Все это Соломония почти прокричала, повышая голос до визга. Дарья изумленно смотрела на странную вспышку гнева на пустом месте. – Тебе чего от меня нужно? – хмуро проговорила она. – Чтобы ты пошла со мной на половину ушкуйников. Я не могу сама идти, срамно это. – А две девки – не срамно? – Дарья снова улеглась на ложе, укрываясь одеялом. – Ежели еще с собой няньку и гридей моих возьмем, так и не срамно. – Ну, так и ступайте, я тебе зачем? – Да как ты не поймешь, я не могу одна с челядью идти! – А я думаю, что то глупая затея. Коли так уж сказаться хочется, днем его на дворе подкарауль. – Да меня бабка прибьет, коли увидит. Мне сейчас надобно, когда она уже легла… да я решилась. – Я не пойду, – твердым голосом проговорила Дарена. – Значит то правда, люб он тебе, потому и не хочешь, чтобы я с ним виделась, – снова начала шуметь Соломония. – У бабки глаз верный, она никогда не ошибается. – Ладно. Пошли, – смирилась Дарена. – Только я к нему входить не буду, у входа на половину их постою. – Вот и славно, вот и хорошо, – как ребенок захлопала в ладоши Соломония. – Так одевайся, я твою Устьку кликну, пусть обрядиться поможет. – Сама обряжусь. Ступай, сейчас выйду. Дарена надела запону, проворными пальцами переплела растрепавшуюся косу, сунула ноги в мягкие чоботочки. – Ну, скоро ты там? – нетерпеливо окликнула Солоша. – Иду. А вот идти совсем не хотелось. При всей видимой простоте Соломония нашла нужную точку, чтобы продавить сопротивление Дарены. «Врет старая ведьма, ничего она приметить не могла! – крутилось в голове. – Снова наговаривает на меня, чтобы лишний раз дернуть – а вот выкручивайся, Даренка, теперь, отбивайся. А чего мне отбиваться? Да я его знать не знаю, я для него – пустое место, так и он мне дикий зверь, за злато кровь проливающий. Да я только рада была, что он не меня выбрал, а зло меня взяло, что без моего ведома приданым моим с ним расплачиваются. Ну, и противно было, что чужак, никто здесь, лишний раз место мое указал. Хорошо, что нос отворотил, зубами скрипеть хочется, что всяк пнуть может, а ты и отбиться не в праве». Глаза зачесались от подступивших слез. «А вот плакать не смей! – одернула себя Дарена. – Много чести им». Вскинув привычно подбородок вверх, она вышла из горницы. Маленькое «посольство», стараясь не шуметь, отправилось в угол, отведенный находникам. Впереди шла Солошина чернавка, подсвечивая светцом, за ней сама Соломония и нянька Вторица, позади на два шага Дарена. Ей оставалось лишь головой качать, как старая нянька могла позволить княжне вытворять этакую глупость. Сзади, заставляя половицы жалобно скрипеть под крепкими ногами, брели два гридя Соломонии. Потянулся длинный узкий переход с чередой незатянутых слюдой оконцев, из них затягивало холодом. Дарена кинула взгляд в одно из них – темно уже, а ни одной звезды, грустно. Вот и гостевые терема. Странно, никакой охраны. Так уверены ушкуйники в своей силе, что даже караульные им не нужны. Хотя, и вправду, чего им бояться в тереме княгини? Дарена мнила себе, что они дойдут до караула, Соломония через них вызовет ватамана, отойдет с ним в сторонку да поговорит. Но у входа в гостевые покои никого не было, кому ватамана звать? – Пошли гри… – договорить Дарена не успела, что-то темное накинули на нее сверху; и так царивший полумрак превратился в непроглядную тьму, а ноги оторвались от земли. Ее несли! – Что вы делаете?! – завизжала Дарена. – Помогите!!! Что происходит?! Страх вцепил ледяные пальцы в горло. Мамочки!!! Дарена изворачивалась и вырывалась, но плотная ткань мешка или покрывала не давала шевелиться. Да что ж это делается?! – Пустите, аспиды!!! – отчаянно выкрикнула Дарья, задыхаясь… И вдруг колени больно ударились о дерево. Ее швырнули на пол? За спиной с шумом бухнуло, по звуку похоже на захлопнувшуюся дверь. Дарена судорожными движениями стала вылезать из спеленавшей ее тряпки. Резкий свет горящих рядом светцов ударил в лицо, заставляя зажмуриться, а когда глаза раскрылись, Дарена увидела большую комнату, широкое ложе посередине и стоящего в немом изумлении ватамана Микулу. Он был в исподней рубахе, распоясанным, в одном сапоге, а другой держал в руках. Мгновение хозяин и «гостья» смотрели друг на друга, а потом Дарена, вскочив на ноги, кинулась к двери, но та оказалась запертой снаружи, либо же ее кто-то крепко держал. – Отворите! Отворите, аспиды! Да как вы смеете? Я дочь князя! – Дарена дикой птицей билась о дубовую дверь, но та даже не шелохнулась. Ловушка захлопнулась, и жертва сама по неописуемой глупости в нее угодила! – Отворите, – слабым голосом простонала Дарена, понимая, что ей не откроют. За спиной пошевелились, и Дарена, резко развернувшись, прижалась к двери, затравленно глядя на ватамана. «Даже ножа нет!» Она не взяла даже нож, который несколько седмиц носила на поясе не снимая. Да как так можно?! Микула медленно нацепил обратно сапог, небрежным жестом откинул упавшие на лицо спутанные кудри. Растерянность сменилась привычной ехидной улыбкой. Дарена с ужасом смотрела как эта глыба к ней приближается. Ноги подкашивались, сердце просто рвалось наружу. – Отойди-ка, княжна, в сторонку, – небрежно кинул Микула, жестом указывая Дарене отодвинуться от двери. Пленница послушно сдвинулась вправо. Микула подошел к двери, от него пахнуло сбитнем и банным духом. Ну да, они ж сегодня баню весь день топили. Ватаман легонько надавил пятерней на дверь, потом отступил на пару шагов назад. А дальше раздался жуткий грохот, Дарена даже зажмурилась, а, когда приоткрыла глаза, увидела вместо двери черный проем. Микула просто вынес дубовые доски, освобождая дорогу. Ватаман по скоморошьи с легкой издевкой поклонился глупой девке, рукой указывая на черноту, мол, иди, кто тебя держит. Дарену уговаривать дважды не пришлось, она стрелой бросилась к проходу. Теперь щеки алели от дикого стыда, к горлу подступала тошнота. – Да погоди ты! – окликнул Микула беглянку уже в подклети. Она резко затормозила, чуть не упав. – Сейчас светец возьму да провожу тебя, чтоб опять куда по пути не влетела. Дарена хотела отказаться, но мрак впереди остудил гордость. Пусть проводит. Обидчики и впрямь могут стоять где-нибудь в черном углу, чтобы попытаться снова загнать ее куда-нибудь, например, Ведану в лапы. Микула вышел с чадящей масленкой, подпоясанный и при мече, даже кудри успел перехватить шнуром. Шли молча – Дарена впереди, провожатый шагов на пять позади. Она чувствовала на себе его взгляд и от того становилось неуютно. «Боже, что он теперь обо мне думает! И так-то невысоко ценил, а теперь… Да какое мне дело, что он там себе думает! Отпустил и ладно, нужна я ему больно. Но Соломония! Как Соломония могла пойти на такое?! Мы ж вместе росли, подругами были, почти сестрами, а она меня…» Мысли путались, гнев пока не приходил, он стоял где-то там, на подходе, пока душу разрывало какое-то детское недоумение – как же так, как же так?! Снова потянулся длинный переход с прорезями окошек-бойниц, в них заглядывала угрюмая безлунная ночь. – У вас солнце хоть когда-нибудь выходит? – неожиданно пробурчал Микула. – Выходит, – только и смогла выдавить из себя Дарена, с трудом ворочая пересохшими губами. Да, выходит, и бывает очень ясно, и солнечные зайчики плещутся в тихой Клязьме, и небо окрашивается в завораживающую синь… Но говорить об этом с чужаком не хотелось. Они дошли до княжеских палат, еще немного и покажутся покои Дарьи со скучающими гриднями на карауле. Вот как она могла их не взять с собой, какое затмение на нее… – Тише, к стене, – скомандовал Микула и, дунув на светец, бесцеремонно потянул Дарену за рукав. Она хотела возмутиться, но увидела приближающийся круг света. Кто-то шел, подсвечивая дорогу. Свет приближался, шли сюда. Микула широкой спиной закрыл Дарену, задвигая ее в угол за резным столбом-подпоркой. Послышался легкий скрип половиц, шелест тканей и тихие голоса. – Да я сама подивилась, куда это княжья дочь на ночь глядя может одна идти, – узнала Дарена голос няньки Вторицы. – А она к ушкуям на половину шмыг. – Да она ли то была? – поскрипел голос старой княгини, отчего по спине у Дарьи побежал холодок. – Да она, она, – увещевала Вторица. – Я аж дар речи потеряла. – Так, может, тебе язык укоротить, чтоб тот дар и вовсе не вернулся, – громко проговорил Микула, выступая вперед и перегораживая процессии дорогу. От неожиданности нянька, взвизгнув, попятилась назад, расталкивая сопровождавших княгиню воинов. Дарья совсем забилась за столб, не смея даже дышать. Глава IX. Ярость – Может объяснишь, княгиня светлая, что стряслось на ночь глядя? – рявкнул Микула, скрещивая руки на груди. – Да то тебе лучше знать, коли к тебе девка непотребная ночами бегает, – с видимым равнодушием проговорила княгиня. – Только она под моим покровом, и позор ее на мою старую голову ляжет. – Ее, то кого? Соломонии? – хмыкнул Микула. «Да он над ними издевается!» – широко раскрыла Дарья глаза. – Да как ты смеешь про унуку мою такое даже думать?! – возмущенно проскрипела Евпраксия, для убедительности стукнув об пол посохом. – Моя лебедушка давно спит сном праведным, а вот срамница одна, говорят, к тебе ночами бегает. Кровь-то не водица. – Не пойму я, княгиня светлая, про кого ты речь ведешь складную, – картинно развел руками Микула. – Все ты ведаешь, к одной сватаешься, а другую на ложе к себе таскаешь! – княгиня снова стукнула медным наконечником, заставляя глухой звук разлетаться в темные углы. Дарена уже поняла, что выбраться из ложницы ушкуйника, еще не значит выпутаться из ловушки. Нянька и гриди Соломонии разнесут срамную весть по углам, и ей уже не отмыться. Кто поверит людям Дарены, что она ушла в сопровождении племянницы? «Простите, батюшка с матушкой, опозорила вас дочь глупая». Хотелось выть в голос от бессилия и проснувшейся ярости. – Вон для чего вся потеха! – зло прорычал Микула. – Играть со мной удумали?! Вам ли сейчас то творить… когда град волнуется да видеть князей у себя и вовсе не хочет? – ватаман бросал догадку с железной уверенностью. – Я сама только узнала, – уже более мягко проговорила Евпраксия. – Нешто сам не приметил, что срамница на тебя заглядывалась? «Вот ведь ведьма старая! Да как можно-то так врать?! – Дарена с трудом сдержала себя, чтобы не выскочить из укрытия и не кинуться на княгиню с кулаками. – Что он теперь обо мне думает?!»