут же запустил мотор, легким движением нажав на педаль акселератора. Она наверняка не могла это услышать через завесу деревьев и шум цикад. Он тихо развернулся, оба раза заезжая в кювет по краям дороги, кабриолет был слишком длинным. Он подумал, что в чемодане Дани нет ничего для него полезного, а для нее это может оказаться лишним препятствием, поможет задержать ее на какое-то время. Он раскрыл его и отбросил подальше от машины. Одежда разлетелась по траве вдоль дороги. Нелепое бирюзовое пятно – брюки, в которых она была накануне, – вызывало у него раздражение. Он сказал себе, что спятил, а может, и того хуже, но остановился, поднял, скатал их в комок, чтобы положить назад в чемодан, и застыл на месте: она неподвижно стояла рядом, он не слышал, как она подошла. Потом он сообразил, что это всего-навсего ее белое шифоновое платье зацепилось и висит на кусте. Он швырнул брюки к чертовой матери, сел за руль и умчался. Часы на панели показывали половину пятого. Примерно в то же время год назад он таким же способом, в том же самом месте украл новенький «Ситроен-DS». Ему потребовался час с четвертью, чтобы оказаться в надежном укрытии в Кассисе, в гараже Толстого Поля, его друга из Меца. «Тандербёрд» был мощнее, и он теперь не собьется с дороги, как в тот раз. Может, даже выиграет пять или десять минут. Он сказал себе – четверть часа, но понимал, что это из области фантастики, сказал просто так, чтобы себя подбодрить. Выехав на автомагистраль, он поздравил себя с тем, что на проселочной дороге, возле которой он оставил Дани, ему не попалось навстречу ни единой машины. Меньше чем в двух километрах оттуда на юг проходило шоссе местного значения в сторону Миримаса, оно было в лучшем состоянии и шире, поэтому водители предпочитали ездить по нему. Возможно, мисс Четырехглазке потребуется даже больше времени, чем он предполагает, чтобы поймать попутку. После прошлогоднего угона он ни разу не слышал о владелице того «Ситроена-DS». Не знал, как она отреагировала. Тем лучше, разумеется, но ему было немного обидно, это помогло бы ему слегка усовершенствовать план нынешней операции. Тем более что рискует он сильнее. Владелица «ситроена» была замужем за врачом из Арля: она наверняка была готова пожертвовать машиной, лишь бы избежать скандала. Филипп встретил ее в Роане, она приехала туда навещать кого-то – кого именно, он не помнил – в доме для престарелых. Она была застенчивой, пухленькой, оставшейся почти невинной, несмотря на супружество, и настолько была потрясена своей первой изменой мужу, что купила по дороге роскошное издание «Мадам Бовари»: наивная, неискушенная дуреха. К тому же он показал ей высший пилотаж. На холме под деревьями раздел догола и ухайдакал до такой степени, что ее супруг-врач, если не совсем дебил, должен был сразу догадаться, какой несчастный случай с ней приключился, потом ударом кулака в живот уложил ее навзничь, прикрыл сверху ее же платьем и был таков. А белье, туфли и сумку (откуда взял деньги) выбросил в урну в Марселе. Сейчас он не испытывал такого же страха, хотя и не потрудился принять подобные меры предосторожности. Ему все-таки не хватило решимости раздеть мисс Четырехглазку, и тем более – ее ударить. Весь день после разговора с Толстым Полем он внушал себе, что должен это сделать, но в результате все же не смог. Он презирал всех женщин – этих корыстных, мелочных эгоисток. Исключений почти не делал, разве что те, кто попроще, вызывали у него меньше отвращения. К Дани Лонго он трижды испытал настоящую симпатию. Когда она сказала при входе в отель: «Да какая разница, иди». Потом, когда возле стойки администратора положила руку ему на плечо, словно он был ее братом и она защищала его от враждебного мира. Но больше всего, когда он снял с нее очки за столом. У нее было такое беззащитное лицо, как у его матери, которая умерла в сорок лет, безмужней, а единственным ее утешением перед смертью был ублюдок сынок, сидящий у нее в ногах на больничной койке, неспособный приголубить даже шелудивого уличного пса. Нужно было поскорее забыть Дани Лонго (Мари-Виржини), он и так был с ней необычайно щедр. Оставил сумку, чтобы она могла выбраться отсюда, спровоцировал ссору, чтобы она впредь не верила тем, кто будет ей вешать лапшу на уши, а еще дал целый час, чтобы расквитаться. Да, она вполне может воспользоваться своим шансом. Он очень быстро по Северной автомагистрали, которая шла плавным спуском до самого Марселя, выехал на Периферический бульвар, а оттуда на дорогу на Обань. В будни есть другой маршрут на Кассис – покороче, через перевал де Ла-Женест. Но в воскресный день он слишком популярен у марсельцев, и он побоялся, что ему придется ползти как улитка за колонной других машин или что движение застопорится из-за какой-нибудь аварии. Дорога в Рокфор-ла-Бедуль среди соснового леса, бесконечные повороты. Он думал о незнакомом ему мужчине, которого Дани Лонго и сейчас любит. Думал о том, как она лежала в его объятиях с голыми ногами и животом, но не сняв белый свитер – который он только что бросил в кусты, – в свете лампы, отбрасывающей тень на потолке в виде огромной звезды. Что это значит – любить? Хватит. Пора сменить пластинку. Прошлым летом Толстый Поль дал ему сотню тысячефранковых купюр за новенький «Ситроен-DS». В полдень по телефону он предложил ему триста за «Тандербёрд», но заставил поклясться, правда, не открытым текстом, что он не стырил машину, припаркованную на улице или где-то еще, и что девица, как и та, прошлогодняя, не побежит жаловаться в полицию. Толстый Поль намеревался постепенно расширять автомобильный парк государств Тропической Африки, но при этом ничем не рискуя. Филипп решил, что с ним в трубке говорит голос здравого смысла. В Па-де-Бель-Фий на повороте в Кассис он заметил жандармов, но те никак не прореагировали. Было двадцать минут шестого. Он уже начал не без основания надеяться, что 14-го сядет на корабль при деньгах, но без судимости и окажется в каюте первого класса с какой-нибудь легковерной дурой. Но уже четверть часа спустя он больше ни на что не надеялся. «Тандербёрд» стоял неподалеку от моря со стороны порта, а рядом возвышался силуэт мыса Канай. Он опирался обеими руками на кузов машины, изо всех сил стараясь, чтобы его не вырвало. Внезапно его жизнь обернулась кошмаром, он стоял один на солнцепеке, его одолевали ярость и страх. Ну а что касается отсутствия судимости, то он глубоко ошибался. Теперь-то он перестанет быть чистым и непорочным – все, как полагается, тянет на «вышку». Она собирала разбросанные вещи и аккуратно складывала их в черный чемодан. Она не стала возвращаться по пустынной дороге, по которой они шли, а снова взобралась на холм к плоскому камню, где они сидели, разорвала и развернула бумажный мешок из-под новых босоножек. Написала на нем губной помадой крупными заглавными, слегка неровными буквами: СЕГОДНЯ ВЕЧЕРОМ В ДЕСЯТЬ У ДОМА 10 НА КАНЕБЬЕР. Единственное, что она знала о Марселе, – это название этой улицы и то, что люди там – такие же вруны, как и повсюду. Она придавила свою записку большим камнем. Она прекрасно понимала, что это бессмысленно, но все-таки не нужно было отказываться ни от одной возможности, а вдруг парень вернется, когда ее здесь не будет? Спустившись по противоположному склону холма, пять или шесть минут спустя она вышла на дорогу, которую заметила сверху, за деревьями. По ней двигалось много машин. Подъехал и остановился «рено» или «симка» кровавого цвета. В машине были мужчина, женщина и грудной ребенок. Она села на заднее сиденье, поставив чемодан на колени, рядом с младенцем, дремавшем в полотняной колыбельке. Они высадили ее у дорожного кафе на автомагистрали, ведущей в Марсель. Она постаралась улыбнуться, когда их благодарила. Выпила у стойки стакан минеральной воды. Показала официанту счет из ресторана где-то рядом с Балансом, в котором сегодня обедала. И попросила его туда позвонить. Телефонной кабины не было. Ей пришлось объясняться в присутствии посетителей, которые прислушивались, понизив голоса. Кажется, ей ответила хозяйка. Да, она помнит клиентку в белом костюме и сопровождавшего ее молодого человека. Да, она также помнит, что он звонил в конце обеда. Он звонил в Кассис в департаменте Буш-де-Рон, но она не знает, куда дела бумажку, где записала телефон. Ей очень жаль. Повесив трубку, Дани попросила телефонный справочник департамента Буш-де-Рон. В Кассисе не было абонента по фамилии Филантери. Однако она была уверена, что видела название Кассис-сюр-Мер утром, когда, испытывая угрызения совести, рылась в его бумажнике. Она больше ничего не помнила, разве что это название было напечатано типографским шрифтом, а не написано от руки. Сначала она подумала, что нужно просмотреть список всех абонентов департамента, потом решила, что только зря потеряет время. Она спросила у официанта, не едет ли кто-то из посетителей в Марсель. Мужчина в рубашке без пиджака со светлыми усами отвел ее свой «Пежо-404», по дороге перечислял все известные ему в Париже бистро: он провел там три месяца, когда служил в армии. Он высадил ее на огромной залитой солнцем площади, которую назвал Рон-Пуэн-де-Прадо, дальше начинался парк, и в стороны отходили длинные проспекты. Наверное, в этом приветливом городе было приятно жить, но пока она увидела лишь отдельные участки грязных предместий. Он сказал, что здесь, на остановке, она сможет сесть на автобус в Кассис. Когда он уехал, она прочла вывешенное на столбе расписание и поняла, что должна ждать еще полчаса. Она пересекла площадь, неся сумку и чемодан в правой руке, и села в такси. Шофер, краснолицый толстяк в кепке, сказал, что ей, бедняжке, эта поездка встанет недешево, но понял, что она не расположена говорить, и завел мотор своего «ситроена». На извилистой дороге, ведущей в Ла-Женест – она прочла название на самом верху перевала, – она впервые увидела Средиземное море. Синее, как на открытках, сверкающее и простирающееся до самого горизонта чуть более бледного оттенка – оно было еще прекраснее, чем она себе представляла. Она заставила себя отвернуться. Они приехали в Кассис, оказавшийся деревней, в половине седьмого, прошло чуть больше чем два часа после поцелуя Иуды на холме возле озера Бер. Толпа на обоих тротуарах узкой улицы была плотнее, чем перед «Галери Лафайет», все были босиком, в шортах или купальниках. Шофер сказал: «Вот незадача, уже в будние дни тут яблоку негде упасть, а по выходным вообще беда». Она попросила высадить ее у порта, возле лодок и мачт с разноцветными флагами. Когда она расплатилась, уже выйдя из такси, поставив чемодан рядом на землю, оглушенная голосами и солнцем, толстяк в кепке сделал широкий жест и заявил певучим голосом: – Да не волнуйтесь, барышня, все уладится, иначе быть не может! Он еще не успел закончить фразу, она обвела взглядом то, что, по-видимому, было центром Кассиса, и сразу увидела белое, знакомое, ошеломляющее пятно «Тандербёрда». Кабриолет находился метрах в двухстах от нее среди других машин, стоящих возле пляжа, но она узнала бы его из тысячи подобных только по тому, как заколотилось у нее сердце. Горло перехватило так, что было трудно дышать, но ее охватило потрясающее чувство, что-то наподобие благодарности ко всему на свете: Кассису, морю, солнцу, толстяку-шоферу и себе самой, не пролившей ни слезинки, приехавшей прямо туда, куда следовало. Она сделала несколько шагов, отделявших ее от Птицы-громовержца, ничего не замечая вокруг. Вся усталость куда-то улетучилась, она, словно в замедленной съемке, пересекала толщу пустоты. Филипп Филантери не поднял крышу кабриолета. Было не похоже, что он бросил машину из-за какой-то поломки. Она положила чемодан на заднее сиденье, огляделась, пытаясь понять, где находится. Машина стояла возле широкой эспланады, тянущейся вдоль пляжа рядом с пристанью. Она смотрела на людей в пене волн, слышала их крики и смех. Скалистая громада с острой вершиной, нависающей над морем, возвышалась над Кассисом. Ключа в замке зажигания не оказалось. Она открыла бардачок и нашла полную связку ключей и документы на машину. Села за руль и в течение нескольких минут пыталась понять, что же произошло в голове парня из Меца, которому нужны были деньги, но он не притронулся к ее сумке, который угнал машину, но бросил ее, проехав пятьдесят или шестьдесят километров. Но не смогла. Наверное, тому было какое-то объяснение, но ее это уже не интересовало. Возможно, он сейчас ходит где-то по деревне в своем полотняном костюме и черном галстуке, возможно, он вернется сюда, но ее это больше не интересовало. А потом внезапно в ней что-то высвободилось, она почувствовала, как что-то расслабилось у нее в груди, увидела себя как бы чужими глазами, без прикрас – здесь, вдалеке от дома, втянутую в какую-то авантюру, безмозглую, одинокую, с неподвижной рукой в повязке. Она расплакалась. – Хочешь поиграть в карты? – произнес чей-то голос. Она была в темных очках. Мальчуган, стоявший по другую сторону машины, показался ей до черноты загорелым. Ему было года четыре или пять. Очень красивый – блондин с большими темными глазами, босиком, в эластичных синих трусиках в широкую красную полоску и красной рубашке-поло из эпонжа. В одной руке он держал ломтик хлеба с маслом, в другой – миниатюрную колоду карт. Она вытерла щеки. – Как тебя зовут? – Дани. – Хочешь сыграть в карты? – А тебя как зовут? – Титу, – ответил он. – Где твоя мама? Рукой с бутербродом он изобразил какой-то неопределенный жест. – Там, на пляже. Пусти меня в свою машину. Она открыла дверцу, отодвинулась, чтобы он мог сесть за руль. Это был очень степенный, серьезный молодой человек, который не очень-то любил отвечать на вопросы. И все-таки ей удалось узнать, что у его отца голубая машина – с крышей, а что сам он нашел в воде морского ежа и посадил в банку. Он стал обучать ее невероятно сложной игре в карты: он сдает каждому по три карты, и выигрывает тот, у кого больше «людей». Они сыграли первую пробную партию, и он выиграл. – Поняла? – спросил он. – Кажется, да, – ответила она. – А на что будем играть? – А просто так нельзя? – Просто так неинтересно. – Ну, тогда предлагай. На что играем? – Давай играть на твои очки, хорошо? А у меня ничего нет. Он выдал Дани три карты, старательно выбрав их из колоды: две семерки и восьмерку. А себе взял трех королей. Она сказала, смотри-ка, как ты легко выиграл, теперь карты будет сдавать она. Сдала, но он все равно опять выиграл. Она сняла очки и надела на него, придерживая их за обе дужки, потому что они сваливались у него с носа. Он сказал, что он видит все какими-то кусочками, и так не интересно. Тогда она дала ему взамен монетку в пятьдесят сантимов.