– Рискуй – не рискуй, а все равно помру не сегодня, так завтра. Я же ясно сказал: чувствую, что все заканчивается. Надо успеть, а то ведь никто, кроме меня, тебе правды не расскажет. Петр послушно налил еще немножко коньяку и подождал, пока Губанов насладится вкусом и ароматом. – В Магнитогорск Юрка съездил попусту. Того мужика он нашел, но толку не добился. В общем, этого следовало ожидать. – Почему? – Ну а сам как думаешь? Допустим, рассказал бы человек, что приносил «куму» информацию, а «кум» не дал ей хода. Кому рассказал? Да какому-то не пойми кому, приехал из Москвы, частное лицо. А вдруг новое дело возбудят, бывшего сидельца в свидетели наладят? И, не дай бог, заставят давать показания не только против покойничка Левшина, но и против «кума»? У человека три ходки за спиной, и никто не гарантирует, что больше не будет. Приедет он на зону, новый «кум» посмотрит в личное дело, а там запись, мол, проходил свидетелем по такому-то делу, возобновленному или пересмотренному в связи с вновь открывшимися обстоятельствами. Поинтересуется, что к чему, свяжется с «кумом» из предыдущей зоны. И что выйдет? Что человек, во‐первых, разгласил нюансы агентурной работы в местах лишения свободы, а во‐вторых, подставил своего «кума», который получил по шапке за то, что не дал хода информации и даже не попытался ее перепроверить. И как ему на той новой зоне будет сидеться? – Да, некомфортно, – согласился Петр. – Именно. Поэтому на все Юркины вопросы ответ был один: да, Левшин что-то такое блеял, но кто ж его всерьез воспримет? Артист – и вдруг убийца. Просто смешно. Так, мол, и отнесся к его намекам: артист играет роль, пытается выглядеть тем, кем не является, всем на забаву. Но кое-что Юрка из него все-таки вытянул. Так, деталька, крохотная совсем, но без нее механизм не заработал бы. Февраль 1980 года Юрий Губанов Денег оставалось не так уж много, а Юре хотелось еще и в Курск попасть, повидаться со своей девушкой, по которой он скучал. С другой стороны, жаль было терять отпускное время на то, что не связано с делом. Девушка рано или поздно вернется, когда закончится практика, а вот вплотную заняться Левшиным Юра сможет еще очень нескоро. И снова будет собирать информацию в час по чайной ложке. Лететь самолетом в Курск и оттуда снова самолетом в Москву – выходило дороговато, поездом, конечно, дешевле, но очень уж долго, на дорогу во все нужные концы придется потратить почти неделю. Из Рыбинска в Магнитогорск он на поезде четверо суток добирался с пересадками. В деньгах выиграл, во времени – потерял. Он еще раз пересчитал наличность, прикинул, что к чему, и взял билет на самолет до Москвы. Место занял не у окна, как многие любят, а у прохода: можно чуть развернуть колени, чтобы они не упирались в спинку впереди стоящего кресла. Рядом, у окна, уселась толстуха средних лет с ярко накрашенным, но таким усталым лицом, что Юра сразу понял: будет спать, с разговорами приставать не станет. Так и вышло. Едва самолет набрал высоту и по громкой связи объявили, что можно отстегнуть ремни безопасности, женщина тут же прислонилась головой к стенке и начала тихонько похрапывать. Итак, что мы имеем? Человек по фамилии Дивеев, которого Юра разыскал в Магнитогорске, освободился из Рыбинской ИТК строгого режима в 1972 году, вернулся домой, в родной город, через три года снова «присел». Преступление было малозначительное, срок по статье предусматривался небольшой, но дали по максимуму, поскольку судимость далеко не первая, к рецидивистам снисхождения не проявляют. Так что все четыре года ему отвесили. Ну, Дивеев – сиделец опытный, знает, как себя вести, чтобы выйти по УДО. Теперь он уже год как на свободе, в своем родном Магнитогорске, трудится разнорабочим на большом комбинате. Левшина он помнил хорошо и называл Костяном. – Он смешной был, все про известных людей заливал, хвастался, мол, вот какие у него знакомства. Рассказывал про них всякое. Ну а мы слушали, конечно. Интересно же. – И про Астахова рассказывал? – спросил Юра. – И про него, и много про кого. Костян злой был, ни о ком ни разу доброго слова не сказал, только пакости одни. Вот, говорил, смотрите, кого вам в пример ставят, на кого велят равняться. Все думают, что человек известный – значит, достойный, на пьедестале стоит, награды свои честно заслужил. А он на самом деле точно такой же, как все, а то и похуже. – Фамилии какие-нибудь он называл? – Называл, конечно, когда рассказывал, как же без фамилии-то? Но мне эти имена ничего не говорили, это ж все артисты из Москвы, я их и знать не знаю. Журналисты еще какие-то, художники. Мне это было без разницы. Историю выслушал, поржал вместе со всеми – и тут же имя забываю. А вот если он называл кого-то, кого я, допустим, по телевизору видел, то я запоминал, само собой. – Кого, например? – Ну… – Дивеев призадумался, подняв глаза к потолку. – Астахова помню, потому что Костян про него часто говорил. А еще кто… И вдруг оживился. – Вот, кстати! Про Гайворонского рассказывал. – Про политического обозревателя? – удивился Юра. – Который еженедельную программу на телевидении ведет? – Ага, про него самого. Костян как раз у Астахова на даче был, возвращался поздно ночью, электрички уже не ходили. Пошел к трассе, надеялся попутку поймать, а там лес вдоль всей трассы, и на проселке машина стоит. И свет в салоне горит. Костян к ней ломанулся, думал с водителем перетереть, уговорить до города подбросить. Подошел, заглянул внутрь, а там – вот веришь? – сам Гайворонский с бабой развлекается. И знаешь, с кем? Дивеев засмеялся, обнажив щербатый рот с торчащими черными обломками зубов. – С кем же? – С этой, как ее… Фамилию сейчас не вспомню, известная спортсменка, чемпионка мира по стрельбе из лука. Ее фотографии во всех газетах были, даже в «Огоньке» на обложке, и по телику ее сто раз показывали. Имя у нее красивое – Ангелина, а фамилию забыл. – Ракова? – Во, точно! Ангелина Ракова. Юра в тот момент почувствовал, что из подмышек потек пот. У Ангелины Раковой действительно была дача в Успенском. Чемпионка мира по стрельбе из лука стала кумиром пацанов. Еще бы! Такая красотка – и настоящий Робин Гуд из Шервудского леса! Книга Гершензона о приключениях Робин Гуда была зачитана до дыр всеми мелковозрастными обитателями дачного поселка. Юра отчетливо помнил, что отец подарил ему эту книгу как раз в том году, когда убили Астахова. – И как дальше было? – нетерпеливо спросил он. – Что Левшин рассказал? Заглянул, увидел и отошел в сторону? – Кто, Костян? В сторону? Ага, разбежался. Ну, то есть как оно было – мне неведомо, я на месте происшествия не присутствовал, – Дивеев снова хитренько засмеялся, – но Костян говорил, что даже стучать в окно не стал, просто открыл дверь внаглую и начал стращать, мол, как не стыдно, вы такие люди, должны быть образцом советской морали, а вы что себе позволяете. Ну и все такое. В общем, побазарили они какое-то время, Костян душу отвел и пошел на трассу тачку ловить. Очень он был обижен на власть за то, что с ним так обошлись, не приняли во внимание заслуги, не захотели беречь талант, никто за него не заступился. Мне, говорил, не простили всего лишь сложный творческий характер, а им прощают все, им все дозволено, а мне даже свое мнение высказать нельзя было. Считал, что с ним поступили несправедливо. И при каждом удобном случае выливал на людей свою злобу, особенно на известных. Ну, это он сам так рассказывал, я свидетелем не был. Может, и врал, кто его знает. Но слушать было клёво. Да уж, в осторожности Дивееву отказать было нельзя. Научился разговаривать с оперативниками и следователями. С виду – открыто, доброжелательно, ничего не скрывая, но на самом деле он тщательно взвешивает каждое слово, чтобы ничего не утверждать и чтобы на его показания нельзя было с уверенностью сослаться… Значит, тележурналист Гайворонский и чемпионка Ракова могут подтвердить, что Константин Левшин был в Успенском в ту ночь, когда умер певец Астахов. Юра покосился на спящую соседку, встал, стараясь двигаться как можно аккуратнее, чтобы ненароком не разбудить женщину, достал с багажной полки дорожную сумку, вытащил тетрадь с конспектом материалов уголовного дела Виктора Лаврушенкова. Сумку снова засунул на полку и так же осторожно сел на место. Ему казалось, что свои записи он помнит наизусть, но после той встречи с Дивеевым он еще раз перечитал их. Дачников и местных жителей опрашивали: не видели ли они той ночью посторонних в поселке. В деле есть рапорты участкового и кого-то из оперов, где изложены результаты подомового обхода. Посторонние, конечно, были, потому как к дачникам частенько приезжают всякие гости, а вот не видел ли кто человека, которого никто здесь не знал и к себе не приглашал? Такого человека, если верить рапортам, не выявили. А ведь он был. И даже разговаривал с дачницей Ангелиной Раковой. Но по вполне понятным причинам Ракова об этом умолчала. Юра отчетливо помнил, что чемпионка в те дни совершенно точно была в Успенском. На даче жила вся семья: родители, Ангелина с мужем и ее младшие брат и сестра. Муж, правда, работал и приезжал только на выходные, в будние дни его не было, остальные же находились в поселке безвылазно. Мальчишек именитая спортсменка не жаловала, подступиться к ней было невозможно, но пацаны использовали любую возможность хотя бы поглазеть на самую лучшую в мире лучницу. В тот июньский день 1966 года Юрка со Славиком и всей их ребячьей компанией наблюдали из-за кустов, как Ангелина на берегу озера делала свои мудреные гимнастические упражнения. Спортсменка долго выполняла комплекс, потом так же долго плавала, а когда ушла, мальчишки стали пробовать повторить то, что видели, и горячо обсуждали, для чего нужно то или иное упражнение. Спорили так яростно, что чуть не подрались. Одно упражнение Славик сделал много раз, и кто-то из парней, занимавшийся в секции бокса, предупредил, что назавтра мышцы будут сильно болеть и не стоит так усердствовать в первый раз, а Славка огрызался и твердил, что ничего ему не будет. На другой день, когда весь поселок обсуждал смерть Владилена Астахова, Славик жаловался, что не может руки поднять – так больно, и, наверное, тот боксер говорил правду. Получается, у Раковой был роман с Гайворонским, и в те дни, когда мужа не было на даче, она по ночам бегала на свидания к любовнику, приезжавшему на своей машине. Понятное дело, что рассказывать об этом нельзя, оба состоят в браке и оба члены партии. Политического обозревателя наверняка выперли бы с телевидения и больше никогда не выпустили бы за границу после такого скандала. Да и Ракова, скорее всего, поплатилась бы не только своей семейной жизнью, ведь после того, как она привезла золото с чемпионата мира, ее даже избрали депутатом Верховного Совета РСФСР. Гайворонский до сих пор раз в неделю вещает с телеэкранов, сильно постаревший и обрюзгший, но не утративший лоска, а о Раковой давно уже ничего не слышно. Помнят ли они о том неприятном инциденте? Наверняка. Такое не забывается. Готовы ли дать показания? А вот это большой вопрос. * * * Начать Юрий решил именно с Раковой: найти к ней ходы оказалось совсем несложно. За прошедшие четырнадцать лет женщина из красавицы-чемпионки и депутата Верховного Совета превратилась в озлобленную одинокую тетку, работающую учителем физкультуры в школе на окраине Москвы. Когда-то училась в Институте физкультуры, как и подавляющее большинство тех, кто стремился связать свою жизнь со спортом, но была отчислена за неуспеваемость и систематические прогулы. С мужем развелась, больше в брак не вступала, поучилась с грехом пополам еще где-то, где требования были не такими высокими, получила диплом, дающий право работать в школе. На тренерскую работу ее, естественно, не брали даже в детские спортшколы: дурная репутация тянулась за Ангелиной еще с инфизкульта. За что конкретно ее не любили, Юра выяснить не успел, но отметил тот факт, что все, кто говорил о Раковой, непременно отмечали, мягко говоря, недостаток интеллекта, а один из собеседников сказал без экивоков: «Дура клиническая». В общем, не сложилась у человека жизнь, начинавшаяся столь блистательно и обнадеживающе. Недостаток ли ума тому причиной, характер или просто судьба и обстоятельства – в данном случае значения не имело. Важно только то, что к обыкновенному учителю подойти с вопросами куда проще, нежели к телезвезде-международнику, находящемуся под неусыпным надзором КГБ. «Вообще-то странно, – подумал Юра. – С «выезжантов» Комитет, по идее, должен был глаз не спускать что в шестьдесят шестом, что сейчас. Как же они проглядели Гайворонского, который крутил внебрачный роман? Как допустили? Ответ может быть только один, и если он правильный, то меня к нему все равно не подпустят даже на километр, и пытаться не стоит. Остается только Ракова». Ангелину он нашел в школе, и та, не колеблясь ни секунды, согласилась ответить на любые вопросы. – Мне скрывать нечего, – заявила она. – Я вся как на ладони. А что случилось? Ну надо же! Сначала выражает готовность поговорить и только потом спрашивает, что случилось. Беспечность? Полное отсутствие настороженности и предусмотрительности? Глупость? Возможно, данные Ангелине Раковой характеристики не так уж далеки от истины. Смотреть хотя бы на один шаг вперед она, кажется, не приучена. Это как же нужно было себя вести, чтобы из всенародно известной спортсменки, депутата Верховного Совета РСФСР превратиться в скромного учителя физкультуры, которого никто не знает и не помнит? Что нужно было натворить? Каких людей настроить против себя? Бывшая спортсменка была, судя по внешнему виду, в прекрасной форме, но лицо ее, некогда казавшееся мальчугану Юре безумно красивым, превратилось в нечто сухое и угловатое. Впалые щеки, выступающие скулы, острый подбородок, выщипанные в тоненькую ниточку брови – все это создавало впечатление карандашного наброска. Не лицо, а быстро сделанный углем эскиз. «Говорят, что злоба иссушает. Неужели правда?» – мелькнул в голове неуместный вопрос. – А я вас помню, – Юрий постарался улыбнуться как можно приветливее. – У вас была дача в Успенском, верно? Мы тоже там снимали. Ракова равнодушно пожала плечами. – Это было давно. Теперь там мой братец хозяйничает со своей женушкой, а меня на порог не пускают. Понятно. Значит, чемпионка ухитрилась перессориться со своей семьей. Они разговаривали в пустом школьном спортзале: Юра – на длинной скамье, Ангелина устроилась на мате, сидя к нему лицом и уткнув подбородок в колени. Отвечая на вопрос о неожиданном столкновении с Левшиным, она подтвердила каждое слово, услышанное от Дивеева. – Гай так перес…ал тогда, – заявила Ракова с олимпийским спокойствием, нимало не смущаясь тем, что перед ней незнакомый молодой мужчина. – Целый час рвал на себе волосы, потом я ушла домой, а он уехал. Ну и бросил меня сразу же. Трус паршивый! Ее тонкие губы искривились в презрительной усмешке. – Мне тоже было что терять, но я же не боялась, убегала из дома среди ночи, рисковала, что застукают, поймают. Но ради настоящей любви чего не сделаешь! На любой риск пойдешь, все на карту поставишь. – А вы сами-то не испугались, когда Левшин вломился в машину? – Да я его и не узнала. Какой-то испитой мужик. От него разило так, что я чуть не задохнулась. Разве подумаешь, что это тот самый Левшин? От знаменитого певца одно воспоминание осталось. А Гай его сразу узнал, потому и впал в истерику. Они раньше на телевидении сталкивались. У него, говорит, такой круг знакомых, что, если он пасть откроет – мне головы не сносить. Ну, я его успокаивала как могла, но он не слушал, все причитал, чуть не плакал. А меня дурой назвал и заявил, что на этом все и больше мы встречаться не будем. Я тоже психанула, дверью хлопнула и ушла. Думала, Гай в себя придет и через два-три денечка опомнится, позвонит, и все будет как раньше. Да куда там! У него от мужчины только брюки с пиджаком. – Вы можете припомнить, что именно говорил тогда Константин Левшин? – Да он много чего говорил, долго орал. – Астахова упоминал? – Было такое, да. Сказал, что разврат и вседозволенность до добра не доводят и любую карьеру могут под откос пустить. Астахов, мол, бабник и сволочь, много о себе понимал, ходил задрав нос, за это и поплатился, конец ему пришел, и нас то же самое ждет. – То есть Левшин прямо сказал, что Астахову пришел конец? – Ну да. Именно такими словами, я хорошо помню. – А насчет прошедшего времени?