Соображать пришлось из пачки вермишели, больше ничего пригодного к быстрому приготовлению на кухне не нашлось. Утром в холодильнике еще лежали сардельки, яйца и кусок сыра, но сейчас – пусто. Видно, к сыну вернулся аппетит. Или гости были, навещали больного. – Отварим, заправим маслицем, посыплем сахаром – будет объедение! – пообещал Николай. – Так у вас же целая сумка с продуктами, вы принесли, – удивленно заметил Славик. – Там и бутылки звякали. – Глазастый! – усмехнулся Губанов. – Это завтра на работу отнесу, нужно с коллегами отметить. Да там одни консервы. – А что отмечать будете? Двадцать третье февраля же еще не скоро… – Ну, есть повод. Хотел ответить уклончиво, но не удержался, похвастался: – Поощрение от министра. Почетный знак и часы. Признали мои заслуги, могу гордиться. – Ух ты! Здорово как, дядя Коля! Поздравляю! За такое дело надо выпить. С этим не поспоришь. Николай помнил, что дома есть несколько начатых бутылок – портвейн, еще какая-то белая кислятина, которую даже допивать не хочется, рижский бальзам, привезенный в прошлом месяце из командировки, и водка, почти вся израсходованная на растирания и компрессы для Юрки. Но уж по такому поводу, как сегодня, не грех открыть непочатую бутылку. Из тех, что куплены по пути домой. Губанов открыл сумку, вытащил бутылку «Пшеничной» и, поколебавшись всего пару мгновений, достал банку шпрот и венгерские консервированные помидоры. А, была не была, завтра пошлет кого-нибудь из молодняка докупить чего не хватит. Почему бы не отпраздновать в семейном кругу? Позвонить Нине, позвать ее с Павлом, собраться за одним столом, чего давненько уже не бывало. Хотя… У Нины с мужем не так все радужно, как было в начале их совместной жизни. Не ладится там что-то. Павел до позднего вечера пропадает в своем театре, и Нинка подозревает, что не только там. Маленькая Светочка на пятидневке, и все мечты сестры о том, как они будут все втроем счастливой дружной семьей, похоже, рассыпаются в прах. Вместо прогулок в полном составе – одинокие злые вечера. Нина ничего не рассказывает, с братом не делится, но Николай же не слепой, все видит. Просто молчит и не лезет. Нет, куда спокойнее будет выпить «на троих» с сыном и его другом. Мужская компания. Да и звать гостей при таком угощении стыдно: вермишель, помидоры и шпроты. Для трех мужиков сгодится, а для семейной пары – не пойдет. Накрыть стол в полной тишине у них все-таки не получилось, где-то звякнули, где-то брякнули, где-то увлеклись и повысили голос, и Юра проснулся. Выполз на кухню, бледный, слегка отечный, закутанный поверх теплого свитера в старую просторную вязаную кофту, которую связала для себя Нина, когда была беременной. Удивился и обрадовался, увидев Славика, поздравил отца. О награждении было известно заранее, поэтому сын отнесся к известию спокойно, но значок и часы рассмотрел внимательно. Выпили по первой, закусили шпротами и принялись за сладкую вермишель. – Дядя Коля, а чего вы не женитесь? – спросил Славик с прямотой, не замутненной деликатностью. – Была бы хозяйка в доме. Суп варила бы, мяско жарила, пироги пекла. Вот моя мамка так готовит – пальчики оближешь! – Нам и так хорошо, – с набитым ртом ответил Юра. – Но было бы еще лучше, – не унимался Славик. – Вермишель с сахаром – это что, еда для мужчин, которые работают? – Так у нас вермишель не каждый день, – улыбнулся Губанов. – Это вот сегодня так получилось. Юра болеет, я занят на работе. Обычно у нас с едой все нормально, успеваем и купить, и приготовить. Тут неподалеку домовая кухня есть, хорошая, мы там частенько берем. Или в кулинарии покупаем полуфабрикаты. А жениться только для того, чтобы заиметь бесплатную домработницу, вообще глупо. – Почему глупо? Нормально. Все так делают. А что, любви, что ли, ждать? Где вы ее видели, эту любовь? Она только в кино бывает. В жизни все проще, – уверенно сказал Слава. – Это пока ты не влюбился, – ответил Николай. – Влюбишься – сам все поймешь. – Да на фига мне влюбляться-то, дядя Коля? Чувихи и без всякой любви дают, если попросить по-хорошему. А мне попросить нетрудно, так что я без этих любовных глупостей отлично обхожусь. Он довольно хохотнул и потянулся к бутылке. – Ну что, Губановы, по второй? Как говорится, между первой и второй промежуток небольшой. В комнате зазвонил телефон. Николай поднялся. – Ешьте, ребята, я подойду. Звонил Михаил. С поздравлениями. Надо же, в Красноярске уже ночь, а брат не спит до сих пор. Или специально проснулся, чтобы позвонить. – Наслышан о твоих достижениях. Отмечаешь? В голосе Михаила не слышалось ни капли родственной радости, сплошная снисходительность. Таким тоном хвалят малышей, которые, забравшись на табуретку, читают детский стишок, при этом картавят и ошибаются. Но ребенка нужно обязательно похвалить, чтобы не отбить стремления к дальнейшим усилиям. – Говорят, тебя к самому приглашали? «Уже знает. Быстро, однако». – Не меня одного, – сдержанно ответил Николай. – Но и не всех награжденных, – заметил Миша. – Цени. Прозвучало это так, будто Михаил лично посодействовал тому, чтобы его старший брат оказался в числе «избранных». Николай невольно поморщился. По мере возвышения Чурбанова, который до удачной женитьбы служил в политуправлении внутренних войск, Мишка становился все более важным и многозначительным. Если раньше его деятельность на ниве политико-воспитательной работы считалась будто бы не настоящей, не милицейской, почти игрушечной, то теперь все изменилось. То, чем занимался зять Генерального секретаря ЦК КПСС, никак не могло быть неважным и ненужным, и политико-воспитательная работа становилась все более уважаемым и значимым участком работы. – Я тоже закрыл год с отличными показателями, – с гордостью произнес Миша. – Еще годик потяну здесь и вернусь в столицу, мне твердо пообещали. – В министерство? – Пока не решил. Предлагают в академию. – На кафедру? Преподавать? – Бери больше – кидай дальше, – усмехнулся Михаил. – Замом. Рядом с академией новый дом построили, дают жилье всем иногородним, кого приглашают на работу. Но есть и другие предложения. Так что жди, максимум через год приедем в полном составе. Нинку успокой, пусть не переживает, что мы ей на голову свалимся, я соглашусь только на ту должность, где сразу дадут квартиру. В полном составе. Ну да, Мишка нашел в Красноярске жену, которую счел достойной своей высокой персоны. Красивая спокойная девушка, немного робкая, стеснительная, воспитанная в жесткой строгости. И родители при должностях. Николай летал на свадьбу вместе с Ниной, которая, увидев невесту, неодобрительно фыркнула: «Господи, какая она забитая! Как будто в рабстве выросла. Мишка ее уже сейчас под пятой держит, а потом что будет? Ох, дурочка, намается она с ним». Николай пока не мог судить, насколько права оказалась сестра в своих пророчествах. Что ж, приедут – увидим. Один ребенок уже родился, мальчик, назвали Андрюшей, в честь покойного деда Андрея Митрофановича. Мелковат братишка для заместителя начальника академии… При нормальном течении службы подобное назначение было бы невозможным. Но пример Чурбанова показал всем: если у тебя крепкие родственные или дружеские связи, то возможно все. И досрочное присвоение нескольких специальных званий подряд, и назначение на должности, до которых по-хорошему еще лет пятнадцать впахивать нужно. Что ж, Мишка всегда умел завести нужные знакомства и поддерживать отношения с полезными людьми. Тесть у него – ректор пединститута, так что младший братишка и ученую степень себе обеспечит: диссертация почти готова, в течение года защитится, станет кандидатом педагогических наук. Глядишь, и в самом деле в академию сможет прорваться. Конечно, цена этой диссертации – полгроша в базарный день, но… Как сказал Славик Лаврушенков, «все так делают». И все всё понимают. Однако ж против бумажки не попрешь: есть диплом, выданный ВАКом, – и никто не посмеет тебе в глаза заявить, что ты не настоящий ученый. Все так делают. Женятся не по большой любви, а чтобы быть обслуженным в бытовом и постельном смысле. Выходят замуж, чтобы не носить клеймо старой девы, на которую никто не позарился. Становятся учеными, используя служебное положение, чтобы получить хорошую должность с высокой зарплатой и невысокой ответственностью. Ходят на митинги и выступают на партсобраниях, чтобы выглядеть политически грамотными и морально устойчивыми. Все искусственное, все притворное, все ложное, ненастоящее. Николай спохватился, что продолжает стоять у окна в комнате и смотреть в окно, в темноту. Надо вернуться к мальчикам. Он прислушался: из кухни доносились голоса, сын и его друг оживленно беседовали. Ну, пусть поговорят, пообщаются. Как быстро летит время! Кажется, совсем недавно оба были сопливыми пацанами, наматывали леску на толстый прут, выкапывали червей на берегу озера, а Николай учил их правильно ходить на лыжах, плавать кролем и делать разные финты с футбольным мячом. А теперь они превратились в молодых мужчин, ведущих разговоры за рюмкой водки. Юрка – серьезный, вдумчивый, целеустремленный, глубокий. Славик – грубоватый, прямой, резкий, прошел службу в воздушно-десантных войсках, стал сильным и ловким. Такому попасть под кулак – себе дороже. Обидно, что так нелепо сложилась его жизнь, ведь в школьные годы он был не менее способным, чем тот же Мишка. Только Мишка был поверхностным лентяем и халтурщиком, а Славик любил учиться. И что теперь? Мишка – почти кандидат наук и метит на высокую должность, а Славик шоферит на стройке. Все потому, что Михаил когда-то решил, будто Славкин отец – убийца. Николай на цыпочках подошел к двери, осторожно прикрыл ее поплотнее. Голоса стали тише, и он понадеялся, что его голос тоже не будет слышен на кухне. Снял телефонную трубку, набрал номер. – Как дела, хорошая моя? – спросил он тихонько, услышав на другом конце родной голос. – Все в порядке. А ты как? С кем отмечаешь? – С сыном и Славкой. Как папа? – Как обычно. Ждал тебя сегодня, хотел помыться. Я ему объяснила, что ты весь день на совещании и будешь занят до позднего вечера, не придешь. – Завтра приду обязательно, солнышко. Знаешь, Славик меня поставил в тупик сегодня: спросил, почему я не женюсь. В ответ она рассмеялась: – И как ты объяснил? Рассказал про папу? – Молод он еще, чтобы я ему про свою личную жизнь объяснял, – усмехнулся Николай. – Да и вообще, он чувства в расчет не берет, для него женитьба – всего лишь способ привести в дом хозяйку, которая будет его кормить и обстирывать, а по ночам ублажать. Удобно ведь, никуда ходить не нужно, все под рукой, можно даже не ухаживать, цветы не дарить, слова не говорить, за секс не платить. – Коленька, у нас в стране проституции нет. – В голосе женщины явственно слышалась веселая улыбка. – Прости, родная, совсем забыл. Платный секс существует только у совершенно загнивших капиталистов. Что ты сейчас делаешь? – Сижу на кухне, колю орехи. Хочу сделать сациви, ты же любишь, до завтрашнего вечера как раз настоится, пропитается. Папа все равно программу «Время» смотрит, точнее – слушает, я ему пока не нужна. Отец у нее полностью ослеп. Диабет и еще куча других заболеваний. 150 килограммов живого веса. Пока жива была мать, было легче, а теперь вся забота по уходу за тяжелобольным стариком легла на плечи женщины, которую Николай любит вот уже много лет. После развода с Ларисой он поставил вопрос об узаконивании отношений, но в ответ услышал: «А какой смысл? Ты не сможешь с нами жить, это будет очень тяжело и тебе, и мне, и папе. Переехать к тебе я тоже не смогу, папа один не справится. Забеременеть и родить у меня вряд ли получится, возраст уже не тот. Давай оставим все как есть». – «А если все-таки получится?» – спросил он. «Тогда и будем решать. Что сейчас об этом говорить? Бессмысленно». Николай приезжал к ним два-три раза в неделю, иногда реже, если задерживался на службе, вел с ее отцом неспешные разговоры о международном положении, как и положено двум серьезным мужчинам. После ужина старик слушал программу «Время», и можно было скрыться в ее комнате, побыть вдвоем. Губанов помогал, чем мог, в частности, когда старику нужно было мыться: стоять голым перед дочерью мужчина категорически не хотел, да и помочь ему влезть в ванну и вылезти из нее хрупкой женщине было трудно, тут без сильного плеча не обойтись. А если, не дай бог, поскользнется? Или голова внезапно закружится? От сына Николай ничего не скрывал, рассказал обо всем сразу после развода. Юрка, тогда еще слушатель Омской школы милиции, отнесся спокойно, даже почти равнодушно. Не до того ему было, да и вообще, Москва далеко, а в Омске у него кипит и личная жизнь, и учеба. Друзья, девушки, увольнительные, самоподготовка, лекции, практические занятия, «вечера дружбы» со студентками пединститута, танцы, вино, поцелуи и не только. Одним словом, все радости юношеской жизни вдали от семьи. Жениться Губанову не хотелось, если уж совсем начистоту. То есть если нужно, то он, конечно, не против и поступит как честный человек. Но потребности в совместной жизни у него не было. Хватит, нажился, провел двадцать лет в «счастливом» браке. И сам намучился, и Ларису измучил. По первости, когда служебный роман только начался, Николай, что уж там скрывать, постоянно представлял себе, как было бы замечательно, если бы они могли жить вместе: он, она и Юрка, а там и общие дети пошли бы. Мечтал об этом, даже во сне порой видел. А потом привык, втянулся – и сам не заметил. Даже разводясь с Ларисой, еще был уверен, что немедленно вступит во второй брак. Ан нет, свобода ни на что не повлияла, оказалось, что привычное куда притягательнее нового. Так что отказ регистрировать отношения он воспринял даже и с облегчением, которое старательно скрывал от самого себя. * * * Славик быстро опьянел и остался ночевать, улегся на раскладушке в Юркиной комнате. Николай с удовлетворением отметил, что сын, несмотря на болезнь, ни в одном глазу, как стеклышко, а ведь выпили все одинаково. Молодец, в губановскую породу пошел, никого из них спиртное не берет, и отец таким был. Мишка, правда, подкачал немного: по виду не скажешь, что выпивши, но такую ересь несет под градусом, что хоть стой, хоть падай. – Ты тоже ложись, сынок, – сказал Николай, составляя в раковину грязную посуду. – Я сам приберусь. – Да я выспался, целый день продрых. До обеда спал, потом Шурик из отдела забегал проведать, мы с ним пожрали, я его проводил и снова залег. Давай посидим, чайку выпьем, что ли. Все равно не засну, а почитать в постели не получится, там же Славка спит, свет не включить. Николай поставил чайник, быстро навел чистоту и порядок, заварил свежего чаю, поставил на стол банку с малиновым вареньем, которое сам терпеть не мог, но Юрке нужно, пока не выздоровеет окончательно. – Что у вас говорят про Папутина? – спросил Юра. Николай недовольно нахмурился. Насколько ему было известно, в низовых подразделениях самоубийство первого заместителя министра не обсуждалось, информацию засекретили, и до обычных «земельных» оперов она не должна была дойти. Что ж, видимо, все-таки дошла, Москва ведь, слишком близко к министерству, все дырки не заткнешь, обязательно где-нибудь протечет. – С чего такой вопрос?