Петр терпеливо ждал. Ему вообще-то было по барабану, какого там цвета форму показывали в кино, но у Карины свой стиль жизни, и менять ее он не собирался. — Точно, — протянула девушка удивленно, — в шестьдесят шестом у них форма была синяя, а не серая. Надо же! А я и не знала… Ты знал? — Не-а. Поехали дальше. Буквально через минуту снова пришлось делать паузу, сразу после того как молодой оперативник Алешин сказал, что по специальности он — химик, окончил Технологический институт и был направлен в ОБХСС по комсомольской путевке. — Получается, то, что тебе рассказал Губанов о кадровых вливаниях из комсомола и партии, правда? — проговорила Карина, расширив глаза от удивления. — Но это же уму непостижимо! Я же правильно поняла, что ОБХСС — это примерно то же, что сейчас ОБЭП? Они хищениями занимались и всякой экономикой? — Да, правильно. — И что химик может понимать в балансах, дебетах-кредитах, счетах и накладных? Как это возможно? Я не понимаю! — Солнце, раз Губанов так говорит и в кино показывают то же самое, значит, это правда. Информация из двух независимых источников. Давай дальше. Но дальше продвинуться опять не удалось, потому что Карину снова смутила завязка сюжета. — Петь, ну начальник же в самом первом кадре говорит: «Поздравляю, товарищи, операция закончилась успешно, все фигуранты задержаны и уже вовсю дают показания друг на друга». Правильно? — Ну, — подтвердил он. — Так если они вовсю дают показания и все задержаны, почему у них не спросить про эти несчастные два билета? Зачем затевать проверку и поручать ее Алешину? Их хотя бы спрашивали про эти билеты? И если спрашивали, то что они ответили? Как объяснили? А если не спрашивали, то почему? И как можно считать, что операция закончилась успешно, если еще не все выяснили? Просто кошмар какой-то! — кипятилась Карина. — Если бы мне в руки попал такой сценарий, я бы от него камня на камне не оставила. — Это же кино, — примирительно сказал Петр, стараясь не расхохотаться. — Это не настоящая жизнь. У кино свои законы. Он очень любил Карину. И ему ужасно нравилось наблюдать ее праведный «трудовой» гнев. Он даже не раздражался от того, что приходилось прерываться каждые несколько минут, ожидая, пока девушка проверит очередной факт или проговорит свое неудовольствие по поводу очередного косяка. — Как это можно: внедрять оперативника в преступную группу в том же городе, где он вырос и живет? — возмущалась Карина. — Он же в любую секунду может нарваться на знакомых! — Он что, обалдел?! Внедрился в банду и ходит в свое управление к начальнику посоветоваться? А если преступники за ним следят? — Почему у Лебедянского диссертация переплетена, если он еще не вышел на защиту? Мне отец рассказывал, что переплетали в самый последний момент, уже после того как ученый секретарь диссертационного совета давал добро. А Лебедянский дает Алешину переплетенную работу и говорит, что она еще сырая и нужно дорабатывать. — Солнце, это было больше чем полвека назад. Может, тогда правила были другие, — пытался утихомирить ее Петр. — Но мой отец защищался в конце семидесятых, — упиралась Карина. — За десять лет многое могло измениться. Давай досмотрим. Как всегда, полуторачасовой фильм растянулся на два с лишним часа, и к концу просмотра Петр уже с трудом боролся со сном. Но Карина — сна ни в одном глазу! — все не унималась. — А сцена на кладбище — это что такое? Дочка директора фабрики погибла совсем недавно, ну, может, месяц назад, это максимум, а на ее могиле памятник стоит. Год должен пройти, чтобы земля просела! Петр выключил ноутбук, положил на пол рядом с диваном, вытянулся во весь рост и сладко зевнул. — Давай уже спать, а? — жалобно попросил он. — Извини, — виновато проговорила девушка, уютно устраиваясь у него под боком. — Опять я со своими вопросами не даю тебе выспаться. Но дай слово, что ты у своего старика Губанова завтра же все выяснишь. — Насчет чего? — сонно пробормотал Петр. — Насчет того, можно ли было работать под прикрытием в том городе, где живешь, и можно ли было вот так запросто ходить к начальнику в управление, если ты внедрен в банду. Нужно же понимать, что это такое: кинематографическая условность, или в то время в милиции действительно был такой низкий уровень профессионализма. Да, и еще по поводу той журналистки: меня смущает, что она без конца является в управление без вызова, то есть никто ее не приглашал, ей пропуск не выписывают, она сама приходит, когда хочет, и ее даже на КПП не задерживают и свободно пропускают. Неужели так могло быть? Короче, пообещай мне получить ответы на все вопросы, которые я тебе задала, пока мы смотрели кино. Обещаешь? — Обещаю, — улыбнулся он сквозь дрему. — Только зачем тебе все это? — Чем больше я знаю про всякие мелочи, тем лучше делаю свою работу. Я тебе сто раз объясняла. Чтобы выловить косяк, недостаточно быть просто внимательной, нужно как минимум уметь понять, что это косяк. — Ага… Петр не был уверен, произнес ли он последнее слово на самом деле или это ему приснилось. * * * Проснулся он около семи утра и через час еще валялся в постели с ощущением полной благости. Карина, как всегда после занятий любовью, мирно подремывала, уткнувшись носом ему в плечо. Наконец-то ему повезло с девушкой, которая, как и сам Петр, предпочитала утренний секс. Петр и сам не знал, откуда в его представлениях появилась идея о том, что «просто сексом» можно заниматься где угодно и когда угодно, но если ты находишься, как сейчас принято говорить, «в отношениях», то это уже не чистая физиология, а часть этих самых отношений, и относиться к ней следует бережно и уважительно. Разве можно позволить себе акт любви, когда голова забита полученной в течение дня информацией и мыслями, которые эта информация породила? Разве можно полностью, всей душой погрузиться в близость, если ты по инерции еще весь в работе? Зато утром голова чистая и ясная, в ней нет посторонних мыслей, и всю ее можно затопить ощущениями нежности и желания. Все предыдущие подружки Петра Кравченко такую позицию не разделяли, им хотелось темноты, свечей, красивого белья и прочих глупостей, для них важно было, как они выглядят, как пахнут, им непременно надо было принять душ, почистить зубы и брызнуть на себя духами. Все это злило Петра и казалось унизительным для него же самого. «Ты что, считаешь, что я импотент? — сердито говорил он и прошлой своей пассии, и той, которая была до нее. — Ты думаешь, что без аромата духов и без этих твоих финтифлюшек на теле я ничего не смогу?» Девушки обижались, секс получался натужно-темпераментным и в итоге каким-то пустым, оставлявшим неприятное кисловатое послевкусие. Из откровенных «мужских» разговоров с друзьями Петр давно узнал, что большинство мужчин на самом деле предпочитают именно утренний секс. И что большинство женщин его не любят. Он уже приготовился было смириться с тем, что нет в мире полной гармонии и придется приспосабливаться, когда встретил Карину, голова у которой была устроена практически точно так же: она работала, как проклятая, с утра до ночи, с трудом переключала мысли с текстов, которые вычитывала, на все остальное, и ближе к ночи уже не чувствовала себя пригодной для любовных утех. Первое их интимное свидание окончилось полным фиаско с ее стороны. «Прости, — смущенно объясняла тогда девушка, — мне нужно постоянно удерживать в голове весь предыдущий текст, чтобы ничего не забыть, иначе я буду пропускать ошибки. К вечеру я обычно ни на что не гожусь. Ты меня целуешь, а я невольно перебираю в уме основные характеристики и факты и никак не могу отстроиться. Вот если бы утром, когда я выспалась и еще не начала париться насчет работы…» Как же Петр был счастлив, услышав это! О женитьбе он пока не помышлял, но если надумает когда-нибудь, то женится только на Карине. Если она его к тому времени не бросит, конечно. * * * С Губановым накануне условились, что Петр придет к одиннадцати. Метрах в двухстах от дома Петр еще вчера приметил магазин и теперь притормозил, размышляя, не купить ли чего-нибудь к чаю, а заодно и себе на обед. Нехорошо подолгу просиживать у малознакомых людей, объедать их и при этом являться в дом с пустыми руками. На стеклянной двери красовалось ставшее привычным объявление о том, что покупатели без масок и перчаток не обслуживаются. Маску Петр носил, как большинство людей, под подбородком, не снимал и не убирал в карман, чтобы в случае необходимости быстро натянуть на лицо. Особого толка он в этом не видел, но нарываться на осуждающие взгляды, а то и высказанные вслух замечания не хотел. Он вообще не выносил, когда его осуждают или критикуют, но ужасно стеснялся этой своей особенности и не любил себя за повышенную чувствительность к любому проявлению негативного отношения. «Ведь здоровенный же мужик, — мысленно упрекал он себя, — штангу тягаю, бородой оброс, мной только маленьких детей пугать, а веду себя как красна девица». Он задумчиво бродил между стеллажами, высматривая, что бы такое прикупить, когда его окликнул женский голос. Рядом стояла племянница Губанова, Светлана, с зеленой магазинной корзинкой, набитой продуктами. — Здравствуйте, — обрадовался Петр. — Хорошо, что я вас встретил! Подскажите, пожалуйста, чем порадовать Николая Андреевича, я ведь не знаю, что он любит и что ему можно. Она бросила насмешливый взгляд на точно такую же корзинку в руках у Петра. В корзинке в гордом одиночестве болталась упаковка «Доширака». — Ну вот этого дяде Коле точно нельзя, — с улыбкой сказала Светлана. — Это я себе, на обед. Если, конечно, Николай Андреевич не выгонит меня раньше, — пояснил Петр. Светлана почему-то обрадовалась: — А вы к нам надолго сегодня? — Чем дольше — тем лучше. И не только сегодня, я надеюсь. — Это очень хорошо! Если вы точно сможете пробыть у дяди Коли часов до пяти, это меня сильно выручит. Она прикоснулась рукой к пробору на голове. — С такими волосами просто стыдно ходить, нужно наконец доехать до парикмахерской и покраситься. Моя мастерица с мая месяца не работала, сидела на даче, салон все равно был закрыт, теперь она вернулась, а я все никак не улучу время, чтобы к ней съездить, она готова меня дома принять. Дяде Коле в последние пару недель нездоровится, боюсь оставлять его надолго. Так что если вы гарантируете, что не уйдете до моего возвращения… — Конечно, поезжайте спокойно, — заверил ее Петр. — Так что мне купить к чаю? Светлана быстро выбрала на полках то, что нравится ее дядюшке, и сложила в корзину Петра, а «Доширак», наоборот, вытащила. — Отнесите это туда, где взяли. Будете есть нормальную еду. — Но мне неловко… У нас с Николаем Андреевичем предполагается длинная сессия, я еще не один раз к вам приду и буду сидеть подолгу, не можете же вы постоянно меня кормить. — Перестаньте говорить ерунду, — твердо сказала Светлана. — У вас, молодых, может, и принято делить счета по западной моде, а меня, знаете ли, воспитывали еще по старым порядкам, когда гость в доме — радость, а не обуза. Я-то еще ладно, я все понимаю, с молодежью приходится много общаться, а вот дядя Коля точно не поймет, если вы сядете за общий стол со своей едой. Гостинцы к чаю — да, это нормально, а вот отдельный обед не прокатит. Она решительно двинулась в сторону касс. Петр метнулся к стеллажу, откуда брал лапшу быстрого приготовления, сунул упаковку на место и направился следом за Светланой. Глядя на нее издали, отметил стройность фигуры и легкость походки. Узкие джинсы и короткая яркая курточка делали ее похожей на юную девчонку, по крайней мере сзади. Корзину с продуктами она несла в правой руке, и сильно опущенное правое плечо все-таки выдавало возраст: для ее тела эти три-четыре килограмма уже являлись заметной тяжестью. Они по очереди расплатились, и Петр был рад, что может освободить Светлану от пакетов с продуктами и хотя бы этим принести гостеприимной племяннице Губанова какую-то пользу. Услышав, что Светлана собирается приготовить обед и уехать на полдня, Николай Андреевич ничего не сказал, но недовольно поджал губы. «Наверное, он действительно неважно себя чувствует и боится оставаться без нее, если вдруг что», — подумал Петр. — Я все приготовлю, вам нужно будет только разогреть. Справитесь? — Не дурнее тебя, — проворчал Губанов. — Жизнь как-то прожил без твоей помощи, справился. Петр опасался, что настроение у Николая Андреевича испортится надолго и такого легкого и приятного разговора, как вчера, не получится, однако очень скоро убедился, что все в порядке. Старики действительно отлично помнят события многолетней давности, а о том, что произошло десять минут назад, мгновенно забывают. Светлана едва успела принести чай и купленные Петром сласти, а Губанов уже обрел ровное расположение духа. Выглядел он сегодня заметно хуже, нежели накануне: глаза слезились сильнее, и старик постоянно отирал их уголком носового платка; одышка возникала чаще. Но он все равно готов был рассказывать и испытывал от беседы очевидное удовольствие. — Конечно, как не помнить, — ответил он с улыбкой, когда Петр, выполняя поручение Карины, спросил про фильм «Два билета на дневной сеанс». — Хорошее было кино, я его много раз по телевизору смотрел. Наивное немного, но для того времени в самый раз. До настоящей оперативной работы там, разумеется, как до луны, так что ваша подруга совершенно права. В реальной жизни не работали так, как там показано. Но есть одна вещь, которую в этом кино отразили абсолютно точно. — Какая? — Вы правильно отметили, что молодого сотрудника направили по комсомольской путевке в подразделение, занимающееся борьбой с хищениями социалистической собственности, прямо из Технологического института. Не из финансового или какого-нибудь экономического, не из юридического, а из технологического. Именно так все и происходило на самом деле. А знаете почему? — Вы вчера говорили, что в то время сотрудников с высшим образованием было совсем мало… — Вот именно, говорил! — сердито подхватил Николай Андреевич. — Потому что считалось, что для борьбы с преступностью никакие специальные знания не нужны в принципе, достаточно иметь чистые руки и горячее сердце. Там еще про холодную голову говорилось, только никому почему-то на ум не приходило, что в этой голове, помимо холода, должно быть кое-что еще, а не одна только ледяная пустыня. Ведь Хрущев какой лозунг выдвинул? Слишком, говорит, большая численность у милиции, слишком много расплодилось борцов с преступностью на государственной зарплате, давайте-ка мы их сократим, нечего им бюджет страны разорять, пусть с преступностью борется общественность своими силами. Преступность есть результат буржуазных пережитков в сознании отдельно взятых людей, и с этим общественники прекрасно справятся, пусть после работы выходят улицы патрулировать, пусть разбирают недостойное поведение на товарищеских судах, на партийных и комсомольских собраниях, и мы покончим с преступностью лет через двадцать окончательно и бесповоротно. К тому времени как раз и коммунизм полностью построим. А партийные и комсомольские многотысячные десанты, которыми заваливали органы внутренних дел? Та же самая идея! В борьбе с преступностью никакие специальные знания не нужны, любой справится, лишь бы был активным комсомольцем или честным партийцем. Потому и внимания не уделялось уровню образованности сотрудников. Образованные — это гнилая интеллигенция, из них только враги народа получаются, а у нас же было государство рабочих и крестьян, они — главные, они всю музыку заказывали. Берия со своей единоличной властью над всеми силовиками такого страху нагнал, что даже после его расстрела еще много лет шел откат в обратную сторону, все боялись позволить правоохранительным органам стать слишком могущественными, как при Сталине. Губанов разошелся не на шутку, и Петр понял, что отставной полковник сел на своего любимого конька. Но журналисту не было скучно ни одной секунды, хотя до обстоятельств убийства, совершенного в 1981 году, ради которого он, собственно, и пришел к Николаю Андреевичу, было еще ох как далеко. Может, и вправду изменить суть будущей книги? Нет, гибель сотрудников правоохранительных органов, конечно, оставить, ведь огромный материал уже собран, но общую подачу сделать совсем другой, переместив акцент с самоотверженности и жертвенности на исторический аспект и волюнтаристские решения властей… Надо будет еще подумать над этой мыслью, а потом обсудить с Кариной: ее богатое воображение наверняка подскажет какой-нибудь неординарный вариант.