– Беренея с бабами сейчас стояла, так они те бусы узнали. Ватаман ушкуйников сегодня на торгу у златаря немало серебра за них отвалил. Уж больно приметные. Не гоже это, не гоже. Дарена хватала ртом воздух, не зная, что ответить и чувствуя себе мелким воришкой, пойманным на краже пирожков с лабаза. – Хороши же, – снова простонала она. – и… и он свататься к Евпраксии про меня ходил… она отказала… да, – зачем-то еще добавила Дарена. – Так и правильно сделала, – ласково проговорил Дедята, решившись погладить высокородную крестницу по плечу. – Невеста уж выбрана, чего ж скакать-то, не время сейчас, не про то надобно думать. Дарена медленно сняла подарок, пытаясь зажать его в кулаке, но бусины вываливались, слишком длинной была нить. Дар и вправду излишне щедрый. – Такие долго не живут, сами смерть ищут, останешься вдовицей в диком краю, – посчитал нужным добавить Дедята. Дарена промолчала, а что здесь ответить, коли крестный прав? Рождественский пир был скромен, не до разгульных гуляний, когда дружина ушла, а вестей все нет. Княжья семья, Микула со своими сотниками, гороховецкие бояре во главе с Боженом – все сидели за длинным столом, тихо переговариваясь как на поминках. И снова рядом с Михайлушкой терся Ведан, то ли старая княгиня не успела поговорить с распутной невесткой, то ли и не собиралась портить отношения, а может действительно власть уж утекла из старческих рук в молодые. Соломония все время стреляла голубыми очами в сторону Микулы и дарила испепеляющие взгляды молодой тетке. Дарена напустила на себя беспечно насмешливый вид и очень жалела, что не решилась и сегодня явиться в лазоревом подарке, чтобы дернуть племянницу. Пусть бы гадала – откуда у Дарены такая обновка, а может уже и сюда разнесли, так и гадать не пришлось бы. На Микулу Дарья была в черной обиде, что так легко отступился, что не стал бороться, разочарование и боль давили на грудь. За все время пира она ни разу не только не повернула в его сторону головы, но даже не скосила глаза. Забыть быстрей, а бусы передарить. Как только приличия позволили, Дарена постаралась улизнуть с пира. Махнув на прощанье рукой тетке Матрене, она поспешила в широкую подклеть, где ее дожидалась Устинья да маялись от безделья другие слуги гостей. Устя в уголке грызла орешки, щедро отсыпанные из мешочка Терентием. Молодой дьяк что-то шумно пересказывал, размахивая руками, а Устя заливалась звонким смехом. Обычная картина. – Устя, пойдем, – окликнула хозяйка челядинку. – Уже уходишь? – ударил в спину зычный мужской голос. Ведан! Дарья, не оглядываясь, величаво пошла к двери, говорить с мерзавцем ей не хотелось, но и трусливо бежать она не собиралась. – Торопишься, а я словечком перекинуться хотел, – в два прыжка догнал ее сокольничий. Устя смело грудью прикрыла хозяйку. Ведан усмехнулся, сощуривая глаза. – Зря ему девство отдала, я-то по нежнее был бы. Все головы челяди повернулись в сторону Дарены. – Как у тебя язык не отсохнет в святой день такое врать?! – вспыхнула Дарья. – А чего ж он тогда к княгине старой бегал да тебя в жены просил, коли греха не было? – подбоченился Ведан. – То не твое дело! – держась из последних сил с холодным спокойствием ответила Дарья. Как этот аспид узнал?! Везде уши есть. – А еще сказывают, ты вчера у Николы в лазури была, что ватаманом на торге у Анисима-златаря была куплены, – Ведан выкладывал заранее припасенные улики. Они сговорились с Евфимией опозорить Дарену, и она снова дала им повод с этими треклятыми бусами. И этот болтливый дьяк, как назло, здесь вертится, все разнесет по Гороховцу, и ночь не успеет наступить. – Что ж не отпираешься? – ехидно уставился на нее Ведан. – Я пред тобой, сошкой мелкой, ответ нести не обязана, – Дарья пошла прочь. – Гордая? Ну ничего, в монастыре тебя смирению-то научат! – полетело ей в след, но Дарья уже не слушала, опрометью кидаясь в свои покои. Медленно наступал вечер, а спокойствие не возвращалось. Снова дуреху припирали к стенке, и снова некому было заступиться, некому заткнуть глотку полюбовнику княгини. Одна, совсем одна! Дарья загнанной волчицей металась по горнице, думать о том, что будет дальше, как она будет терпеть любопытные и осуждающие взгляды, ей не хотелось. «Опозорила родителей. Опозорила! – вырывался стон из груди. – Но что я такого сделала? Всего лишь приняла подарок» «Подарок от чужого нареченного», – напомнил злой голос. Дарья, сделав еще одну дугу по комнате, метнулась к ларцу, со злостью отдернула крышку, выхватила бусы, распахнула окно, чтобы зашвырнуть подарок в глубокий снег и… замерла, глядя вниз. В неясном свете ранних зимних сумерек двое находников Микулы, среди которых она узнала смазливого денщика, волочили человека. Тело! Беспомощно болтавшаяся голова говорила о том, что в их руках мертвец. По-хозяйски спокойно, словно они это делали каждый день, ушкуйники затащили покойника на прясло детинца, колыхнули, размахиваясь скинуть вниз. И только тут Дарена по одежде узнала жертву. Это был Ведан! Тело уже давно слетело куда-то в сторону посада, ушкуи, тихо переговариваясь, побрели восвояси, а Дарья так и стояла, стискивая бусы в руках. Вот так, раз – и нет человека. Расправился, даже не вздрогнув и не обдумав последствий. А если град всколыхнется, Ведана недолюбливали, а все ж свой, а если Евфимия погонит ушкуев прочь, она же теперь у власти? Да у Ведана же детки малые в конце же концов, жена теперь вдовица. Да разве ж так можно?! – Да разве ж я его об том просила, человека убивать?! – страшно испугалась Дарена, осознав, что в душе она именно этого и желала и ужаснувшись так быстро исполненному желанию. – Он должен был умереть, – полетел ей ответ, в дверях стоял Микула, – еще тогда, когда снасильничать тебя пытался, нужно было его придушить. Никто не может не то, что руку поднять, но даже тявкнуть в сторону княжьей дочки. Таков закон. Худо тому уделу, где об том забыли. – Откуда ты все ведаешь? – Добрые люди нашептали, – Микула оперся о дверной косяк, лицо выражало усталость. – Нельзя так поступать, так вот, сразу, не надо было его трогать! – почти простонала Дарья. – Сегодня же Божий праздник, как ты не понимаешь?! Господь накажет, грех! – Послушай, – перебил ее Микула, – я душегуб, тем живу, с того и кормлюсь, – произнес он мрачно, от чего по спине у Дарьи побежал мороз. – И сюда за серебро пришел убивать. – Не правда, ты нас пришел защитить, – неуверенно произнесла Дарья. – Да правда, правда, и ты об том ведаешь. Меня в аду уж черти заждались, а тебе в рай дорога настелена. Не увидимся мы там, – его голос дрогнул. – Не правда! – возмутилась Дарья, подлетая к нему. – Не правда! – заглянула она в его желтые очи. – Не правда, ты хороший, – совсем тихо прошептала, потерявшись под его взглядом. Оба поняли, что снова слишком близко сошлись. Микула напряженно втянул носом воздух. Дарья быстро отступила в тень угла. – Как ты прошел мимо моих гридей? – Девка твоя приказала меня впустить, – криво усмехнулся Микула. – Суровая, была б мужем, так в десятники б к себе позвал. – Это она может, – признала Дарена. – Ты дядьку княжича убил, Евфимия погонит вас, ее власть сейчас. Зачем она это говорит? Но слова сами слетали с губ. – Погонит, так уйду, велика ли потеря, – безразлично пожал плечами ватаман. Вот так, просто уйдет! А может он Ведана нарочно убил, чтобы быстрей восвояси убраться?! А уж Дарья себе возомнила, чего и нет, сколько можно-то обжигаться?! – Легкой дороги, – угрюмо произнесла она, отворачиваясь, чтобы поджечь от чадящей лучины светец, слишком уж быстро наступал мрак. – Поедешь со мной? – так же непринужденно, словно приглашал на саночках прокатиться, сказал Микула. – Я со своей отчиной останусь, – гордо отозвалась Дарья, ощущая почти телесную боль от собственных слов. Он все же позвал, не так, как мечталось, но позвал, а она не смогла принять это приглашение. Он уходит и бросает ее град в беде, без войска, беззащитным, а ведь на него надеялись, кода отсылали в Рязань дружину. Пойти с ним – предать народ, память об родителях и дедах. – Останься нас оборонить, – тихо попросила она. – Доброй ночи, ладушка, – грустно улыбнулся Микула и вышел из горницы. Уедет! Он уедет, навсегда! Навсегда. Слез не было, была только отупляющая тишина. Глава ХХI. Нареченная Вадим приехал ближе к полудню, Микула его терпеливо ждал и не спешил откликаться на призыв юного князя – явиться немедля пред светлые очи. Ватаману нужен был совет самого опытного из своих сотников. Перекинувшись парой словечек, они направились к княжеским палатам. – Чаю, княгиня Евфимия восвояси отправлять нас будет, – криво усмехнулся Микула. – Дьячок наш, Терешка, тут напел мне, что полюбовниками они с покойным сокольничим были. – Хочешь знать, что я про то думаю? – поднял седую голову Вадим. – Так и к лучшему, коли погонит. Уходить надобно, и чем быстрей, тем лучше. Не нравится мне это затишье. – Дарья обидится, что в беде ее град бросаю, не поедет со мной, – вздохнул Микула. – Коли повенчаетесь, так куда ей деваться. Муж велел, так водимая должна смиряться. Уж пред другой ты бы и раздумывать не стал, – Вадим и не пытался спрятать в бороде усмешку. – Пред другой не стал бы, а здесь все кверху дном, – Микула и сам не мог понять почему робеет перед ладушкой. – Напридумывала себе чудо-богатыря, защитника, за того и держится, а как настоящего меня прознает… – он не договорил, лишь прикусил губу. – Я ей пытался об том сказать, а она словно и не слышит. – Так, коли тебя из града гонят, чего ты сделать-то можешь, али гордости нет? Не нужна помощь Гороховцу, и не надобно. Должна понять. Они ж первые сейчас на ворота нам и укажут. Все складно вел Вадим, а все ж грызло что-то изнутри, не давая полностью очистить совесть. Предчувствия не обманули. Это было ясно по осунувшемуся, заплаканному лицу молодой княгини и взгляду, полному ненависти, с каким она встретила Микулу. Надо же, какое горе из-за сокольничего, по мужу так не убивалась? Старая Евпраксия была мрачнее тучи. Зябко заворачиваясь в шубу, она особенно сегодня напоминала иссушенный ветрами пень. Промеж княгинь на княжеском столе сидел притихший Ярослав, испуганно поглядывая то на мать, то на бабку.