Джорджи покачала головой, из-за жалости у него на лице почувствовала себя идиоткой. — Твоя мать была актрисой. Джорджи понимала, о чем он думал, и винить его не могла. Где это видано, чтобы аристократ женился на актрисе. — Да. Скорее всего, он считал ее сумасшедшей, фантазеркой. — Вы узнали об их браке после ее смерти? — Верно. Джорджи чувствовала себя крайне глупо. Накатила слабость, в голове пульсировало до того сильно, что пришлось закрыть глаза. — Что ты искала у Дансмора в кабинете? — помолчав, справился он. — Доказательства брака. — Нашла? — Нет. Зато нашла письмо. Она сглотнула ком в горле. Стало мерзко оттого, что она пыталась оправдать свои действия. — Письмо? — Переписку родителей нынешнего графа, — кивнула она. — Похоже, когда Гарри должен был вступить в наследство, мать навещала деверя. Это последнее, что она сделала. У Натана в глазах вспыхнула тревога. — Ты хоть понимаешь, что говоришь? — Да. Я говорю, что он приказал ее убить. Как воспринимать то, что он ужаснулся, Джорджи не знала. Впервые посетила мысль, что она сказала больше, чем было благоразумно. Она действительно хотела, чтобы Натан знал все тайны? Как-никак он дружил с Дансмором. Джорджи потерла лицо. Голова адски болела. — Извини. Мне надо лечь. Согласия она дожидаться не стала, сомкнула веки и опустилась на матрас, закрыла глаза рукой, дабы свет не мешал. Сильнее всего болел левый глаз. Он так сильно пульсировал, что казалось, ее того и гляди вырвет, тошнота выделялась на фоне острой, более точечной головной боли. — Как себя чувствуешь? — ласково спросил Натан, голос звучал словно издали. — Кошмарно. — Тогда лежи и закрой глаза, а я попрошу приготовить травяной чай. Поговорим позже. Джорджи поддалась соблазну. Успокоенная поначалу мягкой темнотой, потом чаем, она погрузилась в сон без сновидений, а Натан за ней присматривал. Глава 22 На следующий день до Лондона они добрались засветло. Пока их не было, город завалило снегом, но он давно превратился в грязную серую жижу, из-за коей по дорогам сложно передвигаться, а экипаж скользил. Джон вел карету медленно. Несмотря на то что Натану не терпелось добраться до дома, он его не подгонял. Джорджи опять уснула, причем не просто задремала, а пугающе застыла, и сие действовало на нервы. Зря они вчера остались в «Звезде»: гостиница располагалась на популярном маршруте, там было полно гостей, жизнь кипела — сплошные пьянки да гулянки. Натан почти не сомкнул глаз, а судя по тому, как она выглядела за завтраком, Джорджи тоже не спала. Массивный багровый синяк на лбу сочетался с темными кругами под глазами. Во время долгой поездки он не поднимал тему притязаний на дворянство. Ей по-прежнему нездоровилось — он не хотел надоедать. Натан надеялся, что Джорджи сама об этом заговорит, но весь день она молчала и держалась замкнуто. Натан же ни о чем другом думать не мог. Здравый смысл подсказывал, что надобно скептически относиться к предполагаемому браку ее родителей, однако он то и дело прокручивал сие в голове, вспоминал нарисованную Джорджи картину, где два человека любили друг друга. Но разве от этого история не становилась еще подозрительнее? Среди представителей его класса любовь, как правило, не имела ничего общего с браком. Брак нужен для построения династии и политической верности. Каждый аристократ знал об этом с пеленок, и отец Джорджи исключением не был. Может, ее мать он и любил, но это не значит, что он на ней женился. А ежели брак все же имел место, мать сказала бы об этом детям. Одно не сходилось с другим. Но опять-таки зачем Дансмору убивать Джорджи, если в рассказе нет правды? При условии, конечно, что Дансмор стоял за человеком, вломившимся в Кемберли, и аварией… Слишком много вопросов, слишком много неизвестных. Весь день его занимали запутанные нити, он пытался разобраться. Дансмора он знал двадцать лет. Близко они никогда не дружили, но Натан неплохо его знал и никогда бы не подумал, что он способен спланировать убийство барышни, тем более кузины. Он увидел другую удивительную сторону Дансмора, решительного человека с тайнами, кои надобно скрывать. Сие привело в замешательство. Натан вспомнил, с каким лицом Дансмор рассматривал их с Джорджи в коридоре поместья. Он знал, кто она такая? Он считал Натана сообщником? Аварию устроили и для него? Чутье подсказывало, что нет. Однако в Кемберли стреляли. Не могло так совпасть, что браконьер стрелял в него в тот же день, когда в конюшне застукали злоумышленника. Или же Натан видел в череде никак не связанных событий то, чего нет. Придется поговорить с Дансмором. Натан провел ладонью по лицу и посмотрел на грязную улицу: талая слякоть покрывала обе стороны дороги; медленно двигавшиеся экипажи мешали ехать; вокруг скучились рабочие и нищие оборванцы; толпа мальчишек мучила собаку. Натан снова взглянул на бледную, лежавшую неподвижно Джорджи. Вчера ее могли убить. Он вновь увидел ее в перевернутой карете, заваленной коробками, при мысли об этом охватили гнев и страх. Возможно, он еще не до конца вник в ее историю, но кое-что он очень хорошо понимал: он обязан ее беречь, покуда докапывается до сути. Ночью он лежал в постели без сна, размышлял под грохот карет и цокот лошадиных копыт во дворе, под крики конюхов и звон пьяных мужских голосов из пивной. В особняк он селить ее не будет. Если Дансмор ее выслеживал, как раз таки в особняке он искать и станет. Вдобавок слуги считали Джорджи мистером Феллоузом. Он отвезет ее в Блумсбери, в надежный домик, куда много лет он селил привилегированных любовниц. Там жил благонадежный надзиратель в лице мистера Гоуджа, бывшего военного, кой служил дворецким, домоправителем, фактотумом и держал слуг в ежовых рукавицах. Джорджи сможет отказаться от мужского облачения и жить там до тех пор, пока не поправится. Натан снова посмотрел в окно. Они приближались к Мейфэру. Он осторожно потряс Джорджи за плечо. — Джорджи, мы дома. Она пошевелилась и уставилась на него невидящим взглядом, засим пришла в себя и выглянула в окно. — Долго я спала? — Несколько часов. — Извини, не знаю… — Неважно, — отмахнулся он от извинений. — Слушай, я тут подумал: не стоит тебе оставаться в особняке. Джорджи удивленно хлопала глазами, на миг она растерялась. Сие причинило боль, но прежде чем Натан сумел заговорить, она снова приняла спокойный вид. — Ясно. Рада, что мы пришли к согласию. За час я упакую вещи и уеду к Лили. — Ты не поняла, — вздохнул он. — Этого я не допущу. Ты в опасности и по-прежнему нездорова. В Блумсбери у меня есть дом. Я отвезу тебя туда, как только ты соберешь вещи. — Что-что? — нахмурилась она. — Ты должна выздороветь. Пока тебе не станет лучше, я хочу, чтобы к тебе относились как к моей гостье. Ты скорее поправишься, если тебе не придется притворяться мужчиной. — Кажется, я знаю, о каком доме идет речь, — сощурилась она. — О том, что на Стивен-стрит? Настал черед Натана хмуриться. — И что ты о нем знаешь? — Там живут твои метрессы. — Нет у меня метресс, — парировал он, не сумев сдержаться. Он устыдился того, что щеки опалил жар. — Там не будет никого, кроме тебя. На заверение она ответила молчанием, зато выражение лица говорило, что этого она и боялась. — Ты будешь в полной безопасности, — нехотя добавил он. — Без разницы. Думаю, мне лучше уйти. От разочарования Натан заскрипел зубами, не в силах понять, почему Джорджи не верила, что он ее убережет. Может, раз ей так хотелось, стоило ее отпустить? Натан отмахнулся от сей мысли. Он был убежден, что с ней случится нечто ужасное. Пока он не спрячет ее в надежном месте с замками на дверях и окнах и круглосуточным караульным, легче не станет. Карета замедлилась. Они добрались до особняка. — Господи, Джорджи, я волнуюсь за тебя. — Хрипотца в голосе смутила. Ибо она молчала, он добавил: — Скажи, что поедешь хотя бы на ночь. Она вперилась в него встревоженным взором, жевала нижнюю губу. Послышалось, как Джон спрыгнул с козел. — Ладно, — буркнула она, отведя глаза, а потом распахнула дверцу. Ехать в Блумсбери Джорджи не собиралась. Ей хватило времени подумать, и она глубоко сожалела, что вчера рассказала правду. Господи, Натан знал Дансмора много лет. Доверять ему тайну — это глупость. Да и не поверил он. По глазам было заметно. «Это можно понять», — подумала она. Тем не менее когда она увидела выражение его лица (обеспокоенное, скептическое, жалостливое), захотелось провалиться сквозь землю.