— Он мне сказал, что не желает, чтобы полиция вмешивалась в это дело, что он находит это потенциальное вмешательство скорее деструктивным, чем полезным, и что он намерен сделать все возможное, чтобы такое вмешательство предотвратить. Если бы я пришел в полицию, это связало бы руки вам и уничтожило доверие ко мне. — Однако дальнейшее общение с вами не сильно помогло ему, не так ли? — К сожалению, капитан, тут вы правы. Мягкость, отсутствие сопротивления в голосе Гурни сбили Родригеса с толку. Шеридан Клайн вмешался: — Почему он был так настроен против полиции? — Он считал, что полиция действует слишком грубо, что она недостаточно компетентна, чтобы разобраться в ситуации. Он не верил, что вы сможете обеспечить ему безопасность, боялся, что информация попадет в прессу и это навредит его институту. — Какие глупости! — возмутился Родригес. — Он не доверял полицейским. Говорил, что они — как слон в посудной лавке. И упорно настаивал на том, что никакого сотрудничества не будет — никакой полиции на территории, никаких контактов с гостями, никакой информации от него лично. Он, кажется, даже был готов обратиться в суд при малейшем полицейском вмешательстве. — Хорошо, но вот что интересно… — начал Родригес, но его снова перебил звонок телефона Хардвика. — Хардвик. Да. Где? Потрясающе. Хорошо, спасибо. — Он убрал телефон в карман и обратился к Гурни, но так, чтобы всем было слышно: — Они нашли пулю. В стене внутри дома. В гостиной, прямо напротив выхода на террасу, — по-видимому, дверь была открыта на момент выстрела. — Поздравляю, — сказала сержант Вигг, обращаясь к Гурни, а затем повернулась к Хардвику. — Что насчет калибра? — Они считают, что это триста пятьдесят седьмой, но подождем отчета экспертов. Клайн сидел в задумчивости и как будто не слышал этого разговора. Он снова озвучил вопрос, ни к кому конкретно не обращаясь: — А могли у Меллери быть другие причины не хотеть вмешательства полиции? Блатт в полном замешательстве, с перекошенным лицом, добавил свой вопрос: — Я не понял — почему полицейские как слон поссут на лавки? Глава 26 Пустой чек Когда Гурни добрался до Уолнат-Кроссинг, усталость окутала его как туман, смешав голод, жажду, тревогу и сомнения. По мере того как ноябрь сдавал позиции зиме, дни становились все короче — в долинах, окруженных горами, все раньше наступали сумерки. Машины Мадлен на обычном месте, возле садового сарая, не было. Под ногами хрустел снег, подтаявший под полуденным солнцем и к вечеру снова замерзший. В доме стояла мертвая тишина. Он включил лампу над кухонной столешницей. Ему смутно помнилось, будто Мадлен говорила, что сегодняшняя вечеринка отменяется из-за какого-то собрания, которое нельзя было пропустить, но деталей он вспомнить не мог. Значит, эти несчастные орехи все равно не нужны. Он положил чайный пакетик в чашку, набрал воды из крана и поставил ее в микроволновку. По привычке он направился к своему креслу на другом конце кухни. Упав в кресло, Гурни закинул ноги на табуретку, и две минуты спустя сигнал микроволновки утонул в его зыбком сне. Он проснулся от звука ее шагов. Возможно, он домысливал, но шаги показались ему сердитыми. Их направление и близость подсказывали ему, что она заметила его в кресле, но решила с ним не говорить. Он открыл глаза в тот момент, когда она выходила из кухни и направлялась в сторону спальни. Гурни потянулся, вытолкнул себя рывком из недр кресла, подошел к столешнице за салфеткой и высморкался. Он услышал, как закрывается дверца шкафа, как-то слишком подчеркнуто, и через минуту она вернулась на кухню. Она переоделась из шелковой блузки в бесформенную кофту. — Ты проснулся, — произнесла она, словно осуждая его за то, что он заснул. Она включила свет над столешницей и открыла холодильник. — Ты что-нибудь ел? — Это тоже прозвучало как обвинение. — Нет, у меня был жуткий день, и когда я добрался до дому, я сделал себе чашку… черт, я забыл о ней! — Он подошел к микроволновке, достал оттуда чашку и вылил темный, остывший чай в раковину. Чайный пакетик вывалился следом. Мадлен подошла к раковине, взяла пакетик и многозначительно бросила его в мусорное ведро. — Я тоже порядком устала. — Она покачала головой и помолчала. — Не понимаю, почему эти идиоты из местной администрации считают, что нужно построить жуткую тюрягу, окруженную колючей проволокой, в самой красивой провинции штата. И тут он вспомнил. Она ему еще утром сказала, что пойдет на собрание, где будет обсуждаться это сомнительное предложение. Оппоненты идеи называли планируемую постройку тюрьмой, а сторонники — реабилитационным центром. Спор о названии возник из-за бюрократической формулировки — в проекте значился «новый тип организации», сокращенно ГИТЦ — Государственный исправительно-терапевтический центр. Его целью должны были стать изоляция и реабилитация преступников-наркоманов. Бюрократический язык, которым был сформулирован проект, был неоднозначным и допускал массу разночтений, провоцируя споры. Это была больная тема — не потому, что Гурни не поддерживал Мадлен в стремлении запретить стройку ГИТЦ в Уолнат-Кроссинг, а потому, что он не участвовал в сопротивлении так активно, как ей того хотелось. — То есть какие-то шесть человек нагреют на этом руки, а всем остальным, кто живет в долине, и всем, кто будет проезжать мимо, придется до конца жизни созерцать это уродство. И все ради чего? Ради так называемой «реабилитации» кучки наркоманов? Какая чушь! — Другие города бьются за этот проект. Даст бог — кто-то из них победит. Она мрачно усмехнулась: — Конечно, если их администрация еще более коррумпирована, чем наша, то такое возможно. Принимая ее негодование на свой счет, он решил сменить тему. — Хочешь, я сделаю омлет? — спросил он, наблюдая, как голод борется в ней со злостью. Голод победил. — Только, чур, без зеленого перца, — напомнила она. — Я его не люблю. — Тогда зачем ты его покупаешь? — Не знаю. Но точно не для омлета. — А лук положить? — Лука тоже не надо. Она накрыла на стол, пока он разбивал яйца и разогревал сковородку. — Пить что-нибудь будешь? — спросил он. Она покачала головой. Он знал, что она никогда не запивает еду, но все равно каждый раз спрашивал. Странная причуда, подумал он, всякий раз задавать этот вопрос. Они едва обменялись парой слов, пока ели, а потом одновременно чуть подвинули свои тарелки к середине стола. — Ну, что у тебя было сегодня? — спросила она. — Ты хочешь послушать про встречу с чудо-следователями? — Похоже, тебя не впечатлило. — Меня еще как впечатлило. Если бы я хотел написать книгу о неэффективной командной работе под руководством Капитана из Ада, было бы достаточно включить диктофон и просто издать расшифровку. — Это было хуже, чем до того, как ты уволился? Он помедлил с ответом. Дело было не в том, что он не знал, как ей ответить, а в упоре, сделанном на слове «уволился». Но он решил ответить на слова, а не на интонацию. — До увольнения приходилось работать с тяжелыми людьми, но Капитан из Ада кому угодно даст фору в высокомерии и ненадежности. Он страшно лебезит перед окружным прокурором, совершенно не уважает собственных сотрудников и не может сосредоточиться на деле. Каждый его вопрос, каждый комментарий звучал либо по-хамски, либо не относился к предмету разговора, а иногда то и другое сразу. Она внимательно посмотрела на него: — Неудивительно. — Что ты имеешь в виду? Она слегка пожала плечами. Было видно, что она старается держать себя в руках, не сказать лишнего. — Просто меня это не удивляет. Если бы ты пришел домой и сказал, что провел день с лучшей в мире командой по расследованию убийств, тогда я бы удивилась. Вот и все. Он отлично понимал, что это не все. Но ему также хватало ума не вытягивать из нее клещами то, о чем она собиралась молчать. — Что ж, — сказал он. — Факт остается фактом — все это было утомительно и бестолково. Сейчас я хочу выбросить это из головы и заняться чем-нибудь другим. Он сделал это заявление, не подумав, и тут же зашел в тупик. Заняться чем-нибудь другим было не так просто. Перипетии прошедшего дня продолжали крутиться в его голове. Мадлен наблюдала за ним с загадочным выражением лица. И тогда мысль, которую он постоянно от себя отгонял, мысль, которую он так старательно не думал, наконец захватила его. Он решился заговорить о том, чего избегал. — Коробка… — произнес он. В горле тут же пересохло, и голос стал сиплым; он вытолкнул из себя это слово до того, как страх снова одержал верх, и не успел даже придумать, как закончить фразу. Она подняла взгляд от пустой тарелки. Этот взгляд был спокойным, любопытным и внимательным. Она ждала, что он скажет дальше. — Его рисунки… что… то есть зачем?.. — Он тщетно пытался связно сформулировать вопрос. Ему не пришлось долго мучиться. Мадлен всегда понимала его раньше, чем он успевал выразить свою мысль. — Пора попрощаться, — сказала она спокойно, почти нежно. Он вперился взглядом в стол. Голова опустела, слова не шли на ум.