Росс закатил глаза, засим, приподнявшись, стукнул тростью по крыше и отдал приказ. — Поведайте мне о мисс Ховард, — попросил Натан, как только друг сел. Росс выдержал паузу. — Она красивая. Каштановая грива, большие карие глаза. Добронравная. Тихая, но немного озорная. Натан округлил глаза. — Бог мой, Росс, это любовь! Вы только что описали лошадь! Поначалу Росс оскорбился, а затем нехотя хохотнул. Натан понимал, что так нельзя, но все равно подтрунивал над Россом до самого дома. К сему моменту Росс уже начал волноваться. «Росс заслужил, — подумал Натан, — за то, что бросил меня». — Желаю прекрасно провести вечер с мисс Ховард, — изрек Натан, едва карета остановилась. — Я вспомню про вас, когда Белль Ортон обдерет меня как липку. — Удачи. Она вас не обдерет, если вы перестанете глазеть на ее бюст. Дверца отворилась, и Натан вылез из кареты. — Увидимся завтра у Дансмора. С нетерпением жду знакомства с мисс Ховард. — А мне не терпится вас представить. Надеюсь, вы проявите уважение, — откликнулся Росс с ноткой предупреждения в голосе. Натан осклабился. — Безусловно, приятель. Вы когда-нибудь замечали, чтобы я грубил почтенной даме? — Нет. Рад слышать, что начинать вы не намерены. Всего доброго. Закрыв дверцу, кучер запрыгнул на козлы и увез Росса на скучный прием. Мисс Ховард, без сомнения, будет там блистать. С минуту Натан глядел вслед карете, после чего поднялся по ступеням. Может, не ездить ни в «Брукс», ни к Белль Ортон? Карты и бренди потеряли привлекательность. Он вспомнил о приглашениях, лежавших на столе. Надо бы их просмотреть, вдруг что-то придется по душе. — Планы поменялись, — известил Натан невозмутимого лакея, отворившего дверь, и устремился к лестнице. — Подайте карету. Не спеша он поднялся наверх, недовольный и слегка опечаленный. Дверь в опочивальню была приоткрыта. Педантичный в привычках, Натан рассердился и коснулся ручки. Дверь неслышно распахнулась, легкое дуновение погасило свечу. Нахмурившись, он поставил свечу возле входа. Опочивальня тонула во мраке, однако в другом конце большой комнаты из открытой двери гардеробной лился свет, образуя на полу квадрат. Освещение позволяло смутно видеть. По толстому ковру Натан бесшумно приблизился к столу и, уловив движение боковым зрением, обратил взор на гардеробную. И обомлел. Феллоуз стоял вполоборота, лицом к ванне. Без обуви, в одних лишь чулках, он расстегивал бриджи, а жилет уже снял. В мерцающем свете свечей светлые волосы блестели, будто старое золото. Феллоуз скинул бриджи, просторная рубашка доходила почти до колен. Возникло странное ощущение. Натан должен заявить о себе. Должен ворваться в гардеробную и потребовать ответа, с какой стати Феллоуз раздевался в покоях господина. Но что-то удержало его на месте. Он даже шагнул в тень. И наблюдал. Феллоуз развязал платок и уронил на пол. Расстегнул рубашку, отчего стала видна бледная шея. Быстрым движением он стащил рубашку через голову и бросил на пол к бриджам и платку. Натан нахмурился, увидев торс, обмотанный тканью. Первым делом он решил, что это травма. Феллоуз что-то развязал под левой рукой и начал разматывать ткань. Даже при тусклом свете Натан разглядел тонкие руки, отсутствие волос, изящные ключицы, кремовую, шелковистую на вид кожу. Натан пытался уложить в голове то, что тело уже осознало, а когда Феллоуз размотал последний слой и бросил ткань на пол, Натан чуть не ахнул при виде мягкой розовой груди. Тяжело сглотнув, он вперился взглядом в необычайно роскошную барышню, что невольно пред ним предстала. У этой женщины — Феллоуза! — красивая аккуратная грудь с темными сосками. Натан сжал руки в кулаки, член болезненно напрягся. Вопрос, зачем она притворялась мужчиной, мелькал на задворках сознания, но пока что не до того. Он все еще пытался уразуметь то, что видел. Как он мог думать, что это мужчина? Натан отступил глубже в тень. Склонив светловолосую голову, Феллоуз — нелепо так ее называть, но другого имени у него нет, — развязывала узел, что удерживал кальсоны. Это мужские кальсоны? Пожалуй, да. Простые, белые, как у Натана, они облегали округлые бедра. Ниже пояса стройные ноги в чулках, а выше — нежная грудь, соблазнительные изгибы. Узел поддался. Она отпустила пояс, и кальсоны упали. Она осталась лишь в чулках, кои быстро сняла. Господи, она очаровательна! Тонкие запястья и щиколотки, крепкие гладкие ноги, небольшая грудь. Во рту пересохло, сердце барабанило. Дабы забраться в ванну, она развернулась, и при виде округлых ягодиц, напоминавших спелый персик, Натан чуть не застонал. Как? Как он мог все это не замечать? Покуда она забиралась в ванну и опускалась в воду, мысли смешались в кашу. Если задуматься, она умна. Она не пыталась вести себя по-мужски. Она пыталась стать невидимкой, крошечным призраком, что говорил, только когда к нему обращались, и даже тогда давал лаконичные ответы. Удовлетворенно вздохнув, она погрузилась в воду. Она лежала в той же воде, что и он. Расплывшись в улыбке, она закрыла глаза и на несколько мгновений с головой ушла под воду, засим тряхнула волосами и начала намыливаться. Натан вспомнил о найденном письме от Г. Боже! А поцелуй с Лили Хокинс! «Самое время удалиться». Он должен уйти. В любую минуту лакей постучит в дверь, дабы объявить, что карета подана, и выдаст Натана. К этому он не был готов. Как поступить с тем, что он узнал, Натан пока не решил. Стоило поразмышлять. «Самое время удалиться». Но он все равно стоял и зачарованно смотрел, как соски то прятались под водой, то выныривали. Не получалось вспомнить, когда в последний раз его вот так завораживали. Натан всегда любил миниатюрных барышень. Она взбудоражила его изящными изгибами, спокойным кукольным лицом. Вспыхнуло жгучее желание. Какая все-таки восхитительная интрига. Он ужасно хотел разобраться в причинах этой чудной истории. Натану не терпелось вновь увидеть ее в одеждах камердинера, понаблюдать, как она исполняет роль мужчины. Он медленно отступил, не отрывая от нее глаз. Она намылила волосы и опустилась под воду. Только после того, как она окунулась с головой, Натан тихо выскользнул за дверь. Глава 8 20 декабря 1810 года Из Лондона Джорджи выезжала только раз, лет в шесть или семь. Родители возили их с Гарри на кентское побережье. Ибо папа с ними не жил, провести с ним время было огромным удовольствием. В ту пору ничто не намекало на чахотку, убившую его несколько лет спустя. Он был высоким и широкоплечим, каким ныне стал Гарри, светловолосым и голубоглазым. На несколько недель они стали настоящей семьей. Сидя в экипаже, Джорджи вспоминала поездку в Кент, будто она случилась вчера, а не без малого двадцать лет назад. Казалось, путешествие тянулось целую вечность. Ей дозволялось часами сидеть у папы на коленях, играть в «кошкину люльку» с нитками, натянутыми на маленькие пальчики. Карета раскачивалась и грохотала по ухабистой дороге. Они хохотали всякий раз, когда Джорджи подскакивала. Она помнила разговоры, как папа обнимал ее сильными руками, упирался подбородком в макушку и заливался громким грудным смехом. Джорджи бросила взор на мать — Гарри дремал у нее на коленях — и подметила, как родители переглянулись. Это одно из любимых воспоминаний. Поездка в угодья Дансмора с Харландом — это совсем другое дело. Она ехала одна в багажной карете, окруженная уймой ящиков, саквояжей и коробок. После поместья Дансмора Харланд планировал отправиться в свое поместье в Дербишире, Кемберли. Он посетит Дербишир впервые за несколько месяцев, ему предстоит заняться имущественными вопросами, встретиться с друзьями и соседями, в том числе и с сестрой, которая была замужем за ближайшим соседом. Помимо груды одежды, упакованной Джорджи, Харланд вез домой и другие вещи: две коробки книг, множество предметов, интересно завернутых в муслин и обложенных соломой, картину, игрушки для детей сестры и несколько ящиков с пометкой «Хрупкое», один из коих в карету не вместился, и его пришлось привязать к крыше. Среди всего этого Джорджи принадлежал лишь саквояж с двумя комплектами мужской одежды, скомканным платьем и измятым капором. «На всякий случай», — подумалось ей. Поместье Дансмора — самое неудачное место для разоблачения. Если кто-то что-то заподозрит, она должна быть готова к побегу. Джорджи молилась, чтобы ее ни к кому не подселили. Несмотря на тесноту, багажная карета на удивление удобна. Конечно, здесь недоставало мягкой бархатной обивки, коей Харланд наслаждался в своей резвой холеной карете, однако Джорджи сумела создать уютное гнездышко из двух одеял. Хорошо, что миссис Симмс собрала корзинку всяких вкусностей, ибо Харланд не перекусывал, покуда меняли лошадей. Кучер говорил, что Харланд всегда стремился поскорее пуститься в дорогу и добраться до места назначения. Он хотел поспеть в поместье Дансмора к чаю. Джорджи ела холодную курицу, свежеиспеченный хлеб и бисквит «Мадейра», упакованные миссис Симмс, а из бутылки по чуть-чуть пила эль. С тех пор как она поселилась у Харланда, она пристрастилась к элю, в конце дня выпивала кружку-другую с лакеями. Однако сегодня полный мочевой пузырь — непозволительная роскошь. Доныне Джорджи с легкостью уединялась, едва лишь возникала надобность. Род занятий подразумевал одиночество, да и личная опочивальня в лондонском доме выручала. Сегодня впервые ей пришлось озаботиться простыми мелочами — например, как она будет справлять малую нужду. Боясь разоблачения, она беспрестанно переживала. Джорджи не сомневалась, что без проблем доберется до поместья Дансмора. Но что потом? Когда ей удастся остаться одной? Ей вообще удастся остаться одной? Пытаясь отвлечься от мочевого пузыря, она пристально разглядывала проплывавший мимо пейзаж. Лондон напоминал разросшегося зверя. Лишь спустя время после того, как они двинулись в путь, городская суета начала стихать и наконец-то сошла на нет. Они въехали вглубь сельской местности. Она смотрела на распаханные зимние поля, на неровные безлистные деревья на фоне хмурого неба. Глядя на холодную спокойную картину, она улавливала, как смягчались строгие городские черты. В середине дня, вскоре после смены лошадей, Джорджи задремала, а очнувшись, размяла затекшую шею и зевнула, устремив взор в окно. Они ехали по длинной широкой дороге к дому, коему не больше нескольких десятилетий, а точнее, к великолепной палладианской вилле, окруженной громадным парком, где паслись овцы и крупный рогатый скот. Поместье Дансмора. Родной дом отца. Гигантский дом. Джорджи воззрилась на классический фасад с множеством окон. Сколько комнат! Расслышав странный грохот, она узрела, что они ехали по деревянному мосту через травяной ров. Тот самый ров, о коем сказывал отец! Замысловатый, не позволявший овцам и прочему скоту приближаться к дому и при этом не портивший пасторальной картины. Джорджи взволнованно задрожала, узнав то, что много лет назад описывал отец. Господи, через несколько минут экипаж остановится перед парадной дверью! Она поспешно привела себя в порядок: расправила платок, пригладила спутанные волосы и надела шляпу. Едва экипаж замер, она увидела, что Харланд уже с кем-то общался — скорее всего, с дворецким. Его величественный, но почтительный вид говорил о долгих годах службы. — Феллоуз, — позвал Харланд. Джорджи выпрыгнула из экипажа и подошла к нему. — Да, милорд. — Я говорил мистеру Дженкинсу, что везу в Кемберли вещи, которые следует беречь, но, как выяснилось, дом переполнен. Посему я предложил отнести все в гардеробную рядом с опочивальней. Ты ведь не против поспать там? — Нет, милорд, — выпалила Джорджи, пытаясь скрыть облегчение. Слава богу, ее не поселят к прислуге. Харланд расплылся в теплой обезоруживающей улыбке. — Вот и молодец. Он перевел взгляд на мистера Дженкинса, что таращил испуганные глаза на огромный ящик, привязанный к крыше багажной кареты. — Я распоряжусь, чтобы в гардеробную принесли раскладушку, — хмурясь, изрек Дженкинс. — Однако боюсь, кровать и ящики займут все место. Харланд изящно махнул рукой.