Микула поклонился, вопросительно уставившись на юного князя. – Ваши люди убили нашего сокольничего, разбой учинив и грехи людские умножив, – срывающимся голоском проговорил Ярослав заранее заученную речь. – Это я его убил, своей рукой, – Микула с вызовом надменно посмотрел в вспыхнувшее яростью лицо Евфимии. – П-почто? – запнулся мальчик. – Заслужил, – не стал уточнять ватаман. – Нам такая защита не нужна! – вскочила с места Евфимия. – Вон убирайтесь, без вас обойдемся! – Ты что творишь? Одумайся?! – попыталась одернуть ее свекровь. – А ты думаешь, ежели чужая рать с полудня сюда подступится, они защищать нас кинутся? Да как бы не так. Первыми утекут, еще и пограбят напоследок. Никто за нас костьми ложиться здесь не станет! А ты дружину на смерть отправила! Защитить некому. Все ты виновата! – Евфимия выносила семейную ссору пред чужими очами, в ее глазах стояли злые слезы бессилия. Если бы могла, так, наверное, накинулась бы на Микулу с кулаками. – Опомнись, – еще раз уже мягче попыталась достучаться до разума невестки старая княгиня. – Нельзя их отпускать сейчас, надобно хоть вестей дождаться. Евфимия, не обращая внимания на Евпраксию, слегка толкнула сына в бок, мол, сказывай, как учила. – Вам лучше уйти, – густо покраснел Ярослав. – Хорошо, – легко согласился Микула, – сани соберем, плату за брошенные здесь кораблики и за простой получим, и выедем. – Какая вам плата?! Душегубы, ироды! – вконец разъярилась Евфимия. – Уймись! – стукнула посохом Евпраксия, поднимаясь. – Сбирайтесь неспеша, сколько надобно. Все заплатим, – скрипуче пропела она. – Вот своим добром и расплачивайся, байстрючки серебро отдай, а князь ничего им не должен, он их не звал, – прошипела невестка. – Да будет так, – на удивление легко согласилась старуха. Ответить Евфимии было нечем, и она лишь кисло улыбнулась. Микула, излишне вежливо поклонившись, удалился со своим сотником, оставляя семейство враждовать дальше. Темными мрачными переходами ватаман и сотник зашагали вон из княжеских хоромов. Так же темно и муторно было и на душе у грозного ватамана. «Разберусь, – пробормотал он. – Время-то еще есть, может что решится». Впереди еще предстояло главное дело, а солнце уже заваливалось к закату. – Ну что ж, сбираемся? – кашлянул Вадим, вырывая Микулу из потока мыслей. – Погоди. Может еще старуха верх возьмет. – Уходить надобно, ватаман, уходить, – продолжал настаивать Вадим. Микула хотел ответить, но тут из-за одного из резных столбов внезапно вышла на них Соломония. Было ощущение, что она поджидала в маленькой засаде бывшего нареченного. Микула чуть сморщился, тревожно оглядываясь. Совсем не время один на один встречаться с Солошкой, коли с Дарьей вышел разлад, ведь все разнесут чужие языки, да не так, как было, исказив до неузнаваемости. Стены здесь худые, что решето, раз вымолвленное словечко сразу утекает в нужные уши. Микула торопливо поклонился, собираясь обойти княжну бочком. Вадим, заметив его движение, насмешливо фыркнул. – Ты уходишь? – дрожащим голосом проговорила Соломония. – Мать твоя гонит, – сухо ответил Микула. – Возьми меня с собой, – выпалила Соломония, не смущаясь присутствия сотника и пытаясь взять бывшего нареченного за рукав. – Зачем? – обдал ее холодом Микула. – Я хорошей женой буду, послушной, ласковой, какой скажешь, – уставились на него синие озера очей. – Возьми меня с собой. – Зачем тебе-то со мной? – почти по-отечески проговорил Микула, смягчаясь. – Люб ты мне, вот полюбился и все тут, – быстро проговорила Соломония, слегка краснея. – Ночи не сплю, все об тебе думаю. Возьми княжну, как хотел. К досаде Микулы Вадим поспешил уйти, оставляя их с Соломонией одних меж резных столбов. – Я, как девки-то любят, ведаю, – надавил взглядом Микула, – а чего вот тебе от меня надобно, понять не могу. Соломония тоже досадливо поджала губы, по ее простоватому лицу Микула видел, что она раздумывает – настаивать на своем или перемениться. Время уходило. – Благослови Бог, княжна, – еще раз раскланялся Микула, прорываясь к выходу. – Боюсь я здесь оставаться! Страшно мне. Жить хочу, – всхлипнула ему в спину Соломония. Микула обернулся. Пред ним стояла испуганная, бледная совсем девчонка. Сердце тронула жалость. Но чем он мог ей помочь? Ничем. Выбор сделан, он уйдет в непроходимые леса, подальше от стрел поганых. А может попытаться отправить баб из княжеской семьи к Торжку или даже к Новгороду… – Думаешь, ты ей люб, а она порченная, – голосом своей матушки с ненавистью проговорила Соломония. Микула нахмурился, что-то мутное и едкое стало закипать в жилах. – Она с Веданом была, – выдохнула Соломония. – Спроси у любого, как они, пока ты не объявился, за ручки прилюдно держались. Всем про то ведомо. Вот здесь, у этого столба я их сама заставала, – Соломония размашисто перекрестилась, в знак своей правоты. Микула молчал, изучая пухленькое по-детски щекастое личико. – А потом ей бабка сказала, что жениха ей на Вятке нашла, так она сокольничему от ворот поворот дала, а Ведан разъярился и при воях своих снасильничать ее хотел. Правильно ты его убил, туда ему, блуднику, и дорога! А ей в монастырь каяться, а не под венцом стоять! Все про то знают, все, любого спроси. Стала бы я врать, коли легко узнать, что то ложь? Порченная. Зачем она тебе? Микула медленно приблизился к Соломонии. Лицо ватамана посерело, а у волчьих глаз появился особенно дикий блеск. Княжна вжалась в столб, испуганно хлопая ресницами. – Еще раз кому такое скажешь, следом за тем Веданом со стены полетишь. Поняла ли? – надвинулся он на притихшую девку. Соломония смогла лишь слабо кивнуть. Больше юную княжну Микуле было не жаль. Ну и семейка. Быстрей надобно вырываться из этого удушливого вертепа. – Что стряслось-то? Лица на тебе нет, – озадаченно спросил ожидавший его на крыльце Вадим. – Ничего, спешить надобно, – не стал объяснять Микула, ошалев от поступка бывшей нареченной. «А если она не соврала, уж больно страшная ложь? Если у ладушки чего было с этим сокольничим, смазливая был сволочь, по таким девки сохнут? – зашевелились гадкие мысли. – Ну, не до плотских утех, а за ручку все ж держались, да может и целовались тайком». Грудь оцарапала до этого неведомая ревность, она острыми зубами начала жрать любовь изнутри. «Мало ли, чего там было», – огрызнулся сам на себя Микула, отгоняя дурное. «А если все же было?» – усмехнулась ревность, вгрызаясь в сердце. «Да нет, дьяк нашептал, что Ведан при всех в том меня винил». «Так от себя подозрение отводил, от того при всех и шумел». Все сходилось. «А коли и так. Что с того? Все равно уж решил, назад ходу нет. Теперь уж сам проведаю – было у них али не было. Сколько ж можно облизываться да ночами крутиться? Не такой я хороший, как ты мнишь себе, ладушка. Не защитник я, а охотник». За крепостной стеной детинца ватамана с сотником встретила стена из снега. Зима в этом году щедра на подарки: крупные хлопья плавно кружили, густо засевая торг и оседая на крышах лабазов и гривах коней. Где-то на небе тучные облачные гусыни роняли невесомый пух, чтобы застелить им людскую суету и буйство страстей. Тихое умиротворение растворялось в мерном кружении. Эх, глотнуть бы сейчас этого блаженного покоя полной ложкой, да как-то не выходило, по жилам бурно перекатывалась молодая дикая кровь. Поскрипывая свежим снегом, Микула повел сотника не к богатой улице гороховецкой нарочитой чади, а в тот конец, где жил народец попроще. Память подводила, слишком темно было в прошлый раз, и пришлось вопрошать у прохожих, где нужный дом. Глава XXII. Сани Стоя на крыльце Дарена медленно оправила шерстяной убрус и плотней запахнула теплую шубейку. Устя потянулась было забрать у хозяйки корзинку с подарками для семьи Дедяты, но Дарена не отдала, хотелось чем-то занять руки. Святки – самое время дойти до крестного, как велел обычай. Как же любила Дарена раньше эти суматошно радостные дни, с катанием на саночках, бесконечными застольями и шумными переплясами. Все нынче не то, город затих, прикрытый толстым слоем снега, разошелся обычно оживленный торг, даже псы не лаяли, и только со стороны пристани слышались мерные удары топоров. Это вятские находники сколачивали сани, готовясь в дальнюю дорогу. Гулкое эхо доносило – «тюк-тюк-тюк», звук пугал Дарену, напоминая заколачивание корсты https://litmarket.ru/ebook/edit/dar-ushkuyniku#_ftn1, словно чужаки хоронили город. Что за странное сравнение? – Ушкуйники прочь сбираются, – незаметно подкралась к Дарье Соломония, встав у левого плеча. – Через два дня уйдут, – в ее звонком голоске звучало неприкрытое злорадство. Дарена, смолчав, стала спускаться с порога. На дворе ее с Устей уже ждали гриди. – Давай помиримся, Святки же, – побежала за ней Соломония. – Забудем, словно его и не было, и будет все как раньше. – Да не будет уже как раньше, – повернулась к ней Дарена. – Отчего ж не будет? Как раньше жили, так и будем жить, – Солоша наивно захлопала ресницами. – Он меня звал с собой бежать, – доверительно зашептала она, – только я отказалась. Как же можно вот так, без родительского благословения, это ж грех, да и не ровня он мне. Так он обиделся, сказывал, что тогда тебя заберет, мол, байстрючке и благословения не у кого просить. Даренушка, кликал ли тебя? – Я из града не побегу, так можешь матери и передать, – усмехнулась Дарена, устав от неуклюжего вранья Соломонии. – Да при чем здесь матушка? Который уж день по этому сокольничему убивается, себя позорит. Я ж так, просто, – Соломония нахмурила бровки. – А куда ты идешь? Можно и я с тобой, уж больно в тереме уныло? – К крестному я иду и тебя с собой не зову, – грубовато отказала Дарена. – Ну, чем я пред тобой виновата?! Что я такого сделала?! – громко возмутилась Соломония. – Больно память короткая, – усмехнулась Дарена. – А Господь велел прощать. Нешто ты меня не простишь? – Соломония ухватила тетку под локоть. – А ты каешься? – внимательно посмотрела ей в глаза Дарена.