– Нечего мне каяться, так, слегка пошутила, так только на пользу, вон у вас какая любовь случилась, – с легкой завистью проговорила Солоша. – Знаю, почему меня с собой не хочешь взять, на пристань идешь, он как раз туда с денщиком коней повел. Проситься станешь, чтоб с собой забрал? В таких случаях обычно Дарена краснела и тут же соглашалась на требования капризной племянницы, лишь бы отвести от себя настойчивые подозрения. Но сейчас на душе лежал такой тяжелый камень, что было уже все равно. – Думай, что хочешь, – с железным спокойствием проговорила Дарья, махнула Усте и гридям следовать за собой и вышла за ворота детинца. Соломония отстала и дальше за теткой не пошла, но еще долго затылком Дарена чувствовала ее обиженный взгляд. Немногочисленные прохожие кланялись, княжья дочь дружелюбно раскланивалась в ответ. Приклеенная улыбка показывала – все ладно да мирно. Дарья и сама себя пыталась убедить, что все идет своим чередом, обычно, как там Солошка сказала – как раньше. Ушкуйники уйдут, забудется, успокоится, отболит, дружина вернется, муромцы и рязанцы в благодарность град не тронут, с великим Юрием Евпраксия как-нибудь договорится. И потечет река жизни без скачков и порогов, плавно и размеренно. А то, что иногда будут сниться желтые волчьи очи, так то ничего страшного, ночью никто ж не видит, можно и слезу уронить. На то она и ночь, чтобы прятать потаенные горести и печали. Дорога повела по склону в другую сторону от пристани, подальше от находников и их звонких топоров. В этом краю града крепкие посадские дома были щедрыми гроздьями разбросаны вдоль гребней овражков. От деревянных крыш неспешно ввысь улетал белый дымок, по улицам плыл дразнящий запах пирогов и тушеной капусты. Пробираться путникам промеж дворов было неловко, уж больно крутой и извилистый путь приходилось преодолевать, взбираясь на пригорки и снова устремляясь вниз. У одной из развилок местная ребятня накатала салазками длинную скользкую полосу, лед темной лентой уходил в конец улицы и терялся где-то у крепостной стены посада, петляя и подпрыгивая на ухабах. Мальчишки по очереди скатывались вниз, покрикивая и ухая от восторгов. К дому Дедяты можно было пройти или по снегу вдоль ледяной потехи, или окольным путем по более пологой соседней улице. – Хозяюшка, а давай на салазочках съедем, – взмолилась Устя, – хоть разочек! – В уме ли, какие салазочки, не пристало мне того? – Дарья с опаской посмотрела на крутой спуск. – Да кто прознает-то. Гриди смолчат, верно, – подмигнула Устя молоденьким парнишкам-сторожам, – а этим-то и не поверит никто, – пренебрежительно махнула она на детвору. – Поедем, все равно ж туда спускаться. – Да уж мы не девки малые, – уперлась Дарена, хотя уже ловила краем глаза плавные движения салазок. – Но и не бабки старые. Когда еще такой-то случай выпадет? Поедем, ну пожалуйста, – Устя с мольбой сложила ладони и сделала жалостливое личико. – Ну, ладно, но только один раз. Съедем да сразу к крестному. – Да, конечно, сразу, – расцвела Устя. – Эй, косопузые, салазки для княжны дайте! Дети, испуганно притихнув, послушно подтащили салазочки. – Только ты первая, – отдав гридю подарок для крестного, с сомнением покрутила Дарена плетеные из ивняка салазки. – Эх, где наша не пропадала, – подмигнула Устя оробевшим мальчишкам. – Якуша, толкни, а Фрол пусть вниз спускается, – распорядилась она молодым охранникам. Отрок Якун крепким движением толкнул Устинью, и она с громким хохотом понеслась вниз, за спиной смешно запрыгала тонкая косица… салазки летели все дальше, превращая Устинью в мелкую точку. Вот это горка! Дарена привстала на цыпочки. Эх, а чего б и не прокатиться, сбросить всю суету, разогнать кровь?! – Меня так же шибко, – предупредила Дарена гридя, усаживаясь на салазки и стыдливо подбирая подол. – Сделаем, – гоготнул парень, заражаясь весельем. – Фрол, беги светлейшую княжну ловить. Раз, два… три-и-и! И Дарья с визгом полетела вниз, замирая от восторга. Ветер хватал за щеки и перехватывал дыхание, убрус съехал на затылок, мимо мелькали заборы и бревна домов. – Берегись, берегись! – обогнала Дарена бегущего вниз Фрола, закатываясь заливистым смехом. – Ой, ой!!! Спуск пошел более плавно, небольшой поворот. Дарья вцепилась в плетеные бока салазок, чтобы не опрокинуться. – Берегись! – это кто-то ступил прямо на ледяную тропу. Черная тень заслонила путь. Микула? Микула! Он появился как из-под земли, наглые глаза блестели озорным огоньком. «Да что он творит?! Я же сейчас в него врежусь!» – Берегись! – снова срывающимся голосом крикнула Дарена, но Микула лишь шире расставил ноги, упираясь ловчее. – Уйди, дурной!!! – взвизгнула Дарена, понимая, что столкновение неизбежно, и… Огромные руки подхватили ее, поднимая над землей, а пустые салазки поехали дальше. Дарья не успела ничего понять. Замелькали – испуганное лицо осознавшего, что не успевает подбежать, Фрола, прикрывающая рот ладонью Устинья, замершие дети… Ох! Тело утонуло в огромной медвежьей шубе. – Но-о, пошли-и! – щелкнул Микула кнутом. Кони весело фыркнули, огромные сани, прятавшиеся за углом, сорвались с места. – Ты что творишь?!! – попыталась выпутаться из шубы Дарена. – Умыкаю княжью дочь, – хохотнул Микула, крепко прижимая одной рукой беспокойную добычу, а другою продолжая понукать мчащуюся по пустой улице пару коней. – Пусти! Пусти, дурной?! – завизжала Дарена. – Правду глаголешь. Пошли, милые! Пошли-и! Дарена с расширенными от ужаса глазами видела, как сани уносили ее все дальше и дальше к пристани. Там можно вырваться из града, минуя городские дозоры. – Ты что ж творишь? Немедленно вези меня обратно! Пошутил и будет! – пыталась Дарена увещевать ватамана, и сама понимая, что это бессмысленная затея. Кони вывезли сани на широкий лед Клязьмы, бросившие работу ушкуйники приветственно засвистели и замахали шапками. И ни одного из гороховецких, кто мог бы остановить. Да и стали бы? Дарья испуганно оглянулась, город стал удаляться. Микула правил коней по снежному насту на восход, все дальше и дальше. Лицо его было серьезно и сосредоточено. – Погубил ты меня, – печально проговорила Дарена, глядя на простиравшийся по обеим сторонам бесконечный снег. – Ты меня первой, – буркнул Микула, перестав крепко держать свою добычу и отворачиваясь. Кони пошли тише, легкой рысцой. Дарья еще раз оглянулась, позади никого не было, лишь широкая полоса полозьев убегала назад. «Сейчас Фрол прибежит к Дедяте, тот кинется седлать коней, поскачут по следу, доберутся до пристани, а там…» – Твои люди не тронут моего крестного?! – с ужасом в глазах заговорила Дарья, смело дергая Микулу за рукав. – Не тронут, не тревожься, – успокоил он ее. – Тогда он скоро нас догонит, обязательно догонит, у него кони справные, сама дарила, – со злорадством проговорила Дарья, выплескивая раздражение и пережитый испуг. – Да как бы не так, – нагло подмигнул ей Микула, даже не подумав подстегнуть коней. – А тебе б хотелось, чтоб догнал? А хотелось ли ей? Да, хотелось, очень хотелось, изнутри просто разрывала злость. Да как можно вот так, украсть среди бела дня, словно холопку какую, опозорить! Что теперь люди будут судачить, снова память о матери трепать – яблоко-то от яблоньки, а уж как будут злорадствовать Евфимия с Солошкой, а как разъярится Евпраксия, уж лучше и не представлять… Дарья угрюмо завернулась в шубу. А сердечко глупенькое торопливо отбивало ритм – «тук, тук, тук». https://litmarket.ru/ebook/edit/dar-ushkuyniku#_ftnref1Корста – гроб. Глава XXIII. За снежной стеной Снежные дали раскрывали объятья одиноким саням, заманивая все дальше и дальше. – Чего не спросишь, куда везу? – слегка подтолкнул Дарену в бок Микула, вырывая из обволакивающей задумчивости. – На Вятку, вестимо, – равнодушно пожала она плечами. – Куда, куда? – нарочито громко расхохотался Микула. – Да кто ж вот так, без запасов, в такую дальнюю дорогу выезжает. К стороже ловчей едем, – уже более серьезным тоном добавил он. – Там меня залежишь https://litmarket.ru/ebook/edit/dar-ushkuyniku#_ftn1? – с горькой обидой произнесла Дарья, отворачиваясь к лесному берегу. – Ну, это если дорогой с собой совладаю, – хмыкнул Микула, явно забавляясь, – а то могу и не дотерпеть. По телу пробежала волнительная истома, что еще больше разозлило Дарью. Все ему смешно, потеху нашел! И винить только его нельзя, сама же завлекала, играя с огнем. Нешто не знала, чем такие гляделки да украдкой поцелуи обернуться могут? С неба снова сорвалась метель, повалила словно перо из прохудившейся перины. Снежинки роем ударяли в лицо, заставляя щуриться. Сразу потемнело, а из запорошенного снегом леса начал вылезать сумрак. Микула снова стал серьезным и сосредоточенно правил коней, не поворачивая головы, белесые брови съехали к переносице, образуя упрямую складку. Сейчас он казался Дарене каким-то чужим, незнакомым – демон-искуситель, везущий к бездне. Не так ее учили, не так воспитывали. Было ощущение непоправимого, невозвратного. Они перешагнули черту, он перешагнул… и она. Что за дурные мысли?! – Опозорила я родителей, – тихо пробормотала Дарена, поджимая озябшие ноги. – Отцу твоему, Ростиславу, следовало бы так же закинуть мать твою в сани да увезти куда глаза глядят, – смог расслышать ее бормотание Микула. – Да кто ты таков, чтоб его судить?! – повышая голос до визга, резко взвилась Дарена. – Да это ты – вольный ветер, сегодня здесь, не понравилось – завтра уж там, и далее. Что тебя держит? А он не мог, не мог, он наследником был, удел отца ему надобно было на себя взвалить. – Тяжела ноша, – зло пошутил Микула. – Тяжела, крепко тяжела! – Дарья чуть привстала, ухватившись за край саней. – Не мог он на ней жениться. Согрешили, думали князь с княгиней смилостивятся, а они сразу другую невесту кинулись искать. Да он не хотел, но что ему было делать, он не птица перелетная? И он предлагал ей бежать… она сама не всхотела, не хотела его губить. А он сильно каялся, и все-все мне, как было, поведал, – Дарья говорила быстро, чтобы Микула не успел ее перебить, ей давно хотелось хоть кому-то это все сказать, да некому было. – Да он и меня хотел признать, а дед сам отцом назвался, болен уж крепко был, не хотел, чтобы сын с позора на гороховецкий престол вступил, их здесь не любили. – И есть за что, – успел вставить злое замечание Микула. – Да думай, что хочешь, – отмахнулась Дарена. – А Евпраксия за то меня невзлюбила, потому что на старости лет срама глотнула, все кривились да перешептывались за ее спиной, а она гордая. Да у нас с ней только налаживаться стало, она во мне унуку разглядела, а теперь то… – голос дрогнул, и Дарья, оборвав себя, опустила голову, чтобы Микула не смог увидеть выступающие слезы. – А надо ли пред ними стелиться да милости их искать? – назидательно произнес Микула. – Жизнь положить, чтоб признали? Ни к чему это, не такая она длинная, эта жизнь, как по малолетству кажется.