Гурни помедлил. Он собирался было попросить полицейского представиться, как того требовала стандартная процедура, но тут голос внезапно вызвал в памяти лицо и имя. Джек Хардвик, которого он помнил по одному сенсационному делу, был любителем крепкого словца, шумным, резким, с красным лицом, ранней сединой и бледными, как у лайки, глазами. Он постоянно над всеми подшучивал, отчего полчаса рядом с ним могли показаться сутками, которые никак не заканчивались. Но помимо этого он был умен, решителен, неутомим и подчеркнуто неполиткорректен. — Привет, Джек, — сказал Гурни, скрывая удивление. — Откуда ты узнал? Черт! Кто-то проболтался, да? Какой урод? — У тебя запоминающийся голос, Джек. — Запоминающийся, мать твою! Десять гребаных лет прошло! — Девять. Арест Питера Поссума Пиггерта был крупнейшим делом в карьере Гурни, благодаря которому его повысили до детектива первого класса. Разумеется, он это помнил. — Так кто проболтался-то? — Никто. — Да ладно, колись! Гурни промолчал, вспоминая, как Хардвик всегда поворачивал разговор таким образом, чтобы последнее слово оставалось за ним, и как подобного рода диалоги продолжались до тех пор, пока он не ставил точку. Спустя долгие три секунды Хардвик продолжил менее напористым тоном: — Девять чертовых лет — и тут ты возникаешь из ниоткуда, посреди дела, которое, возможно, будет крупнейшим в Нью-Йорке с того дня, как ты выудил нижнюю часть миссис Пиггерт из реки. Ничего себе совпаденьице. — Вообще-то, Джек, это была верхняя часть. В ответ раздалось характерное ослиное ржание, которым Хардвик славился. — Ох! — выдохнул он, перестав ржать. — Дэйв, ну ты в своем репертуаре — щепетилен до мелочей. Гурни прочистил горло. — Можешь рассказать мне, как погиб Марк Меллери? Хардвик помолчал, видимо застряв в неуютном тесном пространстве между личными отношениями и правилами выдачи информации, где полицейские наживают себе язву желудка. Он решил рассказать правду — не потому, что ситуация того требовала (Гурни официально не был задействован в расследовании, и ему не полагалось быть в курсе дела), а потому, что было о чем рассказать. — Кто-то перерезал ему горло разбитой бутылкой. Гурни вскрикнул так, будто его ударили в сердце. Первую реакцию, впрочем, быстро вытеснила профессиональная сноровка. Ответ Хардвика поставил на место одно из звеньев головоломки. — Это, случаем, была не бутылка от виски? — Откуда ты знаешь? — За три слова интонация Хардвика из удивленной превратилась в подозрительную. — Долго объяснять. Может, мне лучше заехать? — Сделай одолжение. Солнце, прохладный диск которого еще с утра проглядывал сквозь серую завесу зимних облаков, теперь окончательно скрылось за тяжелыми бугристыми тучами. Освещение казалось зловещим, как лицо ледяной вселенной, равнодушной ко всему живому. Устыдившись такого фантазерства, Гурни припарковался за чередой полицейских автомобилей на заснеженной обочине перед Институтом духовного обновления. Большинство машин были сине-желтые, с символикой полиции штата Нью-Йорк; еще были фургон местной судмедэкспертизы, две белые машины из управления шерифа и два зеленых джипа полиции Пиона. Гурни вспомнил остроту Меллери: «полиция Пиона» звучит как название для гей-кабаре. Заросли астр, видневшиеся между машинами и каменной стеной, превратились в спутанные коричневые стебли, на которых причудливыми бутонами висели комья снега. Гурни вышел из машины и направился ко входу. У ворот стоял молодой полицейский, одетый с иголочки и с неприятной ухмылкой вояки. Гурни отметил про себя, что он, вероятно, всего на год или два младше его сына. — Чем могу помочь, сэр? Слова были вежливыми, но взгляд им противоречил. — Моя фамилия Гурни. Я пришел к Джеку Хардвику. Молодой человек дважды моргнул — по одному разу на каждом имени. Выражение его лица выдавало, что как минимум одно из этих имен вызывает у него несварение. — Минуточку, — сказал он, доставая рацию из-за пояса. — Вас проводят. Три минуты спустя явился провожатый — детектив из отдела криминалистики, который, казалось, отчаянно пытается быть похожим на Тома Круза. Невзирая на зимний холод, он был одет в черную ветровку поверх черной же футболки. Памятуя о строгом дресс-коде, Гурни решил, что его, должно быть, вызвали на место внезапно. Край девятимиллиметрового «Глока», торчавший из наплечной кобуры, видневшейся под ветровкой, казался не столько профессиональным орудием, сколько модным аксессуаром. — Детектив Гурни? — Я в отставке, — ответил Гурни. — Неужели? — переспросил Том Круз, не выражая никакого интереса. — Должно быть, это приятно. Идемте за мной. Гурни шел следом за ним по тропинке, которая огибала главное здание и вела к малому особняку, и думал, до чего же несколько сантиметров снега видоизменили эти места. Все превратилось в простой холст, без лишних деталей. Казалось, что ступаешь по только что созданной планете, и этот образ — нового нетронутого мира — резко контрастировал с кровавой реальностью. Они обошли старый георгианский особняк, где Меллери жил, и остановились у засыпанной снегом террасы, где он умер. Место его гибели было хорошо заметно. В снегу еще сохранялся отпечаток тела. Там, где лежали голова и плечи, расплылось огромное кровавое пятно. Гурни не в первый раз видел это кричащее сочетание ярко-красного с ослепительно-белым. Он был новичком в полиции и дежурил на Рождество, когда один пьющий коп, которого жена не пустила домой на праздники, выстрелил себе в сердце, сидя на заснеженном берегу реки. Гурни прогнал от себя это воспоминание и сосредоточился на том, что открылось его взору. Криминалист сидел на корточках возле следов на снегу, идущих к кровавому пятну, и чем-то их сбрызгивал. Гурни не смог разглядеть на канистре надпись с указанием химиката, но предположил, что это специальный воск, закрепляющий форму следов, чтобы с них можно было сделать слепки. Это была чрезвычайно трудоемкая задача, зато такие следы могли на многое пролить свет. Гурни не в первый раз наблюдал за работой специалиста по отпечаткам, но снова поймал себя на восхищении. Большая часть террасы была перетянута желтой полицейской лентой, тянувшейся до заднего входа в дом. Лента также тянулась по обе стороны от следов в снегу, идущих от большого сарая рядом с домом к кровавому пятну и дальше, в сторону леса. Задняя дверь в дом была открыта. На пороге стоял полицейский из группы расследования и рассматривал вид на террасу от входа. Гурни отлично понимал, чем он занят. На месте преступления много времени уходит на то, чтобы вжиться в него, попытаться представить, что видела жертва в свои последние минуты. Существуют четкие, хорошо проработанные правила для обнаружения и сбора улик — крови, оружия, отпечатков пальцев, следов, волос, фрагментов ткани, засохшей краски, образцов земли или растений и так далее, — но проблемы восстановления общей картины они не решают. Иными словами, нужно допускать разные варианты того, что именно, где и как произошло, потому что слишком поспешно сделанные выводы заставляют пропустить улики, которые не вписываются в первоначальную версию. В то же время важно иметь хотя бы приблизительную гипотезу, чтобы поиски происходили системно. Можно совершить массу досадных ошибок, поторопившись с выводами о сценарии преступления, а можно потратить кучу драгоценного времени и сил, исследуя квадратный метр по миллиметру в поисках неизвестно чего. Хорошие детективы, к которым, как показалось Гурни, относился и тот, что стоял сейчас в дверях дома Меллери, поступали так: переключались с дедуктивного метода на индуктивный, и обратно. Что я здесь вижу и о какой последовательности событий говорит мне эта картина? И если результат правдоподобен, какие дополнительные улики мне нужно найти и где их искать? Ключом к успеху, по опыту Гурни, был правильный баланс между наблюдательностью и интуицией. Главной опасностью тут было тщеславие. Старший детектив, который не торопится с рабочей версией, может потерять драгоценное время и вовремя не направить группу расследования в нужном направлении, однако детектив, который с первого взгляда заявляет, будто знает, что произошло в забрызганной кровью комнате, и выстраивает расследование в пользу собственной правоты, причиняет куда больше проблем, которые далеко не ограничиваются потерянным временем. Гурни было интересно, какой подход преобладает в текущей ситуации. По ту сторону желтой ленты, недалеко от кровавого пятна, Джек Хардвик инструктировал двух серьезного вида молодых людей, один из которых был подражатель Тома Круза, а другой казался его братом-близнецом. За девять лет, прошедшие с их последней встречи по делу Пиггерта, Хардвик постарел на все восемнадцать. Лицо стало краснее и шире, волосы поредели, в голосе появилась характерная хрипотца от избытка курева и текилы. — Здесь двадцать гостей, — говорил он близнецам. — Каждый из вас займется девятью. Запишите их имена, адреса, телефоны, проверьте документы. Патти Плюшкина и дезинсектора оставите мне. Со вдовой я тоже сам поговорю. Жду отчета в четыре часа. Они обменялись еще какими-то негромкими репликами, перемежавшимися ослиным ржанием Хардвика, — слов Гурни не расслышал. Провожатый Гурни что-то сказал и кивнул головой в его сторону, затем парочка отправилась к главному зданию. Как только они скрылись из виду, Хардвик повернулся и приветствовал Гурни чем-то средним между улыбкой и гримасой. Его странные голубые глаза, в которых когда-то светился скептический ум, теперь приобрели усталое и циничное выражение. — Какая честь, — пробасил он, обходя вокруг лент в сторону Гурни, — профессор Дэйв собственной персоной. — Всего лишь преподаватель, — поправил его Гурни, размышляя, что еще Хардвик успел узнать о его работе в университете. — Не надо тут прибедняться. Ты звезда, дружище, и прекрасно об этом знаешь. Они без особого дружелюбия обменялись рукопожатием. Гурни поразило, как изменилась свойственная Хардвику манера подтрунивать: теперь его шутки сочились ядом. — Насчет места смерти особо сомневаться не приходится, — предположил Гурни, кивая на кровавое пятно. Ему хотелось поскорее рассказать Хардвику все, что он знал, и убраться отсюда. — Сомневаться приходится всегда, — заявил Хардвик. — Смерть и сомнение — вот единственное, что мы знаем наверняка про жизнь. Гурни промолчал. Тогда тот продолжил: — Впрочем, насчет места смерти сомнений поменьше, чем насчет кое-каких других вещей. Тут натуральный дурдом. Все говорят про жертву так, будто он Копро-чувак из телевизора. — Ты имеешь в виду Дипака Чопру? — Ну да, этот Черпак, какая разница! Слова Хардвика вызывали у Гурни все большую неприязнь, но он промолчал. — Зачем люди вообще приезжают в такие места? Послушать, как какой-то шарлатан будет впаривать им что-то про смысл жизни, запустив ручонки в их кошельки? — Хардвик покачал головой, сокрушаясь о легковерности своих сограждан и кивая в сторону особняка, как будто архитектура восемнадцатого века была отчасти всему виной. Гурни не выдержал. — Насколько мне известно, — сказал он как можно спокойнее, — погибший не был шарлатаном. — А я и не говорю, что был. — А мне показалось, что говоришь. — Да я в общем рассуждал, абстрактно. Наверняка твой приятель был исключением из правила. Хардвик начал не на шутку его раздражать.